Аяла и первый дракон - Екатерина Тимошина

глаза смотрели на меня с той змеиной ненавистью. Если бы взглядом можно было убивать, то сейчас от меня осталась бы только горстка пепла.

— Фелисити, ты что здесь делаешь? — я абсолютно не понимала, что сейчас произошло.

Девушка зловеще улыбнулась. Эта “улыбка” настолько испортила ее некогда красивое лицо, что, казалось, она резко постарела, стала уродливей и начала вызывать отвращение.

— Уже успел защитить тебя Доржан. Ну ничего. Это вам не поможет. — рассмеялась она, а меня всю передернуло от этого звука.

— Не понимаю, о чем ты. Это ты меня сейчас душила? Зачем? Что я тебе такого сделала, чтобы ты меня так ненавидела? — задала я тот вопрос, который уже давно мучал меня. Я еще не смирилась с потерей подруги и ее предательством.

— Ты серьезно ничего не понимаешь? — снова рассмеялась она и попробовала подняться, но только простонала и осталась лежать.

— Не понимаю…

— Ты и твоя семейка все портите и уничтожаете! Не даете простым магам спокойно жить. Тем, кто не является таким же сильным и могущественным, как вы. — ответила она, вкладывая в каждое слово столько яда, что, по-моему, даже пол под ней начал плавиться.

— Все равно не понимаю, что ты имеешь в виду.

И я действительно не понимала. Мама спасла их мир от стремительного вымирания, избавила от Курагари, которая уничтожала всех детей. Она сама чуть не погибла, чтобы другие могли жить.

— Из-за вас теперь только уравнители весь мир и интересуют, а простые созидатели никому не нужны.

— Но ты сама уравнитель! — воскликнула я, сев на кровати и облокотившись на спинку. Сил еще не было, горло саднило, легкие болели.

— Да какой я уравнитель? Я самый посредственный созидатель. Мне помог артефакт имитировать стихийную магию. — обреченно ответила она, уставившись куда-то в пол.

— С чего ты взяла, что созидателем быть плохо? Большинство живет так, и вполне счастливы.

Девушка вскинула на меня свои безумные глаза и снова зловеще рассмеялась.

— Ты правда в это веришь? Да никому не нужны ваши уравнители, единый мир, пророчество! Все только и хотят избавиться от этого. От вас!

— Но как? Почему? — охнула я.

— Потому что есть люди, которых устраивала беспрекословная власть в своем мире. А вы все переделываете под себя! И знаешь, этому пророчеству не суждено сбыться. Они не позволят. — прохрипела девушка и снова застонала.

Я, пошатываясь, встала с кровати и подошла к ней. Попыталась приподнять, но она вскинула на меня замутненный взгляд и прошептала:

— Тебе не спасти его. А ему не спасти тебя. Вы обречены на погибель из-за этого пророчества.

Фелисити в моих руках обмякла и закрыла глаза, сделав последний вздох.

— Фели, Фели! — я начала тормошить ее. Как бы я на нее не злилась, но смерти ей никогда не желала.

Неожиданно, с грохотом о стену, распахнулась дверь, впуская Дора, папу и Белку, которые пребывали в ярости, светились, как новогодние елки, и явно пришли убивать, а не разговоры разговаривать.

— У-ур, пор-рву-ур! — взревела Белка, вздыбив шерсть и распушив хвост, а из глаз летели молнии.

— Ая, малышка, с тобой все хорошо? — Дор подошел ко мне, поставил на ноги и вгляделся в мое лицо, выискивая там ответы. А рядом навис папа, положив руку мне на плечо.

— Со мной да, а Фели умерла. — я всхлипнула, а по щеке потекла горячая слеза.

— Я почувствовал, как тебе было больно. Что она пыталась сделать? — прорычал Дор, бросая препарирующий взгляд на тело девушки.

— Кажется, она пыталась меня убить. Но что-то ее отбросило от меня.

— Ей повезло, что она уже умерла… — прошипел папа.

А Белка, фыркая и шипя, подошла к Фелисити и лапой потрогала ее шею, видимо, пытаясь прощупать пульс.

— Ей повезло, что смер-рть освободила ее от всех обязательств, мур, но последствия непременно бу-ур-дут. — ответила Белка и начала тереться о мои ноги.

— Она сказала, что мне не спасти тебя, а тебе не спасти меня. Что мы обречены на погибель из-за пророчества. Что это может значить? — смотрела я то на одного мужчину, то на другого. И признаться, искренне удивилась их замешательству и побледневшим лицам.

— Пойдем в мою комнату и там обо всем поговорим. — сказал брюнет.

Как меня принесли к Дору, я практически не заметила. Все это время находилась в какой-то прострации, думая то о пророчестве, то о Фели, пытающейся меня убить, то о людях, которым моя семья, как бельмо на глазу.

Откуда в людях столько гнева и злобы? Почему одни считают себя выше других, считают себя вправе решать, кому жить, а кому нет.

Я могла понять недовольства тех, чья жизнь невольно изменилась, но это прямые последствия спасения Альмы, спасения ее жителей. Да и вообще, это было стремление Богов все исправить. Если бы они не перенесли сюда мою маму 40 лет назад, то ничего бы и не изменилось. Выродились бы только все маги, детей бы не было, а потом и вообще никого.

Но все равно есть недовольные, думающие только о своих собственных желаниях. И, к сожалению, такие будут всегда. Человек слаб, потому что он наделен способностью чувствовать, испытывать эмоции. Какие бы они ни были.

Согласитесь, если бы все жили, исходя только лишь из трезвого рассудка и здравого смысла, отбросив все, что делает человека человеком, наш мир был бы совсем иным. Но был бы он хорошим? Не думаю.

Когда есть плохие люди, мы больше ценим хороших. Мы можем оценить и свои действия и их влияние на других. Стремимся сделать лучше, быть лучше. А прогресс достигается только за счет желания развиваться, облегчить себе жизнь и другим, сделать ее удобнее и качественнее.

А такие, казалось бы, простые и человечные вещи, как дружба, любовь, поддержка, забота, делают нас живыми, наполняют мир искренними и светлыми эмоциями. Даже, когда кажется, что все плохо, ты будет верить в добро.

Я не знаю, кто решил от нас избавиться, тем самым обрекая будущее всей Альмы на регресс и загнивание. Но знаю, что ими движет не желание сделать лучше, а только лишь желание возвысить себя. Я в этом уверена.

От пережитых эмоций меня колотила нервная дрожь. Меня закутали в плед и усадили в кресло, всучив кружку с горячим чаем. Я крепко сжимала ее руками и пыталась сделать