Вы меня не знаете - Махмуд Имран

– Аллаха я не ищу, уж поверьте, – говорю я и отворачиваюсь по-настоящему. Но как только я делаю шаг, я чувствую, как мою руку осторожно сжимают, и вижу, что он удерживает меня. Я подавляю инстинктивное желание вырваться и ударить его в лицо.

– Зайди, всего на пять минут. Спроси имама, о чем хочешь, а потом иди по своим делам. Только пять минут.

Толпа почти разошлась, так что мы с ним остались практически вдвоем. Дождь полил сильнее, и, наверное, это все и решило. К тому же неплохо бы зайти внутрь и посмотреть, что это за место такое, где Ки проводит столько времени.

Я думал, что имам окажется крикуном с повязкой на глазу и крюком вместо руки, но нет. Он, знаете, нормальный. Лет тридцать, с аккуратно подстриженной бородой. Невысокий. Не толстый. Обычный. И он не сидел ни в какой типа ложе и не стоял наверху на лестнице, размахивая палкой. Он сидел в углу и говорил что-то на прощание знакомым прихожанам.

– А, брат. – Он встает и протягивает мне руку. – Ас-саляму алейкум.

Я ответил как мог.

– Ты тот молодой человек, о котором говорил Абдул. Он сказал, ты ждал снаружи. Он подумал, может, ты хочешь что-нибудь спросить?

Я оглядываюсь в поисках мужчины, который привел меня, но его нигде нет.

– Да нет. Я просто ждал кое-кого, – говорю я и начинаю переминаться на носках.

Он продолжает улыбаться, и мне становится немного неловко за него. Нужно спросить его о чем-нибудь, чтобы он не переживал, что зря затащил меня сюда. Я пытаюсь придумать, что бы такого спросить.

– Вообще-то, один вопрос у меня есть. Почему во время молитвы все стоят вплотную? Вам, что ли, места не хватает?

– Мусульмане, – отвечает он, – любят говорить, что если между двумя молящимися остается место, то его занимает дьявол.

– Ясно.

– Но это выражение означает немного другое. Оно означает, что, если во время молитвы между людьми будет оставаться место, некоторые скажут, например: «А я не хочу стоять рядом вот с этим, он грязный и от него плохо пахнет». На самом деле дьявол проявляется в нашем поведении, а не стоит в мечети с хвостом и рогами, – говорит он, показывая жестом рога.

– Но, может, кто-то правда не хочет стоять рядом с человеком, который воняет, а хочет стоять с тем, кто чистый, – говорю я. – Если вы хоть раз ездили в автобусе до Пекхэма, вы меня поймете.

– Чистые люди – это просто грязные люди, которые помылись. А грязные – это чистые, которые еще не мылись, – улыбается он.

– Вы имеете в виду, что мы все одинаковые?

– Нет, не одинаковые. Но можем ими стать.

Когда я собираюсь уходить, то понимаю, что не застану Ки. Она уже ушла. Я снова ее упустил. Я хотел спросить имама, где женщины, но побоялся, что он подумает, что я какой-то извращенец, поэтому я просто пожал ему руку и вышел.

Когда я возвращаюсь домой, Ки уже там, оживленно беседует с Куртом. Я захожу и вижу, что они сидят у стола и листают блокнот с ее записями. Ки поднимает голову, встает и начинает говорить, как будто заранее зная, что я собираюсь сказать.

– Слушай, я знаю, что ты скажешь, – она подходит ко мне, – но я могу объяснить.

– Сомневаюсь. Потому что тут понадобится больше объяснений, чем у тебя в загашнике. Но валяй. Рассказывай. Что, блин, происходит?

– Я не знала точно, надежную ли инфу мне сообщают. Нужно было удостовериться. Поэтому я передала ее Курту, чтобы он проверил, подтвердится ли она. И все подтвердилось! – говорит она, и ее глаза горят возбуждением.

– Погоди-ка, погоди. Ты не знала, надежную ли инфу тебе сообщают? Сообщает кто? Кира, кто? Кто тебе все это передает? – Я уже завелся до предела.

– Одна девушка из мечети. Я подслушала ее разговор с подругами. Это она. Она все рассказывает. Вот почему я хожу туда каждый день. Добывать инфу.

– Одна девушка? Ки, ты совсем? Какая-то девушка разговаривает с подругой, и ты вдруг узнаешь, что матерый бандюган планирует покушение на Гилти? Ты реально считаешь, что я в это поверю?

– Это не какая-то девушка, – говорит она тихо, и ее интонация немного меняется. – И вообще, какая разница, веришь ты мне или нет? Все же подтверждается.

– Кира, где твои мозги?! Ты веришь какой-то девушке, которую даже не знаешь? Откуда ты знаешь, что это не подстава от Фейса? И ты так и не сказала, кто она вообще такая.

– Это девушка Фейса. То есть Фейсала, так его зовут по-настоящему. Слушай, не важно, веришь ты мне или нет, суть в том, что я этой информации доверяю. Это не подстава, потому что она понятия не имеет, кто я такая. Я с ней даже не разговариваю. Просто сижу рядом и слушаю.

– Так откуда ты знаешь, что она девушка Фейса? Или что Фейс – это и есть Фейсал? Ки, ты же не такая глупая. – Все это звучит так тупо, что я начинаю злиться.

Тут ее телефон звякает уведомлением, она быстро нажимает кнопку и убирает его в сумочку. Думает, я не заметил. Но я заметил.

– Я и не знала сначала. Но чем больше слушала, тем больше было похоже, что это он. Поэтому я все рассказала Курту. Чтобы он проверил. Можно ли этому доверять.

Курт встает, держа блокнот.

– Ребят, слушайте. Сейчас не важно, откуда у Киры инфа. Нам по-любому надо его остановить. Он подбирается к Гилти, а мы – на очереди, это сто процентов. Нельзя же просто сидеть и ждать, пока нас замочат.

Ки снова садится и берет свой блокнот. Я пытаюсь поймать ее взгляд – может, смогу ее прочитать, – но она нарочно не смотрит на меня.

– Ладно, Курт, – она открывает блокнот, – если делать, то делать быстро. Фейс в пятницу будет в клубе «Чарли Хорс» на Джейк-стрит. Это наша возможность.

Курт кивает, будто она предложила пойти съесть по бургеру.

– Что, вот так просто? – Я поражаюсь, как легко они об этом говорят.

– Да. Вот так просто. У тебя все еще есть пистолет. Пойдем туда в девять.

Я чувствую, что она снова отдаляется от меня. Мне не хватает сил ее удержать. Она ускользает у меня из рук. Правда, в этот раз я не знаю, она отстраняется или я. Она говорит так, что почти кажется, что все это сон. Я то включаюсь, то отключаюсь, прежде чем нахожу четкий сигнал.

– Я все утрясла с вышибалами, они пропустят меня через главный вход. Вы с Куртом зайдете с черного. Я договорилась, что двери запирать не будут. Вы их просто потянете на себя и зайдете. Внутри увидите коридор и лестницу, она ведет в основной зал клуба. Будет темно, так что посветите телефонами. Слева будет дверь. Подождете там. Я впущу вас, когда будет пора.

Курт кивает.

Я все еще не могу поверить своим ушам. Все кажется нереальным. Я как будто попал в середину фильма, в котором должен был участвовать с самого начала. Я не то чтобы забыл свои реплики, я как будто и не знал, что они у меня есть. Я выхожу из транса, вдруг заорав на Курта:

– Курт, ты это вообще слышишь? Ки, мать твою, ты о чем говоришь?!

– До сих пор не можешь смириться? – Она наклоняет голову набок, из ее глаз сыплются яркие искорки.

Курт становится между мной и Ки, будто опасаясь, что я что-нибудь ей сделаю.

– Бро, какие у нас еще варианты? У меня же не получится вечно спасать Гилти от пуль, – говорит Курт, но смотреть на меня он не может, поэтому смотрит на свои ладони.

– Блядь, – говорю я, – так нельзя.

– Почему? Почему нельзя? Нельзя как раз по-другому, – говорит Ки и не сводит с меня глаз до тех пор, пока я не могу больше смотреть на нее.

Перерыв: 15:00

34

Говорят, бывают такие моменты, когда ты на перепутье. Не знаю, может, вы о таких моментах и сами слышали. Но что бы вам ни говорили, на каком бы перепутье вы ни стояли бы сами – поверьте, никакое это было не перепутье. Скорее, поворот или участок дороги, с которого слез асфальт. А вот я тогда, в тот момент, реально был на перепутье.

Не знаю, случилось бы то, что случилось, если бы я хоть в чем-то поступил по-другому. Может, если бы я даже сказал другие слова, это что-то бы изменило. Но я помню, что в тот день увидел перед собой перекресток. И каждая дорога вела туда, куда я идти не хотел. Все они вели либо в один ад, либо в другой. И ни с одной из них потом не свернешь. Что я знаю точно, так это если вы хотите пойти по какой-нибудь из дорог или можете принять тот факт, что пойти придется, то никакое это не перепутье, уж поверьте.