Легенда о Королях - Дмитрий Леонтьев

…У меня никогда не было дома. Я даже родился в дороге, на далеком острове Тера, отчего и получил свое прозвище — Истерой. Моя семья в очередной раз переезжала куда-то, когда на нас напали. Куда мы шли, откуда и зачем, кто убил моих родителей и кем они были — я уже вряд ли когда-то узнаю. Нападавшие оставили меня в своем селении, на берегу моря, где и растили для продажи до двенадцати лет. Я жил в домике старика, волею судеб владевшего грамотой, что на Тере было большой редкостью. Он обучил меня этой премудрости и продал заезжему торговцу. Из-за скудности пищи я рос хилым и болезненным, а потому и использовали меня в основном для ведения записей о состоянии дел и написания долговых расписок. Потом меня перепродали удельному князьку, для помощи казначею. А когда казначей попался на воровстве и был казнен, гнев владыки коснулся и меня, забросив с работорговцами в далекую и безрадостную Британию. После ухода римских легионов Британия едва вновь не погрузилась в пучину варварства и кровавых культов. Утер Пендрагон удержал страну от падения ценой невероятных усилий и жертв. Его сын Артур пошел еще дальше, сумев объединить тринадцать самых мощных областей и создав довольно сильную, хоть и подверженную смутам, империю. Недолгое время я служил переписчиком священных текстов у отца Флавия, но священник брезговал мной из-за моего иудейского происхождения и при первой же возможности избавился, отправив с войсками короля Артура, идущими на завоевание таинственного Аввалона — Острова Яблонь. Тогда-то я и познакомился с человеком, благодаря которому впервые обрел не только свободу, но и родной дом. У этого человека было много имен. Кто-то называл его Лльюк Люменаук, кто-то Максимом или Максимусом, кто-то Черным Королем… И относились к нему тоже… по-разному. Его ненавидели, боготворили, боялись, обожали, но все признавали одно: он был настоящим Королем Аввалона. Решительный, непредсказуемый, властный, смелый, он казался своим подданным могущественным до таинственного. За короткий срок он преобразил Аввалон до неузнаваемости. Сейчас уже мало кто помнит, каким был Остров Яблонь до прибытия Короля. Хорошие дороги, развитое сельское хозяйство, отличная полиция и многочисленные школы воспринимаются теперь как нечто само собой разумеющееся. А я помню, сколько сил, нервов и бессонных ночей было потрачено на создание каждой из этих структур. Странную память оставил о себе мой повелитель. Изгнал с острова захватчиков, но освободителем в народной памяти не остался. Создал крепкое, могучее и процветающее государство, но не прослыл реформатором. Поднял образование на необыкновенную высоту, но никто не рискнул бы назвать его просветителем… Кто-то когда-то сказал, что «лучший правитель тот, чьего правления народ даже не замечает до тех пор, пока он не уходит». Мой повелитель был лучшим королем, когда-либо правившим под небом этого мира, но именно он оставил после себя наибольшее количество кривотолков и загадок. Уже много лет его нет с нами, а слухи о нем все обрастают и обрастают нелепыми домыслами и абсурдными небылицами.

Он был лишен тщеславия и не оставил после себя ни хроник, ни памятников. Памятником ему стал сам Аввалон. Заброшенные Волчьи Врата носят теперь название Замка Черного Короля. В Пещере Короля можно до сих пор отыскать кости сраженных им чудовищ, по всему острову разбросаны многочисленные «поляны Черного Короля», «долины Короля» и «ущелья Короля». Да и сама эпоха, в которой он жил, именуется его именем. Да, он оставил свой след на всем, но слухи о нем так исказились в народе, что я счел разумным на старости лет засесть за эту летопись, дабы из первых уст поведать о событиях, которые уже сейчас многим кажутся преданиями далекой старины.

С искренней болью я стал замечать, что после гибели отважного сэра Хотспера, предательства Конрада Дебля и помешательства сэра Томаса Глендауэра Его Величество все чаще и чаще стал искать забвения от боли этих утрат в вине. Уж кто, как не я, знал, как король винит себя в гибели каждого из них. Он разговаривал с ними даже во сне, а я бессилен был помочь ему. Он кричал по ночам, вспоминая гибель армии Артура, а я не мог облегчить его страдания… Я никогда не принадлежал к числу друзей Его Величества. Он, несомненно, ценил и по-своему любил меня, награждая и повышая (так я дошел до звания управляющего замком), но более доверительных отношений между нами и быть не могло. Впрочем, я и сам взял за твердое правило заниматься лишь здоровьем и благополучием короля, избегая обсуждения любых вопросов, даже если сир и снисходил до советов с моей персоной. После отбытия с острова отца Патрика и феи Морганы король и вовсе остался один. Должен признаться, что отъезду Морганы я был только рад, ибо не одобрял присутствия при дворе сумасбродной ведьмы, одержимой жаждой мщения, и уж совсем не разделял жалости Его Величества к этой рыжей девице. Правда, прошлявшись где-то чуть больше года, она вернулась и поселилась в подаренным королем замке, в самом тихом и отдаленном месте острова. Ни с Мерлином, ни с королем она больше не поддерживала отношений. А королева… Леди Гайя — это вообще отдельный разговор. Как бесконечно я жалел, что давно, еще в самом начале знакомства, Его Величество даже внимания не обратил на эту удивительную женщину. Разумеется, прибывший из неведомых стран, где все иначе и все по-другому, он не заинтересовался тихой, застенчивой девушкой, живущей в соответствии с законами своей страны. Сейчас я могу представить, какое тогда отвращение мы все вызывали у Его Величества — нечистоплотные, малообразованные, суеверные и диковатые, плохо понимающие разницу между добром и злом. Это сейчас в каждом захудалом городишке Аввалона проложен водопровод, открыты школы и магазины, появились тысячи и тысячи мелочей, без которых теперь уже сложно представить повседневный быт, а тогда… И все же он не смог разглядеть за этим наносным варварством чуткой и нежной души женщины, удивительной для любого мира и любого времени. И волею судьбы леди Гайя влюбилась в неистового короля Артура, появившегося на нашем острове всего на несколько дней и оставшегося в ее сердце навсегда. Когда Его Величество все же обратил свой взор на законную супругу, было уже поздно. Сир всегда был очень странным человеком. Обладая безграничной властью, он редко пользовался ею на свое личное благо. Скажите на милость, где вы видели феодала или, тем более, короля, пренебрегающего правом первой ночи, развлечениями со смазливыми служанками и, уж совсем смешно сказать, не смеющего войти в спальню законной супруги без ее разрешения?! Вопрос о наследнике престола — наиважнейший не только для правящей династии, но и для всего государства, а Его Величество словно только что встал из-за шутовского стола короля Артура, засорив себе голову глупыми запретами. В конце концов, заяви он законные права на собственную жену, никто бы не удивился, даже она сама. А там, глядишь, и стерпится — слюбится. Но все эти цветочки по утрам, безделушки, приносимые из академии художеств, стихи во время прогулок по берегу моря ни на йоту не приблизили короля к заветной цели. Леди Гайя относилась к нему с уважением, симпатией, и… тихой жалостью. Наверное, это видели все, кроме самого короля. Но вот странное дело: никто из многочисленных слуг, любителей почесать языки, никогда не смеялся над этим странным «пунктиком» Его Величества. Наверное, все же что-то есть в глубине человеческих душ, у кого-то больше, у кого-то меньше, но есть. Может быть, даже у Мерлина… Мерлин… Я видел за свою жизнь много людей, но и самые чудаковатые из них даже отдаленно не походили на этого странного колдуна. Да и человек ли он вообще? Внешне непредставительный, даже несуразный — низкорослый, худощавый, в любую погоду одетый в широкий балахон до пят, из-под которого торчат сапоги невероятных размеров, капюшон, скрывающий лицо, и эта странная коса, которую он почти не выпускает из рук… Я как-то спросил его, зачем ему эта коса, и он ответил, что это «эталон меры в виде религиозного символа». Я ничего не понял, но звучало устрашающе. Его все боятся, никто не любит, и, кажется, кроме Его Величества, никто не понимает. Несмотря на власть и возможности, которыми он обладает, я не хотел бы поменяться с ним местами даже на год. Сир как-то сказал, что Мерлин идет назад по времени. Мы все — вперед, а Мерлин — назад. И это страшно. Я попытался понять, но оставил эту затею. Он просто другой. Моргана зря изощрялась, заставляя его, на потеху толпе, превращаться то в зайчика, то в оленя. Толпа недолго смеялась. И вовсе не от страха перед грозным чародеем. Просто было слишком заметно, что самому Мерлину совершенно безразлично, что о нем думают. Словно люди уже смеялись над ним не раз. Смеялись и уходили. Приходили новые, тоже смеялись и тоже уходили. И так — сотни и сотни лет. И от этой мысли становилось не по себе. А те странные и пугающие сооружения, которые с разрешения короля он воздвиг на Аввалоне? Огромные круги, с многотонными глыбами внутри. Курганы с пирамидальными пещерами. Неподдающиеся никакому описанию сооружения из плит, арок и столбов. И никто никогда не видит, каким образом он их возводит. Была вечером пустая полянка — глядишь — утром на ней уже высится странный каменный круг с разметкой из четырех треугольников внутри. А ведь чтобы сдвинуть с места хотя бы одну такую глыбу, потребовалось бы население небольшого города. Да и где он берет эти камни, необычные для наших мест?.. И все же мне выпал шанс узнать истину, хотя, признаться, лучше бы я оставался в неведении, ибо открывающиеся горизонты слишком велики для моего сознания. Это случилось в день летнего солнцестояния, когда Мерлин прислал к Его Величеству гонца с приглашением посетить одно из его несуразных сооружений. К моему удивлению, король, до сих пор не проявлявший особого интереса к изысканиям чародея, на этот раз поспешил откликнуться на приглашение. Из слуг он взял с собой только меня, а свой отъезд явно не стремился афишировать.