Место для битвы - Александр Мазин

Он еще раз поклонился, широкий, приземистый, лысоватый, немного печальный.

Есть от чего печалиться. Многих побили степняки. И еще ромеи…

Но могло быть хуже, значительно хуже, если бы не подоспели варяги.

– Устах! – позвал Духарев.– Скажи, что нам надо…

– Значит, так,– деловито произнес синеусый.– Зерна для коней – это во-первых…

Почти все трофеи варяги оставили жителям. Себе взяли запас стрел, кое-что из одежды и упряжи. Денег не взяли – своим серебром сумки до отказа набиты. Серега даже хотел оставить долю таганцам, на восстановление городка, но Машег отговорил.

Неразумно. Лишний след.

Машег нашел в городке соплеменника, из мелких купцов. Бедняга чудом спасся и даже ухитрился остаться неограбленным. На радостях купчик сделал благородному соплеменнику княжеский дар: пергамент-карту, где условными значками было показано все, что надобно путешественнику.

Духарев, чувствовавший ответственность за освобожденный городок, собрал остатки городской старшины – полдюжины дедов. Тех, кто помоложе, побили печенеги.

В будущее деды смотрели философски: чему быть, того не миновать. Городок и раньше был защищен так себе, а теперь, после гибели дружины, оставался вообще беспомощным: даже запираться в стенах не имело смысла.

Нисколько не сомневаясь, что хан Албатан очень скоро нагрянет в Таган, Сергей наставлял дедов валить все на варягов и ромеев. Он вручил Мачару взятую с тела Халли золотую бляху Куркутэ. Авось поможет.

Старшины сначала попробовали уговорить Серегу остаться. Вместо побитой дружины. Но когда узнали, что печенежский хан идет именно за ним и ведет за собой больше сотни воинов, уговаривать перестали. Обещали держаться предложенной Духаревым линии. Собственно, это было в их же интересах.

Над городом висел бабий плач.

Но, как выяснилось, не только плач.

Вернувшись на подворье, где временно обустроились варяги, Сергей, едва войдя, обнаружил в большом корыте, из которого поили скот, плещущегося в теплой водичке Понятку. В компании двух юных нимф, черненькой и беленькой.

– Иди к нам, старшой! – гостеприимно пригласил Понятко.

Духарев с сомнением поглядел на корыто.

– Тесновато не будет? – усмехнулся он.

– В тесноте, да не в обиде!

Нимфы захихикали.

– Ладно, ладно…– проворчал Духарев, проходя мимо.

Он уже смыл с себя кровь, пыль и копоть, выкупавшись в море. Но сполоснуться в пресной водичке тоже не помешало бы. Сначала, однако, – позаботиться о друге.

Духарев прошел на конюшню.

Пепел, вычищенный, с расчесанной гривой, лакомился отборным зерном.

Увидев хозяина, радостно заржал, ткнулся губами в ухо.

– Не беспокойся, варяг,– сказал ему старший из конюхов.– Умаслим ваших лошадок.

Духарев кивнул, поглядел на конюха, спросил:

– Булгарин?

– Булгарин.

– Холоп? Вольный?

– Был холоп. Нынче вольный.

– Про Радов Скопельских не слыхал?

Конюх покачал головой.

– Я,– сказал,– из волжских, а те, должно, нет?

– Нет,– подтвердил Духарев.– Из дунайских.

– Ну вот. Я ж слышу: имя не наше. Ты иди, господин. Там те в бадье воды согрели. Ну и это…

– Что – это?

Конюх ухмыльнулся.

– Увидишь! – сказал он.

Глава двадцать восьмая

Плоды победы (продолжение)

Духарев увидел.

Их было аж шестеро. Можно сказать, старые знакомые. Серега признал их, хотя на сей раз девицы были одеты. Те самые девицы, которым он отдал подшибленного печенега.

– Кушать хочешь, господин? – спросила рыженькая.

– Я поел.

– Ты полезай сюда,– рыженькая кивнула на бадью.– Мы те вина принесем. Иль ты вина не пьешь?

– Пью,– сказал Духарев, раздеваясь.

Все, кроме рыженькой, деликатно отвернулись.

– А то полезай со мной,– предложил Духарев, вспомнив родинку на ягодице.

– Ой-ой! – рыженькая засмеялась.– Я по жеребью третья.

– По какому жеребью? – удивился Духарев, с удовольствием погружаясь в теплую воду.

– А мы жеребий бросали,– пояснила рыженькая.– Кому первому с тобой быть. И первая – вот она, Вилька! – Рыженькая толкнула беленькую девчонку с курносым носиком.– Иди, Вилька! Муж тя зовет!

Невысокая худенькая Вилька стянула через голову юбку, рубаху и решительно полезла в бадью, наткнулась ножкой на то, что являлось исключительно мужской принадлежностью, ойкнула. Глаза у нее стали очень круглыми и очень глупыми, более того, она постаралась отодвинуться от Духарева подальше, что в тесноватой бадье было абсолютно невозможно.

– Я так понимаю, детка, что мужчин у тебя раньше не было? – осведомился Духарев.

Вилька так энергично замотала головой, что Серега обеспокоился: не оторвется ли? Больно шейка тоненькая.

– А ты уверена, что хочешь именно меня?

На этот раз последовали не менее энергичные кивки и попытка обнять Духарева… Но стараясь при этом не задеть, хм… некоторые отдельные части мужского организма.

– И что же, прямо здесь? – усмехнулся Сергей.

Новые кивки, но менее уверенные. Ну что за напасть такая! Сначала черт-те сколько болтаешься по степи в исключительно мужской компании, а потом вместо нормального полноценного траха – этакий, с позволения сказать, лягушонок.

Серега взял «лягушонка» за хрупкие бедрышки… И почувствовал себя Голиафом, по которому промахнулся будущий царь Давид. Вот он, Голиаф, ручищи-елдище-бородища – и субтильный мальчишка-подпасок, от чьей храбрости уже ничего не осталось. Поступить с таким по-мужски – сам себя потом уважать не будешь. А тут еще целая кодла «зрителей»!

– А ну вылазь! – скомандовал Духарев.

Малявка затрясла головой и вцепилась в Серегу изо всех сил. Даже руку поцарапала.

– Уймись,– фыркнул Духарев.– Просто поищем местечко поудобнее.

Они вылезли из бадьи. Остальные соплячки-«невесты» глазели на Серегу, как лошадники на перспективного жеребчика.

Две рыжие и три чернявые. Одна даже чем-то напоминала Серегину Сладу. Будь у Духарева возможность не обидно бортануть остальных, он ограничился бы именно ею. Ну, еще, может быть, первой бойкой рыжушкой… С другой стороны, если они здесь все сплошь девицы… А не слабо Сереге управиться аж с шестью девственницами? Вызов, однако! А если добавить к этому то, что Серега устал, как берсерк после драки, что на брюхе у него синячище с блюдце размером, что дергает в ушибленном непонятно когда колене, а ребра слева болят еще с позавчерашнего… И вместо приятного развлечения ему предстоит процедура массовой дефлорации… Никакого романтизма, одним словом.

Все это Серега думал, пока ковылял через двор, таща под мышкой тючок с одежкой и зброей и глядя на мокрую белую попку девушки Вильки.

Серега вошел в сени, и все шестеро «невест» ломанулись следом.

– Так! – сказал он, поворачиваясь и опуская тючок с имуществом на подвернушийся бочонок.– Общая команда: стой!

Девушки смущенно остановились, замерли у крыльца, преданно глядя снизу вверх. Очаровашки! Нет, ну какой все-таки у здешних характер отходчивый. Часа три назад печенежского ублюдка скопом гасили, хотя до этого вряд ли убивали кого-то крупнее петуха. И – как с куста! Стоят девчушки-лапушки, глазки сияют, губки – бантиками.

Духарев пошарил в свертке, извлек портки, натянул, завязал шнурок.

Вот так лучше. И аудитория не отвлекается на посторонние, преждевременно возбухшие предметы.

– Слушай приказ! – строго произнес Духарев, взирая на них с высоты крыльца и собственного роста.– Всем вымыться и надеть чистые рубахи!

Подумал немного и добавил:

– Принесите шкуру медвежью… Хотя откуда у вас тут медведи? Овечьих, только чистых, понятно?

Одна из девиц фыркнула, но Духарев поглядел на нее строго:

– Я вам не печенег, чтобы на бараньем дерьме спать, понятно? Масла греческого принесите, холстов чистых…– Обвел «невест» придирчивым взглядом: никто не усмехается? Вроде нет.

Что еще? По славянской традиции, бывало, молодоженам под окна жеребца с кобылой ставили. Для лучшей заводки. Может, порадовать Пепла? Нет, не стоит, пусть отдыхает. Он потом, после случки, дня два квелый.

– Цветов принесите свежих…– распорядился Серега.– И что-то, помню, о вине говорили? Тоже несите. Да побольше! Вопросы есть? Исполнять!

Девчушки сорвались с мест и умчались.

Серега спустился с крылечка. Солнце приятно грело влажную кожу. По двору бродили гуси и куры. На заборе, сложенном из серого известняка, сидел пестрый петух… А с площади тянуло гарью и горелым мясом погребального костра.

Серега вздохнул, наклонился, пощупал колено: болит, стервь!

За спиной у него гаденько захихикали.

Духарев мигом развернулся и обнаружил в сенях ветхую старушонку, идеально смотревшуюся бы в роли Бабы-Яги в каком-нибудь детском фильме времен прошлой Серегиной жизни. В этой жизни персонаж типа Бабы Яги в списках лесной нечисти тоже числился. Но имел совершенно другой имидж – этакого свирепого зомби.

– Ты откуда взялась? – недовольно спросил Духарев.