Открытие мира (Весь роман в одной книге) - Василий Смирнов

— Счастье — с. Играли бы всурьез, давно часы были ваши.

— А дай всурьез!

— Извольте — с.

— Тринадцать! Чертова дюжина!

— Двадцать четыре — с.

— Стой! Обман, братцы! Он, стерва, из рукава другие кости бросает!

— Чего — с?

Тут началась такая свалка, что Шурка, как ни любил захватывающие зрелища, вынужден был отойти с Катькой в сторону, подальше от греха. Они видели потом, как из толпы вылетел сперва черный ящик с оборванным ремнем, затем хозяин его, а вдогонку ему покатился по траве бархатный картуз. Парень поднял его, почистил, надвинул на правое ухо, с достоинством отошел к ларькам и опять выставил ящик, теперь на согнутое колено. И чуб вился из‑под картуза, и папироса дымила, и новая толпа зевак заслонила великолепное золото и серебро от любопытных Шуркиных и Катькиных глаз.

— Он жулик? — спросила Катька.

— Вот еще!

— А почему били?

— Завидно. Богатый и счастливый, всех обыгрывает. Вот и били.

Они купили еще китайских орешков и, пробираясь к барабану, гармоням, натолкнулись на Яшку Петуха.

Взъерошенный, красный, он торчал у ларька с игрушками и, шмыгая носом, клянчил:

— Дяденька, нет ли ломаной, завалящей какой… хотя бы и без звонка… за гривенник?

— Пошел, пошел прочь, пока цел! — гнал Яшку от ларька торговец, грудью, животом и растопыренными ладонями обороняя свое добро.

Шурка не помнит, как он доставал и отдавал Яшке полтинник, бестолково объясняя свалившееся на них счастье. Зато Яшка лишь самую малую минуточку оторопело взирал на деньги, живо все смекнул и преобразился. О телеграфной спорной чашечке и помину не было. Петух шумно высморкался, утер рукавом нос и, держа полтинник в кулаке, важно заложил руки назад. Он стоял хотя и босой, но богач богачом, покачивался, поплевывал и насвистывал. Поглядев на него, каждый бы сказал и не ошибся, что этот курносый, босоногий счастливчик может зараз откупить, если пожелает, весь ларек с игрушками, да и хозяина его в придачу.

Торговец не охранял больше свое добро животом и ладонями. Напротив, он пододвигал на край прилавка самое лучшее, самое дорогое: жестяные трубы, пистолеты и пугачи, коробки с пистонами, губные гармошки со звонками и без звонков.

Яшка критически оглядел прилавок.

— Такая рвань, смотреть не на что! — проворчал он. — Вон ту гармошку, в коробочке, покажи, — распорядился он, не вынимая из‑за спины рук и глазами показывая на полку.

Торговец покорно подал Яшке коробочку.

Яшка надул веснушчатые щеки, провел по губам гармошкой, и она запела, зазвенела. Катька рот разинула. Она еще не видывала таких игрушек.

— Хороша! Выговаривает, как Сморчкова дудка, — шепнул Шурка. Покупай!

Петух только бровью повел — дескать, много ты понимаешь. Он положил гармошку на прилавок.

— Звонок ржавый. Один треск. Никакого звона не слышно, — презрительно поморщился Яшка. — Ты мне, дядька, все самые плохие подсовываешь!

Хозяин ларька молча выложил перед ним новый запас гармошек.

Яшка выбирал, пробовал, муслил гармошки и не находил того, чего хотел.

— Что ж ты, господин хороший, кочевряжешься? — с досадой сказал наконец торговец. — Гармошки первый сорт. Али с полтинником жалко расстаться?

Яшка смерил торговца и его товар уничтожающим взглядом.

— Дрянь твои гармошки! — плюнул он. — Только выбросить.

— Ах ты!.. — замахнулся торговец.

Яшка ощетинился.

— Тро — онь!.. Хочу — покупаю, хочу — нет… За свои, за кровные.

И рука торговца повисла в воздухе, а потом бессильно опустилась.

Победоносно повернулся Яшка спиной к несчастному ларьку, увлекая за собой товарищей.

У первой же палатки со сластями он обменял гривенник на леденцы, мятные пряники и подсолнухи. Щедро оделил друзей и себя не забыл.

— А мне показалось — гармошка ничего себе… та, в коробочке, сказал Шурка, хрустя леденцом. — Лучше не найдешь. Зря не купил.

— За полтинник?! — свистнул Яшка. — Дурака нашел. Я за двугривенный отхвачу — разлюли — малина… настоящую трехрядку. А может, и за гривенник, если посчастливится.

— А что же не купил? Гривенник был у тебя.

— Пожалуй, все‑таки гривенника маловато, — признался Яшка. Прожевал пряник и сказал: — Понимаешь, вертушка тут есть замечательная. Игра такая… Круглый столик гвоздиками драночными утыкан. А за гвоздиками чего только не навалено, гора горой: и самовар, и гармонь, и сахарницы… Даже корова живая есть.

— На сто — олике? За гвоздиками? — не поверила Катька.

— Балда! К березе корова привязана.

— Ну, ну? — торопил Шурка приятеля, увлекаясь заманчивой вертушкой.

— Ну, а по гвоздикам перышко бегает. Оно на палке такой приделано, понимаешь? Толкнул чуть палку — перышко побегает — побегает вокруг столика, зацепится за который гвоздичек и остановится… и укажет обязательно вещь, которую можно взять.

— За гривенник, — понимающе кивнул Шурка.

— Да.

— А за пятачок нельзя? — жалобно спросила Катька. — Мамке очень нужна корова.

Петух не удостоил Растрепу ответом.

— Мне бы только разик попробовать, руку набить, — сказал он, помолчав. — Зараз трехрядку выиграю.

— Слушай, это здорово! — восхитился Шурка, и все, что он до этого видел на гулянье, померкло перед вертушкой. Даже черный ящик с часами и кольцами не стоил, в сущности, одного гвоздика вертушки, потому — кто его знает, счастлив ли в костях Шурка, да, может, и взаправду парень жулит и не зря его били. А тут, как говорит Яшка, одна ловкость рук и меткость глаз. А этих пустяков Шурке занимать не придется.

Ну что нынче за тихвинская, что за гулянье — красота! Прошлый праздник Шурка не замечал ничего подобного.

Он чувствовал и видел, как рука его, наторевшая в бросании камней, толкает палку — и перышко бегает по гвоздикам и останавливается… Возле чего оно останавливается? Шурке не стоило труда представить себе самую дорогую, желанную вещь.

— Слушай… а ножичка с костяной ручкой там нет?

— Как не быть. Фасонистые ножи видел.

— Ей — богу, мы обделаем это дельце! — уверовал Шурка. — Правда, Катька? И у нас еще останется денежек на гулянье… Веди скорей к вертушке. Где она?

Яшка повел друзей напрямик через гудящую толпу, ныряя между бабами и мужиками, терпеливо стирая с лица плевки подсолнухов, грозно расталкивая чужих мальчишек и девчонок. Они обходили палатки, не желая нигде останавливаться и терять понапрасну драгоценное время.

Но один раз остановиться все‑таки пришлось. Плюгавый старикашка в диковинном парусиновом балахоне и таком же парусиновом смешном колпаке с кисточкой, с клетчатым платком на голой морщинистой шее восседал на пне, за опрокинутым ящиком, и метал перед собой, как карты, очень большие, тяжелые, что кирпичи, конфетины в зеленых одинаковых обертках. Надо думать, каждая весила не меньше четверти фунта. Ничего себе гостинчик! Съешь — и сыт будешь. На конфетинах были наклеены картинки, изображавшие черноволосую, румяную, как яблоко, глазастую красавицу.

Старикашка показывал всем желающим свои редкостные гостинцы, просил заметить, в каком положении находятся картинки, и быстро — быстро кидал одну за другой конфетины на ящик, картинками вниз, и приглашал брать любую.

— За головку — так, за юбочку — пятак, — сипло приговаривал он.

Ну можно ли не остановиться, когда гостинцы сами в рот просятся, валяются перед тобой кучей и разрешается даром, только не ленись, нагружать ими карманы. Этакое чудо даже в тихвинскую на гулянье не всегда бывает. Во всяком случае, Шурка с таким дивом сталкивался впервые. Видать, он с ума рехнулся, этот старикашка в колпаке с кисточкой, потому — разве лишь слепой не заметит, как ложатся конфетины.

Шурка толкнул локтем Яшку, а Катьку и толкать не пришлось, она живо протянула белую лапку и — цап — царап! — схватила с ящика одну красавицу прямо за волосы.

— Ваша конфетка, барышня, ваша! — ласково просипел старикашка. Берите еще, писаная моя, не стесняйтесь.

Катька и не думала стесняться. Она принялась таскать румянистых красавиц за волосы, так что толпа кругом загудела от восторга. Старикашка заерзал на своем пне и больше не приглашал не стесняться.

Иногда Катькина лапка повисала над облюбованной конфетиной, не решаясь, за который конец брать. Катька жмурилась, словно вспоминая, как легла картинка, потом смело хватала гостинец за зеленый хвост, и очередная глазастая красавица качалась, подвешенная за голову, на обозрение и хохот народа. Десяток рук, раззадорясь, потянулись к даровым, заманчивым конфетам.

Старикашка перетасовал конфеты. Шурка нацелился на одну, которая упала, как он хорошо заметил, головкой к нему. Он торопливо схватил ее и так был уверен, что не ошибся, что, не глядя, хотел сунуть подарок в карман.