Тамерлан. Потрясатель вселенной - Гарольд Лэмб

Герберт Адамс Гиббоне пишет: «Баязед выдержал бы татарскую бурю, будь он тем же, что под Никополем. При встрече татарского нашествия все преимущества были на стороне Баязеда. Он потерпел поражение, потому что его умственные и физические способности, не уступавшие способностям любого его ровесника, были подорваны оргиями».

Если бы Баязед оказался победителем под Анкарой и, как неизбежно должно было б случиться, завладел потом Константинополем, он появился бы на страницах истории как наиболее влиятельная фигура пятнадцатого столетия — Наполеоном Средних веков. Ясно, что Тимур, тогда уже семидесятилетний, всецело превзошел его в военном искусстве, притом в сердце турецкой империи, более чем в двух тысячах миль от Самарканда. В татарских сообщениях эта битва предстает незначительной, лишь преходящей важности, а Баязед — как полководец, уступающий Тохтамышу.

Клавихо, беспристрастный свидетель, излагает эту историю по-своему{65}:

«Турок, узнав, что эмир Тимур находится в его владениях, пошел с войском к мощной крепости под названием Анкара. Эмир, едва услышав об этом дальновидном решении турка, покинул дорогу, по которой двигался, и повел войско через высокие горы. Когда турок обнаружил, что Тимура на дороге нет, он счел, что эмир спасается бегством, и пошел за ним со всей быстротой, на какую был способен.

Эмир Тимур после восьмидневного движения по горам вернулся на равнину и пошел к крепости Анкара, где турок оставил все свои припасы, и завладел ими. Узнав об этом, турок изо всех сил поспешил обратно, и когда прибыл на место, его люди утомились.

Эмир Тимур совершил этот маневр, чтобы сбить с толку противника; они сразились, и турок оказался взят в плен».

КНЯЗЬ ВИТОВТ И ТАТАРЫ

Не прошло и трех лет после поражения западноевропейских рыцарей под Никополем, как войско Восточной Европы примечательным образом сразилось с татарами. Произошло это в тысяча триста девяносто девятом году.

Свирепый Витовт, литовский князь, заключил союз с королем Польши Ягайло и вторгся в Южную Русь, захватил Киев и Смоленск. Это привело к встрече с татарами после последней битвы Тимура с Тохтамышем. Тохтамыш, ища спасения, бежал к Витовту. Тимур тем временем ушел из русских земель.

Двое татарских ханов, которые сражались вместе с ним против Тохтамыша и несколько лет находились при его дворе, завладели Волгой и степями. То были Едигей, ногаец, и его союзник Тимур-Кутлуг. Они отправили Витовту требование выдать им Тохтамыша. Витовт, двоюродный брат польского короля и тесть великого князя московского, зажегся мыслью утроить крестовый поход против татарского хана.

Судя по польским хроникам, Витовт полагал, что выступает в поход против Тимура Самаркандского. Во всяком случае, собрав литовскую шляхту, польских союзников и пятьсот тевтонских рыцарей, он выступил в поход.

«Почему ты идешь против меня? — отправил ему Тимур-Кутлуг увещевающее послание. — Я никогда не вторгался в твою землю».

«Бог готовит мне владычество над всеми землями, — ответил Витовт. — Предоставляю тебе выбор: становись моим сыном и данником или моим рабом».

Кажется, он еще потребовал, чтобы Тимур-Кутлуг чеканил на татарских монетах его печать.

Татарский хан запротестовал, однако когда оба войска стояли на равнине напротив друг друга, отправил христианскому князю дары. Он оттягивал время, пока не подошел с ногайцами его старший союзник, Едигей. Этот не захотел принимать никаких христианских условий.

Он попросил о встрече с Витовтом, и оба военчальника встретились на небольшой речке.

— Князь, — сказал Едигей, не лишенный чувства юмора, — наш хан справедливо признал тебя своим отцом, так как ты старше его годами. Но поскольку я старше тебя, признай меня отцом и чекань мою печать на литовских монетах.

Витовт возвратился к себе в лагерь в ярости и не внял предостережению воеводы Спитко Краковского, что надо быть осторожным. Тщеславные литовские рыцари посмеивались над Спитко: «Если боишься смерти, то не стой на пути у нас, ищущих славы».

Литовцы с Витовтом добились своего, и войско их двинулось на татар. У христиан имелись пушки или пищали, и они рассчитывали сокрушить боевой порядок татар этим новым оружием. Но эти неудобные в обращении орудия не возымели действия на противника, сражавшегося рассыпным строем. И скученные воины Витовта пришли в смятение, когда Тимур-Кутлуг атаковал их с тыла. Смятение перешло в бегство, и Витовт пустился наутек с литовскими шляхтичами, оставив две трети своего войска мертвыми на поле боя — в том числе доблестного Спитко, смоленских и галицийских князей. Преследование было жутким и продолжалось до берега Днепра. Киев уплатил дань татарам, и они не поворачивали обратно, некуда не опустошили земли литовского князя до самой Польши.

Эта битва, которой историки не придают значения, вызвала перемены в делах Европы. Поражение литовцев с поляками устранило величайшего врага русских, которые опасались их больше, чем татар. А Витовт пошел войной на Пруссию с тевтонскими рыцарями и — совместно с королем Польши — навсегда сломил их могущество{66}.

ДВА ВЕЛИЧАЙШИХ ПОЛКОВОДЦА

Сэр Перси Сайке пишет о Тимуре: «Никто из азиатских завоевателей в исторические времена не совершал таких ратных подвигов и потому не снискал славы Тамерлана. Его победы кажутся почти на грани сверхчеловеческого».

Тимур и Чингисхан обладали таким поразительным военным гением, что кажутся почти сверхчеловеками. Как мы ни восхищаемся походами Цезаря, подвигами Ганнибала, вдохновенной стратегией Наполеона, но при размышлении становится ясно, что эти два завоевателя из Азии вместе с Александром Македонским являются величайшими полководцами на всемирной сцене. Их ратные подвиги, возможно, были повторены другими в миниатюре, но в полной мере никогда и нигде.

Чингисхан остается по сей день в значительной степени загадкой, и в Тимуре есть много такого, чего мы не можем понять. Обладал Чингиз совершенным планом покорения всей земли или был вдохновенным варваром? Мы только знаем, что он был мудрым, и эта мудрость оказалась ужасной для мира, в котором мы живем. Мы можем оценить громадные достижения Тимура, осмыслить их, и тем не менее тщетно искать секрет его успеха.

Александр нам понятен; он был сыном Филиппа Македонского, получил в наследие большую армию, в своем завоевании неудержимо прошел по распадающейся Персидской империи и покорил ее. Однако между нами и двумя этими азиатскими воителями находится завеса чуждости иного мира.

Кое-что мы можем сказать с уверенностью. Подобно Александру, они обладали неимоверной стойкостью и какой-то влекущей вперед силой, не пасующей ни перед чем. На этом сходство кончается. Чингисхан был терпеливым, Тимур порывистым; великий монгол в зрелые годы руководил походами из своей ставки, самаркандский эмир обычно находился на поле битвы. Кочевник из Гоби позволял принимать решения советникам и военачальникам, эмир все решения принимал сам.

Было ли это политикой? Или у Чингисхана сподвижники были лучше? Пожалуй, второе. Его китайские советники и четверо полководцев, Субудай, Джебе-нойон, Бурундай и Мухули, были вполне способны сами проводить кампании. После его смерти они — те, кто оставался в живых, — расширили империю. Сайфуддин, Джаку-Барлас, Шейх-Али-багатур и остальные никогда не добивались для Тимура таких результатов.

Монголы тринадцатого столетия обладали врожденной способностью к руководству воинами и неким роевым началом, что приводило к превосходному взаимодействию; татарские воины пятнадцатого века, подобно ганнибаловым, сплочены были непрочно. Без присутствия Тимура их боеспособность уменьшалась наполовину. Монголы могли маневрировать далеко отстоящими друг от друга туменами; перед лицом сильного противника Тимур неизменно выступал единым войском.

Чингисхан обладал замечательным мастерством в организации походов; планировал кампанию до малейших деталей и неделями обсуждал ее со своими военачальниками перед выступлением; блестящий стратег, он избегал боя без необходимости и шел напрямик к уничтожению центра сопротивления и его вождя. Его передвижения окутывали тайна и ужас, позади себя он оставлял чудовищные горы трупов.

Парализующий страх, вызываемый приближением монголов, нам почти невозможно вообразить. Так, например, в некоем захваченном городе один монгольский воин собрал двадцать человек, чтобы предать их смерти. Потом обнаружил, что забыл саблю, и велел этим двадцати ждать, пока он вернется с ней. И все ждали — кроме одного. Он-то и поведал эту историю.

Тимуровы татары не походили на них. Случай, когда Ак-Бога в одиночку преследовал сорок персов, не единичный. Воины Тимура считали себя непобедимыми; его почти сверхъестественная одаренность представлялась им судьбой.