Майя Фокс. Начало - Сильвия Брена

Но она уже была здесь, и ей не оставалось ничего иного, как сохранять хорошее лицо при плохой игре. Теперь это — ее новые друзья. К этому пришло. Какой же дурой она была, доверившись Гарри!

— Ладно, видать, не повезло. Пойдем в «Олд Блю Ист», там сегодня играют мои приятели, — предложил Джон. — Это недалеко, на Грейт-Истерн-стрит.

— Ура-а-а! — завизжала в восторге Фло. — Там выступают «Artic Monkeys»! Легендарные! И Лили Ален! И «The Horrors»!

Не успели они под песню Петси Кляйн «Сладкие сны о тебе» расположиться в креслицах и на табуретах викторианского паба, как Феба, больше не в силах сдерживаться, пустила слезу.

— Песня навеяла, — объяснила она Фло, протянувшей ей носовой платок.

Майя возвела очи к небу, а Джон недоверчиво посмотрел на Фебу:

— Брось, так я и поверил, что ты можешь заплакать от такой дребедени.

— Не то что мне она нравится... — шмыгнула носом Феба. — Просто она напоминает мне о нем.

— О Гарри?! Феба, тебе ли проливать слезы по этому засранцу! — возмутилась Фло.

— Ты ему сказала? — деликатно поинтересовалась Майя, стараясь сгладить нараставшую неловкость.

— Нет. Еще нет.

— А...

Не успел кто-то из них открыть рот, как прозвучала реплика Фебы:

— Не знаю.

Это и был ответ на незаданный вопрос, крутившийся у всех на языке: уверена ли она, что это был Гарри?

— Ты должна поговорить с ним, Феба, — решительно сказал Джон, отставив в сторону деликатность.

— Это ничего не даст.

— Сделай это ради себя.

— Мне-то что с этого?

— Что за глупость! — взорвалась Фло. — А что дальше? Что ты собираешься делать дальше? Ты об этом подумала?

— Я буду хорошей матерью, я буду его любить, как все матери на свете...

— Ты что, совсем дура?! — вскричала Майя. — Хочешь разрушить свою жизнь в семнадцать-то лет!

— Не знаю, думаю, будет правильно сделать... в общем, то, что я должна сделать...

Майя посмотрела на Фло. Майя старалась подавить в себе злость, возникавшую всякий раз, когда Феба открывала рот. Но сейчас Феба вызывала у нее лишь жалость. Беспомощная, безвольная и такая одинокая.

— Феба, извини, если я сую свой нос в твои дела, — как можно мягче проговорила Майя. — Но почему ты не подумала об этом прежде?

— Я ему говорила, чтобы он надевал презерватив. А он ответил, что знает, что делает, что он опытный. И что не хочет разрушить самый прекрасный момент этой штукой. Что с кондомом мужчины не так чувствуют, не испытывают удовольствия. Что я могла сделать?

— Ты должна была послать его в задницу. Даже если он отчасти прав, на самом деле все не так, поверь мне, я это знаю, — вмешался Джон.

— Откуда ты знаешь? — резко повернулась к нему Фло. — Ты уже занимался сексом, Джон? Ты мне об этом никогда не рассказывал. Давай-займемся-этим-моя-радость-я-хочу-чтобы-ты-была-у-меня-первой!

БОЛЬШОЙ КУСОК ДЕРЬМА! ЗАСРАНЕЦ! СВОЛОЧЬ! ТЫ ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВСЕ ДРУГИЕ!

Джон густо покраснел. Он даже не сообразил, что ляпнул. И сейчас не знал, куда деваться. Он уставился в бокал с кока-колой, который держал в руке, и сидел так недвижно. Майя поспешила прийти ему на помощь.

— Кончай, Фло, не делай из этого трагедию. Может, вы плохо поняли друг друга.

— Плохо поняли?! Я все отлично поняла. Я поняла, что у Джона проблема. Ты слыхала, что между тринадцатью и восемнадцатью мы теряем один процент серого вещества? Так вот, Джон потерял его намного больше, неисчислимо больше. Поэтому тут клинический случай. Это даже не его вина. Его нейроны упали ниже низкого, и мне его просто жалко.

Джон, боясь поднять глаза, делал вид, что рассматривает что-то в бокале с кока-колой, хотя там было не на что смотреть.

— Феба, а почему ты не приняла пилюлю на следующий день? — продолжала разбор Майя.

— Я не знала, что такие существуют...

— А перед этим?

— Я вообще не пью таблетки, от них толстеют... — возмутилась Феба, оскорбленная одной мыслью о таблетках.

— Долго еще я должен это выслушивать? — воспрял наконец Джон. — Девчонки! Меня уже достали ваши бабские разговоры о созревших-и-ответственных-барышнях.

— Джон Уоррен, заткнись!

Фло еще не отошла от гнева, и плевать она хотела на эмоции этого предателя. Хотя весь этот разговор и ей не доставлял удовольствия. И если бы ее принудили к откровенности, она призналась бы, что истинной причиной того, что она до сих пор не занялась сексом с Джоном, был именно страх залететь. Потому что, и в этом Фло была убеждена, она никогда бы не сделала аборта. Жизнь — самое ценное на свете. И удаление маленького существа, растущего в твоем животе, означает прямое его убийство. Но такие убеждения, как было известно Фло, были малопопулярны среди девушек ее возраста.

Феба сидела молчаливая, с отсутствующим взглядом. Пила маленькими глотками зеленый чай без сахара и иногда платком Фло утирала слезы на длинных ресницах.

Майя наклонилась к ней и ласково погладила по руке.

— Феба, а ты сказала об этом своей матери?

— Нет.

— Думаю, тебе стоит сделать это.

Проблема беременности беспокоила Фебу не столько потому, что будет расти живот, что на него больше не налезут ее платья, что исказятся линии фигуры, а кожа растянется со страшной силой, и кто-знает-вернется-ли-к-прежнему-состоянию, сколько потому, что это обсуждали вслух все, кому не лень. Каждый считал своим долгом высказать ей свое мнение, свое проклятущее мнение, хотя никто никого об этом не просил.

Естественно, мать тоже заклюет ее.

— А с какой, извини, стати я должна это сделать? — повернулась Феба к Майе.

— Она права, — опять выступил Джон. — Если она решит сделать аборт, ее мать может об этом никогда не узнать. Это ведь ее жизнь, не так ли?

— Ну да, вытаскивай сама себя из болота, — сыронизировала Фло, все еще сердитая на Джона.

Феба вновь захлюпала носом:

— Я не могу говорить об этом с матерью, эта тема у нас табу. Она мне как-то призналась, с ней случилось то же самое. Я родилась по ошибке. Она забеременела в шестнадцать лет, и ее родители были в ужасе. Они в это время жили в Италии, а там аборты запрещены. Вот так я и родилась. Потом я осталась с бабушкой и дедушкой, а мать отослали в Англию продолжать учебу в колледже, где никто не был в курсе того, что с ней произошло.

— А твой отец?

— Я его не знаю. После колледжа моя мать вышла замуж за банкира из Сити, который удочерил меня. Я жила то с ними, то с бабушкой и дедом в Италии. Поэтому мне нравится говорить и читать по-итальянски, и это не выпендреж, как вы всегда думали. Моя бабушка всегда разговаривала по-итальянски, а я язык почти забыла. И никогда заново не учила его, сами знаете, как тяжело мне дается учеба.