Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

Утром 19 ноября, всего за двадцать четыре часа до начала слушаний, Комитет главных обвинителей собрался по просьбе Покровского и Дюбоста. Помощник американского обвинителя Тейлор впоследствии вспоминал, что это совещание было особенно «напряженным и конфликтным». Дюбост отказался удалять Круппа из уголовного дела. Он представил отдельное Обвинительное заключение против Альфрида Круппа и попросил других обвинителей вместе с ним подать этот документ в Трибунал. Он также предложил подать ходатайство, чтобы дело Альфрида объединили с делом остальных обвиняемых и судили всех одновременно. Покровский поднял вопрос о болезни советского главного обвинителя и указал на то, что включение Альфрида в список подсудимых не вызовет задержки сверх той, что потребуется для выздоровления Руденко. Шоукросс выступил против любой отсрочки; но чтобы потрафить французам, он предложил публично объявить, что британцы планируют выдвинуть обвинение против Альфрида и других промышленников и судить их вторым международным трибуналом[461]. Джексон отверг и предложение Дюбоста, и просьбу Покровского дождаться Руденко. Он заявил, что американский народ «крайне отрицательно» отреагирует на отсрочку в последнюю минуту и обвинит обвинителей и судей в организационной немощи[462].

В середине дня Трибунал вызвал обвинителей на закрытое совещание. Когда из комнаты удалили всех, кроме судей, обвинителей и переводчиков, Лоуренс поставил на обсуждение вопрос о болезни Руденко. Никитченко высказался за отсрочку, а затем слово взяли обвинители. Дюбост (который все еще надеялся выждать удобный момент, чтобы включить Альфрида в список подсудимых) заявил, что будет несправедливо продолжать без Руденко. Если русские не смогут участвовать в открытии слушаний, то не будут участвовать и французы. Шоукросс объявил, что его правительство все еще выступает против отсрочки процесса, но он не станет протестовать против советского предложения, если оно будет обнародовано и если советское правительство возьмет на себя полную ответственность за эту задержку[463].

Покровский, который подозрительно отсутствовал в начале совещания, ворвался в комнату посреди этой дискуссии. Он объявил, что только что разговаривал по телефону с Москвой и узнал, что будет достаточно пятидневной отсрочки. Благодаря некоему «новому изумительному целебному средству» Руденко идет на поправку. Ему нужно только три дня отлежаться, и через пять дней он будет в Нюрнберге. (Джексон написал в дневнике, что Покровский сообщил эти новости «без малейшей улыбки»[464].) Покровский повторил, что Руденко не назначил никого на замену себе и просит всех дождаться его возвращения. Джексон был по-прежнему непримирим. Он пообещал публично выступить против советской просьбы об отсрочке и заметил, что в этой ситуации не может взять на себя обязанность «представлять или защищать русские интересы». Трое западных судей – Лоуренс, Биддл и французский судья де Вабр – высказались против советского ходатайства. Лоуренс раздраженно спросил Покровского, почему бы советскому правительству просто не назначить того на замену Руденко. Покровский пообещал еще раз созвониться с Москвой[465].

Тейлор впоследствии рассуждал в мемуарах, что либо Руденко был действительно болен и хотел присутствовать на открытии слушаний, либо советская делегация «сговорилась с Дюбостом устроить задержку как предлог» для включения Альфрида Круппа в список подсудимых. Он считал невероятным, чтобы нехватка времени действительно хоть в какой-то степени была причиной советских попыток оттянуть процесс[466]. Однако Тейлор ошибался. Именно нехватка времени была главной причиной: никто и вообразить не мог, что советская делегация настолько отстала от других. Для подготовки одной только вступительной речи советского обвинителя предстояло выполнить гигантский объем работы. Французам тоже многое нужно было сделать, но их не тормозила бюрократия в советском стиле. В сравнении с ними американцы и британцы были вполне готовы.

Вернувшись с закрытого совещания Трибунала, Покровский и Никитченко быстро известили Вышинского о событиях дня. Покровский пересказал подробности споров обвинителей и высказал мнение, что подписывать второпях подготовленное обвинение против Круппа будет не в интересах Советского Союза. Никитченко согласился: он пересказал Вышинскому приватные разговоры членов Трибунала и заключил, что попытка отсрочить процесс провалена[467].

Ко второй половине дня 19 ноября стало ясно, что Нюрнбергский процесс начнется в назначенный срок – с советским участием или без него. Советские руководители призвали своих представителей в Нюрнберге отказаться от тактики проволочек. В конце дня Покровский известил Трибунал, что ему доверены полномочия представлять советское обвинение, пока не приедет Руденко. Итак, он больше не будет протестовать против открытия слушаний 20 ноября, если только будут соблюдены определенные условия. Главное из них: подсудимых не должны допрашивать в суде, а их защитники не должны выступать, пока не приедет Руденко. Судьи согласились[468]. Вечером 19 ноября Семёнов доложил Вышинскому, что согласие СССР начать процесс на следующий день было воспринято всеми «с большим удовлетворением»[469]. Вышинский передал это известие вверх по командной цепочке. Начали строить планы командировки Руденко и других советских сотрудников из Москвы в Германию. А Вышинскому было над чем подумать и помимо неготовности советской делегации. Джексон запросил список табуированных тем, и Вышинскому приходилось гадать, что конкретно знали западные обвинители и судьи о советско-германском сотрудничестве. Он и другие члены КРПОМ также должны были решить, какой информацией поделиться не только с Джексоном, но и с Руденко и другими членами советской делегации. Это были непростые вопросы.

Перед самым началом Нюрнбергского процесса ситуация для СССР была острой. Советский Союз вышел из войны великой державой, но его важнейшие представители почти не имели опыта в международных делах, и это было заметно. Сначала в Лондоне, потом в Берлине и далее в Нюрнберге их действия иногда выливались в комедию ошибок с переводчиками-дилетантами, исчезновением и фальшивой болезнью. Западные делегации отлично видели все проблемы советских коллег. Увидит ли их и защита? Можно ли рассчитывать, что судьи удержат слушания в рамках суда над преступлениями европейских стран Оси? Все обвинители – советские, американские, британские и французские – напряглись в ожидании.

Часть II. Обвинение

Глава 5

Начало процесса

Советскому кинорежиссеру Кармену было нелегко добраться до Нюрнберга. Утром 20 ноября он прибыл на Центральный аэродром в Москве и сел в маленький самолет, куда скоро набилось больше двадцати писателей, журналистов, художников и операторов. Самолет взлетел в ясное небо и направился в оккупированный советскими войсками Берлин. Там офицеры из Советской военной администрации в Германии встретили пассажиров и отвезли на ночлег в Карлсхорст[470].

По дороге к месту ночлега Кармен и его попутчики осмотрели Берлин. Он был мрачен – гораздо мрачнее Москвы, где радость победы облегчала работу по восстановлению. Прохожие еле волочили ноги