Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон

Чиппендейл отреагировал на мою просьбу точно так, как я и ожидал. Для него было важно, чтобы я оставался в добрых отношениях с Фоули, и потому он с готовностью принял мои отговорки. Таким образом, около восьми часов утра, съев на завтрак хлеб с сыром и выпив кружку портера, я, с благословения хозяина, отправился на Сент-Джеймс-сквер и вскоре уже стучался в дверь особняка Фоули.

Когда слуга провел меня к нему, Фоули еще был в ночной сорочке. Перед ним стояло фарфоровое блюдо с булочками, джемом и тминным пирожным.

— Хопсон, — сказал он, протягивая мне чашку кофе и вновь откидываясь в кресле, — вы прямо-таки читаете мои мысли. Я как раз сегодня собирался вас навестить.

— Лорд Фоули, прошу прощения за неурочное вторжение, но я был уверен, что вы пожелаете первым услышать то, что я имею сообщить.

Фоули резко выпрямился и сдвинул свои кустистые брови.

— Значит, есть новости? Так выкладывайте скорей.

— Позвольте сначала кое-что уточнить, — сказал я, заставляя себя говорить размеренно, чтобы сдержать волнение. — Шкатулка из красного дерева все еще в этом доме?

— Внизу в гостиной. Если нужно, ее немедленно принесут. А что?

— Мне кажется, милорд, я знаю, как ее открыть. Фоули со стуком опустил нож на фарфоровый поднос.

— Бог мой, Хопсон, что же вы сразу не сказали?

Он щелкнул пальцами и приказал слуге принести шкатулку, потом повернулся ко мне и потребовал, чтобы я ввел его в курс дела. Мне, разумеется, не терпелось поделиться с ним своим открытием. Я вытащил тетрадку Партриджа, раскрыл ее, положил перед ним и в Нескольких словах объяснил значение эскизов. Он просмотрел их, внимательно изучая каждый набросок, листая страницы, как это делал ночью я сам. Он все еще разглядывал чертежи, когда в комнату вернулся слуга, неся шкатулку на серебряном подносе. Фоули поднял голову от тетради, схватил шкатулку с подноса и передал мне.

— Вот, Хопсон! — вскричал он. — Посмотрим, что у вас получится.

Дрожащей рукой я взял шкатулку, поставил ее на стол и рядом положил тетрадь. Шкатулка была такой, какой я ее помнил — изысканная вещица филигранной работы, меньше моего кулака. Сверяясь с чертежами, я стал нажимать на отдельные элементы, сдвигать и опускать скользящие перегородки. Достав ключ, я переместил колонну, и, в соответствии с эскизом, перед нами появилась замочная скважина. Я вставил в отверстие ключ и повернул его. Тихий щелчок, замок поддался, и шкатулка открылась.

Фоули обошел столик и теперь стоял возле меня. Словно забредя случайно в темную пещеру, мы напряженно всматривались в очертания теней в углублении. Полость была столь крохотная, что нам приходилось щуриться, дабы увидеть спрятанное в ней сокровище.

— Что это? — спросил Фоули, склоняясь надо мной в нетерпении. — Там есть что-нибудь? Ничего не вижу…

— Есть, — отозвался я, хмуря брови. — Что-то там лежит, но вряд ли это даст ответы на наши вопросы.

— Черт побери! — вскричал Фоули, в волнении отшвыривая стул. — Что это значит? Покажите!

Большим и указательным пальцами я вытащил из шкатулки ее содержимое и осторожно опустил в его раскрытую ладонь.

— Вот, смотрите.

Фоули чуть прикрыл ладонь, словно боялся, что крохотный предмет проскользнет меж его пальцев, словно ртуть. Нагнув голову, он стал рассматривать его, потом, с растерянностью на лице, какой я в нем прежде никогда не видел, взял с пристенного столика лупу и поднес ее к ладони.

— Эта вещица не то что не дает ответов на наши вопросы, она вообще бессмысленна. Вы не согласны?

— Какой-то смысл в ней должен быть, — не сразу ответил я. — Вероятно, она что-то означает, иначе зачем прятать ее под замок. Должно быть, какой-то символ.

— Почему вы так решили? — спросил Фоули, осторожно кладя вещицу на блюдце и вручая мне лупу, чтобы я тоже рассмотрел ее. — Признайтесь, Хопсон, вы в таком же недоумении, что и я. И мы оба понимаем не больше, чем понимали до того, как вскрыли эту несчастную шкатулку. Что это, черт побери?

Я взял лупу и сосредоточил взгляд на середине блюдца. Предмет, который я разглядывал, представлял собой золотой полумесяц, на котором были выгравированы слова: «На память Ш…»

И все. Ничего, никакой зацепки.

— Как и вы, милорд, я вижу, что это кольцо, по той или иной причине разрезанное надвое. Вероятно, обручальное кольцо или кольцо, подаренное в знак помолвки, которое служило неким символом. Двое людей взяли себе по половинке — возможно, в знак верности друг другу, — предположил я.

— Хопсон, я ничего не имею против ваших «вероятно» и «возможно», но нам-то что проку от этого кольца? Разве оно может нам помочь?

— Если мы не знаем, что символизирует кольцо, это не значит, что оно не имеет ценности. Убежден: то, что мы нашли его, есть результат, хоть и подтверждающий, что нам известно крайне мало.

Фоули сердито посмотрел на меня.

— Что вы имеете в виду, черт возьми? Я не дрогнул под его гневным взглядом.

— Представьте, что мы не расследуем обстоятельства гибели двух человек, а расчищаем поляну среди леса. Чем шире вырубка, тем больше вокруг нас пространство, окаймленное темными стволами деревьев. Кажется, что за ними непроницаемый мрак, но на самом деле мы находимся в нескольких ярдах от опушки леса.

Фоули только сильнее насупился.

— Вы, Хопсон, сегодня в поэтическом настроении. Хотя, на мой взгляд, в вашей теории не много смысла. Говоря языком вашей метафоры, где гарантия, что мы не углубляемся в лес, увеличивая расстояние между истиной и предположением? Как бы то ни было, что, по-вашему, нам делать с этим результатом непонятной значимости?

Признаюсь, вопрос Фоули застал меня врасплох: я так торопился к нему, будучи уверенным, что все прояснится, как только мы увидим содержимое шкатулки, что даже не подумал о наших дальнейших действиях. Теперь я понимал, что был глупцом, полагая, будто найти разгадку так легко, но все же пессимизм Фоули не вверг меня в уныние. Сколь бы ни озадачивало меня кольцо, сколь бы таинственной ни казалась смерть Партриджа, я не сдавался. Мне нужно было только время, чтобы разгадать эти шарады.

Я вновь глянул на кольцо, и меня вдруг поразило, что в гравировке присутствует тот же инициал, который я обнаружил в одной из записей в приемной книге сиротского приюта. Половинку кольца могла бы оставить мать своему ребенку, чтобы когда-нибудь опознать по ней сына. Однако Фоули не дал мне возможности осмыслить это открытие. Он уже выдвигал новые предположения.

— Я уверен, что ответы нужно искать там, где были найдены трупы. Думаю, нам следует вернуться в Хорсхит, — заявил он.

Я похолодел, вспоминая злосчастный дом. Я не забыл, что в его стенах меня поджидает смертельная опасность. Фоули, очевидно, не считал существенным тот факт, что моя жизнь однажды уже оказалась под угрозой. Я знал, что не защищен от злоумышленников даже в оживленном Лондоне, а в Хорсхит, глухое враждебное место, где у меня почти не было знакомых, мне тем более не хотелось ехать.

— Боюсь, хозяин не отпустит, — пробормотал я, глядя на носки своих башмаков. — У него сейчас много заказов, и если я не стану помогать в мастерской, он меня просто-напросто уволит.

Фоули задумался.

— Очень хорошо. — Он подошел к письменному столу. — В таком случае я скажу Чиппендейлу, что вы нужны мне в Уайтли-Корте. Чтобы отделить его эскизы от чертежей Партриджа. И, поскольку он стремится получить свои эскизы, думаю, он не станет возражать. О том, что на самом деле вы будете не в Уайтли, а в Хорсхите, он никогда не узнает.

У меня упало сердце и затряслись колени, когда я подумал про неотвратимость своей судьбы. Я понятия не имел, что стану делать в Хорсхите и как сумею избежать опасности, поджидающей меня там. К тому же, я опять буду жить вдали от Элис и от города, где у меня больше шансов найти причину гибели Партриджа.

— Вы правы, милорд, — ответил я, беспомощный, словно ветка, гонимая течением. — Вряд ли он вам откажет.

Глава 14

Когда я вошел в кабинет Чиппендейла, он сидел на высоком табурете и рассматривал вырезанную из дерева позолоченную богиню, а у двери нервно топтался подмастерье Крэгс. Позолоченная резьба сверкала богатым блеском в складках покрывала. На грудь богини падали спутанные пряди волос, она протягивала вперед венок из цветов, но Чиппендейл будто и не замечал ее очарования. Его губы были вытянуты в тонкую линию, обветренное лицо казалось неестественно бледным, подбородок подергивался. Он провел пальцем по холодной гладкой поверхности бедра богини, потом быстро, словно обжегшись, убрал от нее ладонь и отвел взгляд.

— Чья это работа?

— По-моему, Каули, сэр, — ответил Крэгс.

Заметив меня на пороге, Чиппендейл помрачнел еще больше.

— Это ты, Хопсон? Я едва тебя узнал. Уж и не помню, когда ты последний раз соизволил почтить своим присутствием мастерскую.