Дети леса, дети звезд - Мерри Джинн

Получилось откровенно плохо.

— Ну, мне, честно говоря, самому немного необычно, — признался он, — но таким ведь быть интереснее, правда? Правда, мастер Тесс?

— Да, — согласился Серазан. — Интереснее, безусловно. Особенно окружающим. Вы как вообще теперь жить планируете? Сможете вы себя обслуживать? Готовить, мыть посуду, стирать? Мыться как — языком?

Тут Тесс представил себе последнее занятие, вспомнил поговорку про кота, которому делать нечего, и после секундной паузы отчаянно, истерически расхохотался, падая назад на постель. Грин вернулся, но вернулся… вот… вот таким — и это было настолько чудовищно, что впору было сойти с ума.

Грин покраснел до кончиков ушей и с несчастным видом спрятал лицо в лапах. Ответить ему было нечего.

Замешательство сфинкса длилось от силы минуту, а потом контраст между лесом, где сфинкс стал своим, желанным, и недовольным человеком, который явно не хотел больше его таким видеть, стал очевиден. На смену удивлению и усталости пришло бешенство. Грин даже удивился тому, как побелело в глазах, как только что мягкие лапы вдруг стали пружинисто-напряженными и готовыми в любую минуту выпустить когти.

— Я прошу прощения, — проговорил он, тяжело дыша, — что потревожил ваше существование, Серазан Тесс, человек из другого мира.

Потом Грин аккуратно спрыгнул с кровати, мягко и быстро прошел обратно к двери, распахнул ее — оказалось, что магией, и сильно! — и хорошим прыжком оказался снаружи.

Встряхнулся и пошел прочь. Надо было еще найти место, где можно выспаться, потом уходить — сначала к реке, потом к морю. И больше не возвращаться.

…Что именно привело Тесса в чувство — холод ли из распахнутой двери подействовал отрезвляюще, или собственное подсознание не дало сходить с ума дольше, чем это позволял инстинкт самосохранения — он не смог бы ответить. Но, собственно, и вопросом этим не задавался, когда смех наконец утих и вернулась возможность соображать.

Сел. Заставил себя оглядеться.

Явление чудища в виде ученика можно было бы счесть рассветным кошмаром на исходе Поминальных ночей, но сбитое одеяло со следами звериных лап, открытые настежь двери и два рыже-бурых пера, оставшихся явно не от ощипанных фырчей, заставляли признать этот бред реальностью.

Тесс поежился, на мгновение ощутив дикое желание сбежать прочь, как можно дальше от этого дома, этих перьев и лап, но вместо этого встал, закрыл обе двери, пока дом не выстыл окончательно, и пошел искать настойку кошачьей травы. Только налив и хлебнув от души вместо нее перечной дряни, понял, что делает что-то не то, и решил от какой-либо еще деятельности воздержаться.

Следующие часа полтора он провел, сидя за столом и тупо разглядывая столешницу, пытаясь как-то уложить в голове произошедшее.

Грин. Здоровый, сильный, деятельный парень с солнечной шевелюрой и такой же улыбкой.

Сонное чудище при крыльях и лапах, сомнительной жизнеспособности, но явно своей ненормальности не понимающее.

Блейк Старр говорил, что с людьми здесь случается страшное, но Тесс думал, что это — не с местными, с чужаками. А местные, оказывается…

«Но таким ведь быть интереснее, правда?»

Местные — это — творят с собой сами!

Тесс застонал и уронил голову на скрещенные руки. И-ди-от… Ну какой же мальчишка, оказывается, кретин… Что он теперь делать будет?

Человеческий образ жизни такое существо вести просто не сможет, так что — в зверя ему превращаться?

И… и куда оно теперь делось? Ушло, улетело? Зачем?

Или…

«Летать и убивать».

Серазан представил, как это чудище терроризирует окрестности — конечно, лапами своими оно ничего больше не сумеет, а жрать что-то надо — и похолодел, до кучи представив еще, что нейтрализовывать бывшего ученика придется ему самому. Как это здесь бывает? Придут из соседних деревень… делегаты, скажут: «Так, мол, и так, ваше — разберитесь. Оно жить мешает,» — и что тогда? Как?!

Взвыть в голос от этой мысли Тесс себе не позволил, встал, прихватил плащ и вышел-рухнул с ним на крыльце. Завернулся, посидел, остывая. А что там вроде бы Грин сказал, уходя? Злое что-то такое…

Ох. Ну, хоть что-то хорошее. Если обиделся, так хоть не станет пытаться подражать… собственным фантазиям.

Вопрос, что тогда станет…

Просчитать поведение Грина и в человеческом-то виде было нельзя, теперь же Тесс только молча и безнадежно закрыл глаза, замирая-нахохлившись на крыльце. Перестать быть, чтобы только не гадать, что теперь делать, хотелось как никогда.

Грин, между тем, недалеко ушел. Пыхтя и фыркая от обиды, как ошпаренный кот, он забился в чащу, по-настоящему уютно свернулся в клубок, оценив и толстый слой хвои под ельником, и собственную магию, и шкуру, и компактность тела, и жесткое, непродуваемое ветром крыло.

Заснул обиженно, спал без сновидений, на закате встряхнулся, подумал.

И еще разочек подумал.

Долго и задумчиво рассматривал свои лапы, пару раз когти втянул-вытянул.

И пошел обратно, потому что просто так уходить не годилось ни человеку, ни зверю. А уж светлому магу уходить прочь, оставив после себя обиду и недоумение, не годилось совсем.

Сначала Грин посмотрел на окно. Свечи там уже не было, значит, Мастер его не ждал. Грин помялся, не зная, что тут делать дальше.

И заметил на крыльце что-то типа небольшого тюка с одеждой, а потом то, что это вовсе не тючок, а Тесс, который сидит, завернулся в плащ, и то ли спит, то ли бредит. Грин подошел поближе. Глаза у Тесса были закрыты, губы синие, лицо бледное. Тени от фонаря залегли глубоко от носа, а подбородком Тесс упирался в собственные колени. Грин шумно вздохнул, сел рядом с Тессом и прикрыл его крылом.

Так просто, для тепла.

«Не быть» — не думать, не чувствовать, не переживать и не беспокоиться, и в то же время вроде бы и не совсем спать — для Серазана оказалось неожиданно легко… и почти хорошо. Только раз за день выбравшись из этого светлого не-вполне-бытия, Тесс прошелся за двор, потом нашел в доме одеяло потеплее — то, что было все в лапах, как раз подошло — и вновь вернулся на крыльцо, словно на пост при границе между лесом и домом.

Солнце тускло грело, не-светило сквозь закрытые веки, потом ушло, стало холоднее, потом — снова тепло…

Потом тепло стало вдруг внятным, запахло чем-то зверино-живым, прошуршало, возвращая к реальности и заставляя открыть глаза.

В реальности обнаружились крылья, холодновато-песочный в свете фонаря мех, рыжие кудри, переходящие в рыжую гриву, и над звериным телом — человеческое лицо. Тесс вздрогнул.

— Грин? Это вы?

— Я прошу прощения, мастер Серазан, — ответил Грин осторожно, — но, мне кажется, вы замерзли. У нас там в шкафчике белоцвет, хворобой и мед, кажется, еще остался. И хмыкнул.