Место для битвы - Александр Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Устах и Гололоб развьючивали коней.
– Место хорошее. Пускай отдохнут,– сказал Сереге его друг.– После нагоним, когда жара спадет.
– Добро,– не стал спорить Духарев.
Место и впрямь было неплохое.
А вот внешний вид Гололоба Духареву не понравился. Рана у гридня пустяковая, но крови он вчера потерял порядочно, и даже загар его не мог скрыть бледности.
– Сядь, отдохни! – велел ему Сергей и сам взялся помогать Устаху.
– Слышь, Серегей, ты кабаньи следы в грязи видел? – спросил синеусый варяг.
– Видел,– подтвердил Духарев.– А что?
– Добыть надо молодого кабанчика. Сделаешь?
– Запросто.
Здешнее зверье людей не очень-то боялось.
– Только зачем? У нас же полно мяса. Да и Машег вепрятины не ест.
– Печенка нужна. Гололобу. Лучше, конечно, медвежья, но и свиная сойдет.
«Точно!»– подумал Сергей.
Как он сам не сообразил.
– Сделаю,– пообещал он.– Только Понятку дождусь.
И сел точить меч.
Он как раз успел довести дело до конца, когда прискакал Понятко. И только глянув на него, Серега сразу понял, что охоту придется отложить.
– Ну, что там? – не ожидая ничего хорошего, осведомился Духарев.
– Орда! – выдохнул Понятко.– Орда идет!
Глава тридцать вторая
Хан Албатан
Всадники Албатана ворвались в Таган через четыре часа после того, как уехали варяги. Почти все уцелевшие жители успели покинуть городок. На рыбачьих лодочках, на всем, что хоть как-то держалось на воде. Главное – пересидеть. Большой варяг сказал: степняки придут, но вскорости уйдут. Не бойтесь!
Не встретив сопротивления, печенеги рассыпались по улочкам, пронеслись вихрем по городку и встретились на площади у обгорелой башни, где и обнаружили аккуратно уложенные трупы сородичей из передового отряда.
Здесь же, на площади, парились на солнцепеке несколько таганских дедов во главе с Мачаром.
На выцветшей рубахе старосты солнцем горела золотая бляха.
Печенеги завертелись вокруг стариков бешеной каруселью… Но не тронули. Ждали хана.
Албатан подъехал, мрачный и злой. Он видел, что город покинут. Он видел, что его воинов побили. Видел он и погребальные пепелища. Ему подали кусок пергамента, взятый с груди убитого печенега. На пергаменте, кровью, был нарисован ухмыляющийся конный варяг. Варяг гнал кнутом маленьких человечков верхом на собаках. В человечках без труда можно было признать печенегов. Под рисунком имелась и надпись, но Албатан не умел читать. И никто из его воинов – тоже.
Албатан швырнул пергамент под копыта коня, подъехал вплотную к седобородому таганцу, поддел кончиком сабли золотую бляху, поглядел сверху на старика. У того лоб блестел от пота, но сам он не дрогнул.
Албатану это понравилось. Ему захотелось содрать со старика кожу. Медленно. Чтобы узнать, насколько тот терпелив.
– Варяги? Давно? – спросил хан на языке булгар, который понимали и славяне, и угры, и даже хузары.
– С рассветом,– хрипло ответил староста.
– Куда?
– Туда! – показал Мачар.
– Сколько их?
Старик показал шесть пальцев.
Мачар мог бы обмануть, но высокий варяг велел ему говорить только правду.
Албатан поглядел на остовы сгоревших кораблей, потом дальше, на синюю плоскость моря. Зоркие глаза его, конечно, видели россыпь лодочек вдали. Но кони по воде не поскачут. Можно сжечь город, да что толку? А шарить по дворам некогда. Варяги уйдут.
– Юкгуль! Останешься здесь. Похорони наших. Не задерживайся.
– А этих, что? – спросил десятник, кивнув на стариков.
– Эти тебе помогут. Не захотят – убей.
Албатан развернул коня.
Печенеги спешно покидали Таган. Ничего не разорив и никого не тронув, как и говорил большой варяг.
Осталась только похоронная команда. Но и эти никого не убили и ничего не сожгли. Только десятник Юкгуль, улучив момент, когда никто из своих не видел, отобрал у Мачара и спрятал в сапоге золотую бляху.
Глава тридцать третья
Орда
Они не успели. Промчались вдоль речного русла, не жалея коней, но все равно не успели. Осталось только спуститься в попавшийся по дороге овражек и глядеть издали, как неторопливо накатывается из степи живая лавина.
Это было величественное зрелище. Медленно ползли по травяному морю высокие арбы, перед ними, рассыпавшись, родами, семьями, ехали кочевники: мужчины, женщины, дети…
В степи ребенка сажают в седло раньше, чем он научится ходить. Духарев видел однажды, как гостивший в Переяславле степняк сел на коня, чтобы проехать тридцать шагов.
За арбами и кибитками сотни пастухов гнали бесчисленные табуны лошадей, отары овец. Даже издали было слышно, как визжат, схватываясь, жеребцы, гортанно кричат погонщики. Шум, поднимаемый кочевьем, опережая его, катился над степью. Дрожала земля под сотнями тысяч копыт. Все живое поспешно убиралось с дороги.
Орда вышла к речке. Можно было не сомневаться, что воды в ней поубавится.
Некоторые кочевники скакали в стороне от основного потока, но это были не дозорные, а охотники. Ордынцы никого не боялись. Их было много. Тысячи. И каждый мужчина – воин.
– На Таган пойдут? – обеспокоился Духарев.
– Нет! – уверенно ответил Машег.– По реке. Здесь вода и трава хорошая. Таган – не на их земле. Туда не пойдут.
– Да? – удивился Сергей.– А я думал: орды ходят где хотят.
Машег покачал головой:
– У каждого племени – своя земля. По эту сторону реки – земли народа гила. Это не гила, это цур. Сильное племя. Но Куркутэ тоже сильный. Узнает – обидится. Гила и цур – в мире.
– А этот, Албатан?
Машег пожал плечами.
– Цапон за Доном кочует,– сказал он.– Если попадутся этим – могут и побить. Как хан решит.
Орда приближалась. Медленно.
– Может, рискнем? Проскочим? – предложил Понятко.
Устах и Машег одновременно покачали головами.
– А если просто так подойти? – предложил Гололоб.– Отдадим часть серебра…
– Часть? – Машег захихикал, и Гололоб смутился.
Ясно, что глупость сказал.
– Как думаешь, на наш берег перейдут? – спросил Духарев.
– Конечно,– ответил хузарин.– Эту речушку суслик перепрыгнет. Надо отходить, Серегей!
– Назад нельзя! – запротестовал Гололоб.– Там же этот, Альбатон!
– Албатан,– поправил Машег.– Что будем делать?
Все поглядели на Духарева.
– Рискнем, а? Проскочим? – снова предложил Понятко.
– Один раз уже проскочили,– буркнул Серега и мрачно глянул в сторону речки.– Ладно, двинулись. Ждать будем – вообще пропадем.
Первые печенеги уже выехали на противоположный берег.
Гуськом, повторяя петли оврага, цепочка варягов двинулась прочь. Через некоторое время, удалившись достаточно далеко, чтобы не слышать шума орды, варяги высунули носы из оврага…
И сразу увидели впереди слева несколько игрушечных фигурок. Всадники.
«Сто против одного, что это Албатановы парни!» – подумал Духарев.
– Они нас не видят,– спокойно произнес Машег.– Но их мало. Будем биться?
– Это дозор,– сказал Духарев.– Уходим!
И они побежали.
Когда Серега Духарев еще учился в школе, ему прочили большое будущее. Все, кроме учителя физики. Хотя и по физике у Сереги тоже были твердые пять очков.
«Способный, да,– соглашался физик, бородатый дядька, водивший их по выходным в походы под Комарово и громко распевавший песни горожан-отпускников, именуемые почему-то бардовскими.– Способный, но ленивый».
С физиком не соглашался никто. Учился Серега прекрасно, сделал первый разряд по биатлону, участвовал во всяких олимпиадах. Назвать такого парня ленивым мог только душевнобольной, полагали взрослые. Но Серега знал, что физик прав. Все, что делал Духарев, он делал исключительно ради удовольствия. Не важно, пер он вперед по трассе, палил в тире или читал Писарева. Удовольствие или предвкушение удовольствия делали приятными и физические, и умственные усилия. Как только этот стимул пропадал или появлялась какая-либо другая, более привлекательная цель, Серега даже и не пытался заставить себя делать что-либо в менее интересном направлении. Какой смысл? Так он дважды вылетал из универа. Первый раз – из-за веселой жизни, раскручивавшейся вне учебных аудиторий. Второй раз – вдруг осознав, что от желанной цели его отделяют годы, не сулящие ничего, кроме упорных усилий ради довольно неопределенного будущего. А ведь это было уже после армии. Армии, где Духарев вынужденно научился делать то, что не хочется. Правда, это был немного другой Серега Духарев. Не тот, который жил, а тот, который выживал. Первый, способный, но ленивый, не совершал никаких действий, если у него не было желания их совершать. Второй не совершал ничего сверх необходимого. И когда появлялся второй, первый тут же тушевался и уходил на второй план, как шпаненок-семиклассник при появлении старшего брата-спецназовца.
А теперь кроме этих двух, появился еще и третий. Личность этого третьего, уже не бойца, а воина, заложил еще старый Рёрех. Прошло два года, и этот третий вырос и сформировался настолько, что в нужный момент брал лидерство и легко задвигал второго.