Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2 - Тилли Бэгшоу

«Глупый старый осел».

Расстегнув сумку, Элизабет с нежностью посмотрела на картину, поразительно выполненную маслом и изображавшую типично пасторальную сцену в духе Тернера. Картина, однако, не принадлежала кисти Тернера. Это была подделка. Одна из лучших Грэма Найта. И она была очень ценной. По крайней мере в десять раз ценнее, чем сумма в пятьдесят тысяч фунтов, которые Элизабет сейчас за нее заплатила. Чек, выданный ею Эдвину, был подлинным. Хотя проследить счет она не могла. Грейвз что-то получит за свою глупость, и это будет больше, чем он заслуживает. Может, купит своему хищному, жадному до наследства сыну новую теннисную ракетку?

Лондон под дождем выглядел унылым и серым. Темза вилась вдоль дороги, мутная и набухшая. Пешеходы спешили к станциям метро, съежившиеся и дрожащие под зонтиками и дождевиками. Но Элизабет была рада вернуться домой. В тепле и безопасности такси, с последним приобретением, торжественно покоившимся у нее на коленях, она чувствовала, как медленно к ней возвращается уверенность в себе.

Лос-Анджелес был сплошным несчастьем.

Месяцы работы по приручению Бернстайнов закончились полной неудачей и унижением. И виновата в этом была чертова Трейси Уитни. Элизабет ненавидела Трейси. Отчасти потому, что люди в их бизнесе все еще говорили о ней почтительно приглушенными голосами, словно о богине, чей рекорд мошенничества не может быть побит никогда. Но по ее собственным подсчетам, она уже переиграла Трейси по всем возможным «показателям». Провернула больше дел за большие суммы денег, чем когда-либо заработала Уитни. Однако корни неприязни Элизабет крылись не в профессиональной зависти, а в сексуальной ревности.

Джеф Стивенс любил Трейси Уитни.

Элизабет не могла простить этого Трейси. И понять тоже не могла.

«Я красивее этой суки и бесконечно лучше в постели. Почему Джеф выбрал ее, если мог получить меня?»

Элизабет вовсе не намеревалась влюбляться в Джефа. Из всех ее мужчин Джеф был единственным, с кем она чувствовала нечто вроде отчетливого желания заняться сексом. Возможно, дело было в том, что она так и не получила его, если не считать одного поцелуя. И все же эмоциональная интимность, очевидно, присутствовала. Джеф пробудил в Элизабет более глубокое чувство, а такое было не под силу другому мужчине, ни тогда, ни сейчас.

«Он как отражение моей сути. Мой близнец. Он – часть меня».

Многие годы Элизабет пристально следила за жизнью и делами Джефа. Чем больше она обнаруживала деталей, тем больше сходства находила между своей и его судьбой. Обоих в детстве бросили родители, обоих усыновили хорошие люди. Оба еще в юности научились жить своим умом и использовать внешность и раннее взросление, чтобы перехитрить жадных людей и пробиться в мире. Оба делали все, что делали, ради драйва и денег. И потому оба были лучшими. Лучшими из лучших. Нужно было только добавить к этому мощную сексуальную химию. Элизабет было яснее ясного, что им с Джефом суждено быть вместе.

Однако существовала капля дегтя, которая портила бочку меда. Джеф Стивенс ненавидел Элизабет Кеннеди со страстью, граничащей с помешательством. За последние десять лет их дороги пару раз пересекались – в конце концов, они в одном бизнесе. Джеф никогда не упускал возможности облить ее презрением.

Последний раз они повстречались три года назад в Гонконге. Элизабет в то время была занята весьма смелым похищением бриллиантов прямо в аэропорту – высшая точка ее карьеры, как потом оказалось. Джеф охотился за какими-то древними китайскими каменными таблицами для перуанского коллекционера. Как-то вечером, вернувшись в отель, он застал Элизабет голую в своей постели.

– Признайся, – промурлыкала она, раздвигая гладкие карамельно-коричневые ноги и выгибая идеальную спину танцовщицы, – ты хочешь меня. Хочешь меня так же сильно, как я тебя. И всегда хотел.

Выпуклость под брюками Джефа, казалось, подтверждала ее подозрения. Но сексуальному возбуждению противоречило отвращение на лице.

– Я бы не стал спать с тобой, даже если бы ты была последней женщиной на земле.

– Конечно, стал бы. Вспомни, как сильно ты хотел меня в Лондоне. Пока не вошла твоя жена и все не испортила.

– Вон отсюда! – Он поднял одежду Элизабет, швырнул ей и открыл дверь. – Из-за тебя я потерял единственную женщину, которую любил.

Унижение от того, что ее отвергли, померкло, но воспоминание о словах Джефа до сих пор жгло.

Единственная женщина, которую он любил…

Трейси Уитни – не подруга сердца Джефа.

Подруга его сердца – она, Элизабет Кеннеди.

Когда-нибудь она заставит его открыть глаза.

– Приехали, дорогуша.

Такси остановилось. Они добрались до Кэнери-Уорф.

Элизабет расплатилась с водителем и поспешила к зданию – монолиту из стекла и стали с панорамными окнами, откуда открывались прекрасные виды на Лондон. Ее квартира была поразительной: пентхаус площадью пять тысяч квадратных футов, увешанный замечательными картинами и обставленный изысканной современной мебелью. Элизабет, выросшая в убогом, перенаселенном муниципальном доме в Уолверхэмптоне, жаждала пространства и простоты. В помещении, оборудованном по открытому типу, большая часть обстановки носила отпечаток азиатской темы. Потолки были высокими. Бамбуковая ширма отделяла гигантскую кровать с красными шелковыми простынями от гостиной, которая выглядела скорее как частная галерея, чем частный дом.

После того как, сбросив туфли, осторожно положила Грэма Найта на красный лакированный обеденный стол, Элизабет налила себе бокал идеально охлажденного «Шато д’Икем» и опустилась на диван.

Слишком возбужденная, чтобы смотреть телевизор, она постучала наманикюренным пальчиком по айпаду и закрыла глаза, позволяя успокаивающим звукам Верди проникнуть в душу. И как это было часто, ее мысли обратились к Джефу Стивенсу: «О Джеф, где ты сейчас?»

До нее доходили слухи о том, что на Рождество Джеф планирует большое дело в Нью-Йорке. Она не знала, в чем суть, хотя, если речь шла о Джефе, там наверняка замешаны какие-то неизвестные средневековые манускрипты или предмет этрусской керамики. Элизабет не разделяла его интереса к старым и пыльным реликтам прошлых цивилизаций. Зачем ограничивать рынок перепродаж, если в этом нет необходимости?

Элизабет почти никогда не брала работу по комиссии, предпочитая продавать добычу на черном рынке тому, кто даст больше всего.

Проводя рукой по волосам – они уже отросли и короткая стрижка, которая у нее была в Лос-Анджелесе, потеряла форму, после чего пришлось делать новую прическу, и теперь ее волосы были рыжеватыми и средней длины, – Элизабет размышляла, не стоит ли вернуться в Штаты. Она не собиралась так просто отдавать Джефа Стивенса. Нью-Йорк – прекрасная возможность его совратить. На этот раз она попробует другой подход, менее прямолинейный. Попытается впечатлить его профессионально, прежде чем пустит в ход пушки главного калибра. Если она выкинет нечто эффектное и захватывающее, по крайней мере, завоюет его уважение. И это будет началом.