Раннее - Сергей Бушов

Мой хмырь-менеджер меня не хотел отпускать. Даже грозил пристрелить, если уйду. Я ушёл. Его скоро самого пристрелили. Не знаю, может, должен остался кому. Чёрт его знает… А я, свойственно, и не жалею. Денег у меня целая курица. Так что на пиво до конца жизни хватит. В крайнем случае квартиру свою сдам. Все равно там не бываю. Ещё бы только вспомнить, где она…

Я приложился к своей бутылке и высосал остатки пены.

– Я даже хотел, – произнёс Виктор Сергеевич, – с собой покончить. Чтобы уж точно никакой гадости в мире не случилось. Но боюсь. Так хоть немного за порядком следишь. А умрёшь – кто будет? Знаете же – кот из дома, мыши в блядство. Как я выступать перестал, бардак в стране ещё хуже, по-моему.

– А вы бы это… – предложил я. – Что-нибудь хорошее пели…

– Дело не только в песне. Дело в голове. И потом – я же не специально эти ошибки делаю. Они сами, понимаете? А!..

Он махнул рукой и отправился к очередному киоску. Я опустил на асфальт бутылку, потерял равновесие и шлёпнулся на бок. Прохожие всё так же шли мимо с приветливыми лицами, в красивых блузках и платьях, и я вдруг начал понимать, что и они нереальны, точно так же, как Солнце, ЗИС и Виктор Сергеевич. Иначе бы они обратили на меня внимание, подали руку, помогли встать…

Мир кружился вокруг меня колесом, размазываясь в цветные полосы.

14

От киоска Виктор Сергеевич вернулся уже в совершенно другом настроении. Печаль ушла куда-то внутрь жирной туши, а на лице осталась только его фирменная улыбка и глаза-щёлочки. Впрочем, и они тоже улыбались.

– М-да. Вот, отвяньте моего любимого. "Клинское старое ямское". Отличное пиво, когда удачный разлив. 5 целых две десятых градуса. Причём это действительно пиво, а не ёрш, как часто бывает.

Я попробовал. А ничего. Насыщенное, не горькое, не отдаёт водой. Ничего особенного, но приятно. Тем более что жарко и очень хочется не прерывать праздник вкуса.

– У него есть ещё одно достоинство, – продолжил Виктор Сергеевич. – У него название длинное – "Старое Ямское", но его можно укоротить на одну букву – "Староямское". Продавцы понимают. Когда язык заплетается, одна буква – это существенно…

С помощью бутылок и божественного провидения мы отправились дальше. Кутепов вёл меня одному ему известной дорогой. Мы повернули влево, прошли метров двести, затем уткнулись в железнодорожные пути и повернули вправо. Я снова начал терять ориентацию, тем более что пиво придавало окружающему пейзажу фантастические черты. Впрочем, нет…

Я впервые почувствовал, что дело тут вовсе не в пиве… Или не только в нём. Что-то я раньше не видел, чтобы туман покрывал землю густым белым слоем толщиной сантиметров пятнадцать, сквозь который ничего нельзя было разглядеть… Я задумался и тут же влетел в широкую спину Кутепова, который внезапно остановился как вкопанный.

– Давайте-ка присядем, – предложил он.

Вначале я не понял. Ведь мы стояли посреди голого пустыря, утыканного кустиками, и сесть было абсолютно некуда. А, нет же… Как я сразу не заметил? Ведь это же детская площадка, а вокруг обычный двор. Пятиэтажные дома. И огромный Виктор Сергеевич, тяжело опускающийся на бортик песочницы. Я присел рядом.

– Знаете, Роберт, – сказал он. – А я вдруг иногда думаю – может быть, я пережёвываю зря? Может быть, и вправду всё это – просто одно большое неверное попадание… то есть, невероятное совпадение, я хотел сказать… Ну, пою я песни… Вернее, пел… Ну, люди умирают… Где же тут связь? В чём логика? Вот вы сами, Юля, как думаете?

Я поперхнулся.

– Не знаю. Я думаю, вы правы. Наверняка вам просто кажется, что ваши песни как-то на что-то влияют… Только, пожалуйста, женскими именами меня не называйте… А то я за своё мужское начало побаиваюсь…

– Простите… – вздохнул Кутепов.

– А вы сами-то пробовали как-то все объяснить? – спросил я, отпив из горлышка миллилитров сорок.

– Конечно. Есть у меня теория. Я вот думаю, что дело тут не в песнях. Просто мои оговорки хранятся в каком-то отдалённом… то есть, определённом, месте головы. В том самом месте, где записано что-то о нашем будущем. То есть, я хочу сказать, что все мы как-то воздаём…воздействуем… на события, которые происходят. Просто я об этом ещё и пою, потому что отдельные обрывки будущего проникают в мои песни.

– То есть вы хотите сказать, – уточнил я, – что наше подсознание каким-то образом влияет на мир?

– Ну да. А в этом познании… то есть, подсознании… хранятся и разные связи между словами, ассоциации, которые заставляют меня путать слова.

– Но ведь если так, – произнёс я, пытаясь напрячь расслабленный от опьянения мозг, – то выходит, что вы совершенно напрасно перестали петь… Пой или не пой – слова в подсознании останутся.

Виктор Сергеевич, до этого пристально смотревший вдаль, резко повернулся ко мне и захлопал глазами.

– Чёрт побери… А вы правы… Какой же я тупой… Впрочем, может, вся эта теория и неверна…

Он встал, помог подняться мне, и мы снова зашагали по пустырю, укутанному саваном из белого тумана. Я вспомнил, что оставил в песочнице пустую бутылку и решил, что это нехорошо – приучать детей к алкоголизму.

Обернулся. Но песочницы позади не оказалось. На её месте росло огромное дерево, по стволу которого ползла толстая змея.

15

– Фу, какой плохой киоск… – сокрушённо заметил Виктор Сергеевич. – Здесь только то пиво, которое мы уже пробовали… – он с сожалением покачал головой. – Хотя вот можно купить бутылочку ноль тридцать три. Я обычно такие не беру…

Через мгновение он протягивал мне изящную тоненькую бутылку с густым светло-коричневым пивом.

– "Невское оригинальное", – пояснил он. – Пять целых семь сисятых. Хорошее пиво. Правда, таблеточный привкус присутствует, а ещё, когда допьёшь до конца, остаётся ощущение, что жевал что-то наподобие горелого хлеба.

– Я бы сейчас пожевал, – вздохнул я.

– Ну вот, я и говорю – пейте. Будет полная идиллия… иллюзия, то есть.

Я отпил. Виктор Сергеевич тоже. Ему хлестнуло по лицу мокрой веткой.

– Бррр, – сказал он. – Зато взбодрился. Ох, как хорошо! – он повернулся ко мне, и я увидел, что его нос и щека покрыты капельками грязи. Он казался совершенно счастливым.

– А знаете, Витя, – произнёс он воодушевлённо. – Не петь нельзя. Неправильно это. Давно я от души не пел… А можно ведь петь что-то невразумительное, к примеру. От этого ничего не будет… Вот, я знаю, сейчас у шкаликов… школьников… есть такая забава – петь песню про Стеньку Разина до бесконечности… Ну,