Зимние наваждения (СИ) - Чоргорр Татьяна

— Я велела ей, чтоб она ничего не трогала. Пойдём, полюбуемся на твоих свирепых хищников?

Да, правда, свирепые и как живые. Будто кто заморозил их в миг движения. Снег, иней, лёд: то матово белый, то кристально прозрачный, стали мехом и чешуёй, зубами, когтями, перепонками крыльев. Ледяные клыки угрожающе оскалены, ледяные глаза полны ярости. Мудрая видит: это изваяно с помощью чар, но чар уже не содержит — только мёрзлую воду. Однако сама обходит творения Аю сторожким охотничьим шагом, будто твари вот-вот оживут по-настоящему, и спасайся, кто может. Наваждение подобной силы в простых вещах способны сотворить немногие мастера.

Аю застенчиво мнётся рядом, прячет глаза, ковыряет мыском снег. В точности, как Рыньи после очередных своих сновидческих приключений! Да, у обоих яркий расцветающий дар нуждается в похвале, как огород в поливе.

— Я склоняю голову перед своим мастерством, Аю, — говорит Вильяра. — Спасибо тебе за то, что ты воплотила и показываешь. Конечно, мы оставим их до весны. А Тунья… Если ей невмоготу смотреть, пусть она проторит себе другую тропинку к Камню.

Тунья, правда, не поленилась проторить стёжку в обход. Удивительнее другое: у Аю нашлись подражатели, и не только в доме Лембы. Трёх дней не прошло — охотники Вилья самозабвенно лепили снежных чудищ и страшилищ. Лепили и приговаривали: «Пусть все ужасы Наритьяриной смуты утонут в снегах, а по весне утекут талыми водами!» Вильяра раз за разом слышала этот наговор-пожелание в разных домах Вилья, между которыми она по-прежнему металась, то врачуя охотников, то обновляя защитные чары после буйства стихий.

Похоже, новый обычай родился! Вильяра постояла у истока и благословила его, волею мудрой. Обычай охотно подхватили гости Ярмарки, а следом — соседи Вилья: Сти, Руни…

Семь дней спустя Альдира навестил ученицу. Рассказал, что и на Арха Голкья лепят из снега всякую жуть да приговаривают. Даром, что архане знать не знают мастерицу Аю, а подхватили её придумку через десятые-сотые руки. Наверное, до Марахи Голкья обычай тоже докатится, но там пока не угасла смута, вопреки усилиям мудрых. Кланы всё ещё делят наследие Наритья.

А вот «поборники справедливости» больше не досаждают. Не нападали ни на кого ни разу. Даже не объявлялись, не смущали охотников разговорами. Может, правда, все сгинули в ловушке, которую устроил им Нимрин? Альдира сказал, что не рассчитывает на такое везение, но главари — сильные сновидцы — похоже, действительно погибли, а мелочь затаилась, не понимая, что происходит.

Помянули Нимрина — Вильяра спохватилась, сколько дней она его уже не видела. И сразу смутно стало на сердце, тревожно, тяжело. Старый прошмыга обещал, что не причинит её воину вреда, и мудрая поверила… Насколько можно доверять Голосу Щуров, занявшему место Пращура?

Поделилась тревогой с наставником Альдирой — тот не слишком-то её успокоил. Да, Голос Щуров постоянно снится старому другу. Они обсуждают дела мудрых, будто наяву, будто оба живы. Иногда спорят до хрипоты, иногда приходят к согласию. Но о Нимрине — молчок. Мол, ты сперва дождись Иули из круга и посмотри, каким он вернётся. Будто бы расклад ещё не определился.

Колдунья сама пробовала погадать — вытянула «вешние воды». Пока они не стекут в море, пробороздив на лике Голкья новые морщины-русла, всё живое и неживое пребывает в опасной неопределённости. Дальнейшее гадание бессмысленно.

Глава 17

Ромига собирался на изнанку сна и к Вильяре под бок, но не смог даже задремать. Строки письма Иули полыхали перед внутренним взором, будто их выжгло на сетчатке Светом вековечным. Мысли клокотали и ворочались под черепом, лихорадочный жар волнами расходился по телу. Что будет с Навью и с ним самим, когда он донесёт информацию до дома? Каковы его шансы умолчать о письме Иули… А если спросит бывший наставник? А если Сантьяга или сам князь? С нава, впервые за тысячелетия вернувшегося из Внеземелья, истребуют наиподробнейший отчёт. Дотошные сородичи не удовлетворятся рассказом и записью: будет и хрустальный шар, и сканирование мозга. Ради такого случая князь снимет «великое безмолвие», которое сам же когда-то наложил… Нет, Ромига не посмеет принести в Цитадель всю эту муть с «прилипалами»! Нельзя ему с этим туда возвращаться! Даже думать о возвращении он не посмеет, не разъяснив до кристальной ясности: кто таков на самом деле Иули, и что за «искру Света» его аркан обнаружил в самом Ромиге? Это бред ещё одного сумасшедшего изгоя, ложь или правда? Нав Ромига должен, обязан идти по следу вероятного «прилипалы» Иули, по старательно заметённому следу, который давным-давно простыл — идти до конца. А предполагаемый «прилипала» Ромига должен умереть, едва предположение подтвердится… Ну, или он никому ничего не должен. Если примет дар щуров и поселиться на Голкья. Здесь-то всем наплевать, чиста ли кровь у редкой и полезной зверушки — плетельщика судьбы.

«Латира! Голос Щуров, ты…»

Даже не достроил фразу, а под боком уже не каменный пол — снег. Открыл глаза: знакомый круг Зачарованных Камней, и серый голки заглядывает в лицо.

— Латира, ты знал? — откатываясь на полшага и садясь лицом к лицу. — Ты знал, прошмыгин сын? Знал, что я найду в пещере Иули?

Поднимает брови, пожимает плечами.

— Нет, откуда? Иули принимал меня в своём доме, но не водил по всем закоулкам и не посвящал в свои тайны. Откуда мне знать, что ты найдёшь в доме сородича? Надеялся, что-нибудь полезное…

Ромига оскалился:

— Эй, ты, Голос Щуров! А вы — знали?

— Что?

— Что он написал мне! Оставил письмо! Вы — знаете про письмо, и что в нём?

— Нет, Ромига.

Передёрнуло: если Иули не лгал и не ошибся в догадках, «прилипала» не имеет права на навское имя.

— Зови меня Нимрином, как назвали на Голкья… Так вы точно ничего не знали о письме?

— Щуры не ведают всех дел того Иули. Более скрытного двуногого не встречали под этим небом! Нимрин, я вижу по тебе, ты получил в его доме какую-то поганую, злую весть. Сожалею. Прости, зря я повёл тебя туда.

— Сожалеешь? Ты говорил, щуры никогда не лгут плетельщикам судьбы?

— Никогда. Спрашивай, о Нимрин, плетельщик судьбы. Я, мы ответим тебе правду и только правду.

Ромига замолчал, собираясь с мыслями. С огромным трудом!

— Если щуры помнят других Иули… Помните?

— Да, мы их помним.

— Отличался ли он от них?

— Уточни, каких отличий ты ищешь, Нимрин? Нет двух одинаковых охотников, нет двух одинаковых Иули.

— Он… Как он ладил со стихиями Голкья? В нём было… Солнце?

Голки снова пожал плечами.

— Жаль, я не понимаю, какого ответа ты ищешь. Изо всех Иули он был единственный, кто пытался здесь хранить равновесие. Насколько это возможно для порождённого Мраком и Тенями, — Латира смотрел Ромиге в глаза так пристально и неотрывно, что тот, смигнув, подался назад. — Да, он тут единственный такой был. До тебя.

— А как, по-вашему… На ваш взгляд… Не было ли в том Иули примеси крови Асми?

Латира удивлённо присвистнул:

— Так вот оно, что тебя занимает! Ты думаешь, он сродни Пращуру? Нет, вряд ли… То есть, у вас такое вообще бывало?

Ромига оскалился и почти прорычал:

— Не важно! В нём — вы, живые и мёртвые… Вы в нём не заметили, не почуяли, не заподозрили родство с Асми?

— Нет, Нимрин. Не заметили, не почуяли, не заподозрили. Иули, как Иули. Такой же, как все, — теперь уже голки недобро сощурился и оскалил клыки. — Я тебе больше скажу, Ромига: не наше дело разбираться в родстве Иули и Асми. Не наше — ни тех, кто живёт на Голкья, ни тех, кто хранит сны живых. До Голкья долетали известия, как вы за это убиваете, опустошаете миры. Мы не желаем судьбы Барна-Гу! Сами разбирайтесь со своим родством!

Ромига выставил перед собой раскрытые ладони и медленно покачал головой (в глазах поплыло). Конечно, глупо предполагать, что охотники, мудрые или щуры отличают навских «прилипал» лучше, чем сами навы, чем самоё Тьма. Но ещё глупее было бы не спросить.