Закон Мёрфи в СССР - Евгений Адгурович Капба

— Садись, Гера. Я пока чайник поставлю, а ты подумай, как нам так с тобой побеседовать, чтобы оба мы довольные остались… Предложишь деньги — будет тебе горе.

Я почему-то ему поверил. И решил открыть карты:

— Я — Герман Белозор. Работаю в "Комсомольской правде", журналистом. И меня очень интересует беспредел, который начал происходить в городе в последнее время. Я имею виду "пробеги" типа казанских. Очень это смахивает на "тяп-ляп", да и руководит этим какой-то парень из тех краёв… Ищу любую информацию: как на них выйти, где искать. Если не самих налетчиков — то их жертвы.

— А потом ментам сдашь? — усмехнулся Повод. — Читаю я "Комсомолку". Я вообще — много читаю.

Он ткнул пальцем в одну из газет на стене: это был разворот с "Крахом фруктовой мафии". Мне стало даже приятно!

Черный, как нефть, чай полился в стаканы, я достал гостинцы, поймав одобрительный взгляд Повода. Бутылку потому трогать не стал — не видал я ни здесь, ни на улице никаких следов пьянства.

— Сдам, — не стал запираться я. — Привалову из УГРО. Но там дело, кажется, не для милиции. Милиция, конечно, поймать "седых" может. Но появятся новые…

— А для кого это, по-твоему дело? — поинтересовался хозяин. — И почему новые обязательно появятся, если их выкорчевать основательно, как "тяп-ляповцев"?

— Кошмарят эти "седые" кого? — задал я риторический вопрос. — Фарцу, цеховиков, спекулянтов. А почему? Потому что они жаловаться не будут. А почему они жаловаться не будут? Потому что вне закона. И пока это так и будет — проблема не решится.

Повод отхлебнул чаю, прикусил сушку и хмыкнул:

— Чтобы платили они мзду только государству — вот о чем ты думаешь? И шо, и шо, батька Петр пойдет на такое? Шо, я мальцом у нэпманов кошельки резал — и щас такая маза будет? Охо-хо-хо! Смешной ты парень, Гера Белозор. Смешной — но честный. Это мне по душе! — Повод отломил шоколадку и принялся смаковать ее, кусочек за кусочком.

— Или так — или открыть государственные предприятия, которые будут закрывать потребности людей в товарах, производимых цеховиками. Наполнить прилавки магазинов товаром, которым промышляют спекулянты… И так далее, — накинул я еще вариантов, внутренне посмеиваясь.

— Охо-хо-хо! Ну-ну, щас посмотрим, как мандарины к нам приедут, после того что ты с этими фруктами сотворил! — двусмысленно проговорил Повод. — Значит, есть у меня кое-что для тебя, но условие следующее: прежде чем к Привалову пойдешь, ты меня предупреди. Там есть пара неплохих пацанов, они просто берега попутали малость… Не стоит их под монастырь подводить. Ты мне шепни, прежде чем всё начнется, а я — им. Ну как — согласен? Сразу скажу — мой интерес тут очевиден: Казанский поперек горла многим приличным людям стоит… Они мне потом спасибо скажут.

Это было очень сомнительно предложение, мутное донельзя. Но что мне оставалось делать? Уйти ни с чем? А потому я протянул ладонь и Повод ухватился за нее своей крепкой, мозолистой клешней:

— По рукам!

На душе скребли кошки: я прямо чувствовал что влезаю во что-то очень нехорошее.

Глава 18, в которой внедрение происходит само собой

Когда я по обозначенным Поводом приметам нашел ту самую подпольную качалку, то некоторое время стоял как столб, пытаясь осознать уровень собственной интеллектуальной деградации. Улица Седых! На самой границе Зеленого Луга! "Воук не палюе, там, дзе жыве!" Вот почему они не буянили в нашем районе — тут было их логово! И название группировки — от названия улицы, очень оригинально, ёлки-моталки! "Седые" — потому что на улице Седых. Потрясающе.

Вот вам, пожалуйста: доказательство того что ум и разум это разные природные явления. Если ум это что-то типа эрудиции, объема данных в голове, может быть — аналитических или каких иных способностей, то разум — это умение всем этим распорядиться и эффективно использовать. Я может быть и был умным, но разумным… Нет, это не про меня. Разумной в нашей команде была Тася, это точно. Но Тасю с собой таскаться по подворотням я не взял. Я вообще попросил их пожить на даче какое-то время, во избежание… Благо, машина на ходу, в садик и школу девчат закинуть можно с совершенно не советским шиком, до Раубич — близко, ноябрь не такой и холодный — электрические обогреватели и печное отопление вполне с обогревом дома справятся.

Конечно, Таисия не обрадовалась и пообещала убить меня, если меня убьют. Так и сказала:

— Гера, если тебя убьют… Я тебя убью!

А я решил, что женюсь на ней сразу, как только всё это закончится. В ЗАГС я занес уже пятую бутылку коньяка и килограмма три шоколада, и между делом договорился с ними сделать материальчик про редкие имена, какие выбирают минчане для своих детишек, так что тут всё было схвачено. И вообще — я вроде как всё продумал, подготовился, "подстелил соломки", как выразился тот, англоговорящий одноглазый Белозор из будущего.

Но всё равно — открывать железную дверь, коряво выкрашенную красной краской, с намалеванной поперек надписью "Седых 24 Бэ" было довольно стремно. Не "Б", а "Бэ" — ну надо же!

— Здрасте! — сказал я в полумрак подвала. — Тут качалка есть? Мне пацаны сказали…

У меня с собой была сумка со спортивной одеждой и обувью, и сам я одет был нейтрально: никаких "белозоровых штанов" и кроссинговых ботинок, всё очень средненько, дабы не привлекать внимания. И легенда у меня имелась: такая, в меру интеллигентная, в меру криминальная, как раз та, которую я мог обосновать на высокопрофессиональном уровне.

— Забор покрасьте! — откликнулся молодой голос. — Проходите, раз пришли, дядя!

Дядя? Я спустился по лестнице в подвал и оказался в чем-то вроде тамбура и раздевалки одновременно. Там меня встречали настороженные взгляды трех пар глаз. Два белобрысых юноши в трениках, кедах и одинаковых кофтах, и молодой человек постарше, лет двадцати пяти, с легкой рыжеватой щетиной, равномерно покрывающей круглую голову. Одет он был в в сланцы на босу ногу, спортивные штаны с лампасами и тельняшку.

— Так вы по какой надобности, дядя? — спросил он, хотя в дядья я ему явно не годился, максимум — в старшие братья.

— Да позаниматься хотел. Сказали ребятки, что тут у вас всё по-простому, без понтов… Я сам не местный, только-только переехал, из Дубровицы, ничего особо тут не знаю. Живу недалеко — вот и подумал… — я делал нерешительный вид. — Не, если у вас для своих, то я пойму, может — в центре что-то