На руинах пирамид - Екатерина Николаевна Островская

— В прихожей смотрели?

— Возможно, что он там, — согласился Карсавин, — хотя обычно брюки я там не снимаю.

Он вышел из гостиной в прихожую и через несколько секунд крикнул:

— И здесь его нет!

Он снова появился в комнате и стал крутить головой, осматривая помещение.

— Когда вы его видели в последний раз? — не выдержал Францев.

Иван Андреевич задумался.

— Мы с вами были в гостях, там я его вам показал, чтобы вы его оценили, потом я его забрал… Или не забрал. Вы помните?

— Находясь в гостях, я положил его на барную стойку, а вы в это время рассматривали фотографии на стене.

— Точно! — вспомнил Карсавин. — Именно так все и было. Хорошо, что вспомнили, а то я бы потом мучился, пытаясь сообразить, где я его потерял.

— Вообще не помните, что вчера было? — удивился Францев. — Вроде разумно так высказывались обо всем на свете.

— Разве? — не поверил Иван Андреевич. — Я помню только, что сказал вам про типун на язык.

— Это я сказал, — напомнил Францев.

— Разве? — повторил Карсавин. — Хотя может быть. А вы знаете, что значит типун на язык?

— Мне всегда казалось, что это означает «Не каркай!».

— Типа того. Но вообще когда-то считалось, что у людей, которые говорят много неправды, на языке появляется болячка — типун.

— Возможно, — согласился Николай. — То есть вы не помните, куда положили свой финский нож, и теперь не можете найти.

Писатель вздохнул, пожал плечами и развел руки в стороны.

— Увы. Но вы не судите меня слишком строго.

— Я не судья, чтобы судить. Но вам, Иван Андреевич, я дам совет от всего моего чистого ментовского сердца. Бросайте пить!

— А чего делать тогда? Я сажусь за свой рабочий стол. Пытаюсь писать, но ничего в голову не лезет. Злюсь со страшной силой. Наливаю себе рюмочку коньяка, и сразу на сердце теплеет, любовь к жизни разливается по всему телу. И сразу столько мыслей в голове, рука тянется к перу, то есть к клавиатуре. Потом вторая рюмочка, третья… Следующим утром просыпаюсь, вглядываюсь в монитор, в незнакомый текст и удивляюсь — неужели это я написал?

— Может, вам жениться?

Писатель задумался.

— Вряд ли поможет. Тем более я уже пробовал. Тридцать с лишним лет назад женился почти сразу после демобилизации. Тогда действительно сразу бросил выпивать, начал бухать — да так, что самому противно было. Жена меня бросила, оттяпав полквартиры. Но потом, когда все-таки вышел мой первый роман, она звонила, приезжала на предмет того, чтобы снова жить вместе. Но я-то знал, что она уже была второй раз замужем. То есть в третий, вторым мужем был как раз я.

— Так найдите приличную женщину. Это я мучился, пока Лену не встретил. Вам-то проще будет — известный человек…

Иван Андреевич задумался, потом сделал еще один глоток.

— Так мне и искать не надо. В прошлом ноябре, когда Ниночка Лосева проводила в нашем ДК мой творческий вечер, я познакомился там с прекрасной женщиной… Разговорились, обменялись электронными адресами… Теперь переписываемся. Ей сорок лет, она — вдова. Муж погиб, а я был любимым его писателем, он и в военное училище пошел, потому что прочитал мой роман об афганской войне. Теперь ее сын на втором курсе того же училища. У нее дома все мои книги, причем в разных изданиях и сериях. У нее дома, наверное, целый шкаф моих книг, я так думаю. А тогда после знакомства мы поговорили до глубокого вечера у меня тут, а потом я ее домой отвез.

— Не встречались с ней после?

— Сходили в Русский музей, посмотрели выставку картин Верещагина. Как оказалось, это любимый художник и ее тоже. Я, конечно, удивил ее, когда рассказал, что брат Василия Васильевича тоже был очень талантливым человеком и память о себе оставил неменьшую: ведь именно он создал лучшее в мире сливочное масло, которое получило золотую медаль на парижской выставке. Масло признали эталонным, и в России оно продавалось под названием «Парижское». Но потом, когда большевики пришли к власти, они зачем-то переименовали это масло в «Вологодское», так как Верещагины были из Вологодской губернии и там же это масло производилось. Большевики зачем-то все решили переименовать: пиво «Венское» назвали «Жигулевским», «Немецкая» колбаса стала «Докторской», «Любимые духи императрицы» сделались «Красной Москвой»…

В кармане Францева прозвучала телефонная трель. Вызывал Кудеяров.

— Ты долго еще там?

— Выхожу.

Николай поднялся.

— Я спешу. Тут еще кое-что случилось, но об этом в другой раз. А напоследок мой совет: привозите вашу знакомую сюда, познакомьте со своими друзьями. Кстати, вы ее поздравили с праздником?

Писатель кивнул.

— Поздравил, но не лично. Отправил ей с курьером букет роз, она потом позвонила и поблагодарила. И я решил выпить коньячка, а потом пошел к вам.

Кудеяров ждал его за воротами возле служебной «Нивы» участкового.

— Ну как? — спросил он. — Прояснилось что-нибудь?

Францев кивнул молча и ответил уже после того, как оба заняли свои места в салоне.

— Он так и не смог найти свой нож. Скорее всего, Иван Андреевич оставил его на барной стойке в доме Дробышева, где теперь живет Лиза Романова. Она могла взять, а может, он там до сих пор лежит. Но все равно Синица к этому времени уже уехал из поселка. Установили хоть точное время его смерти?

— Приблизительное, как это обычно бывает. Двадцать один час тридцать минут плюс-минус полчаса. Но что-то мне подсказывает, что этот плюс-минус может быть и больше, потому что в машине, после того как она постояла на морозе, тоже было весьма прохладно.

— Это понятно, — согласился участковый, — но в любом случае получается, что стопроцентное алиби из многих людей имеем только я, писатель Карсавин и Елизавета Романова, потому что писатель и я находились в это время в ее доме.

— Плюс-минус полчаса, — уточнил Павел, — а может, и больше. Вы вне подозрений в отрезке указанного времени, если, конечно, вы все трое не вступили в сговор с целью убийства крупного бизнесмена Аркадия Борисовича Синицы.

— Что вообще в следственном комитете говорят?

— А что они могут сказать? Молчат, но то, что Синица и ранее убитый чиновник Оборванцев были соседями и близкими приятелями, у следствия вызвало глубочайший интерес.

Машина остановилась, и Кудеяров вышел на дорогу, шагнул к калитке и нажал на кнопку переговорного устройства.

— Кто там еще? — прозвучал женский голос.

— Следственный комитет и участковый, хотим задать вам парочку вопросов.

— Господи, когда же это закончится!

— Закончится, когда мы установим личность того, кто убил близкого вам человека.