Кунгош — птица бессмертия - Михаил Юхма

«Созванный Всероссийским мусульманским военным шуро II Всероссийский мусульманский военный съезд в первые же дни своего заседания ярко показал свою политическую физиономию, выразившуюся в узконациональном движении и определенном настроении против рабоче-крестьянской власти… Мусульманские „интеллигенты“, при случае прикидывающиеся русскими, называющие себя Иваном, Петром, Александром и т. д., на этом съезде превратились в самых ярых националистов и, прикрывшись этой маской, повели определенную политику — политику разжигания национальных страстей и явного похода против рабоче-крестьянской власти… Съезд, опьяненный национальным угаром, может привести к кровавому столкновению мусульманской демократии с русской.

Поэтому фракция большевиков не может больше остаться на съезде и, покидая его, заявляет, что резолюции, вынесенные съездом после 17(4) февраля, не считает для себя обязательными».

Огласив на съезде эту декларацию, фракция большевиков покинула контрреволюционное сборище.

Казанский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов объявил о создании революционного штаба по охране города и губернии и соблюдению в них революционного порядка. Чтобы предотвратить кровопролитие, было принято решеняе арестовать главарей контрреволюции — братьев Алкиных, Музафарова и Токумбетова.

Глава II

Ади Маликов в короткое время стал незаменимым помощником Мулланура, его правой рукой. Мулланур в шутку называл его своим начальником штаба.

Когда Центральный комиссариат по делам мусульман вслед за другими правительственными учреждениями переехал в Москву, Ади остался в Петрограде. Во-первых, надо было сдать по списку всю мебель, принадлежавшую комиссариату. Но кроме того, у него было еще одно, гораздо более важное дело — разобрать и переправить в Москву архив. Хотя срок жизни и деятельности комиссариата был еще очень невелик — всего-то, как говорится, без году неделя, — архив успел скопиться порядочный. На разборку его ушло дней десять. Хорошо еще — он догадался попросить Мулланура, чтобы тот оставил ему в помощь Галию, а то, пожалуй, и за три недели не управился бы. Но все сборы были уже позади: нужные материалы аккуратно подшиты в папки и уложены в ящики, ненужные сожжены. И сегодня Ади с Галией в последний раз должны были прийти в бывшее помещение комиссариата, чтобы опечатать ящики и отправить их на вокзал.

Подходя к дому четыре по улице Жуковского, где еще недавно размещался их комиссариат, они издали увидели двух людей, оживленно о чем-то беседующих со стариком-сторожем. Один из них был худой, высокий, в солдатской шинели, — видно, инвалид: левая рука у него болталась на перевязи. Другой — плотный, упитанный, добротно одетый, моложавый.

«Что за люди? — подумал Маликов. — Что им тут надо?» Увидав Галию, инвалид обрадовался ей, как родной.

— Красавица ты моя! — кинулся он к ней. — Вот не повезло, так не повезло! Хотел комиссару нашему доложить, как наши братья мусульмане воюют за свою власть, а комиссара-то, оказывается, и нет! Уехал…

Галия, приглядевшись, узнала солдата.

— Абдулла-бабай, это ты? На улице встретились бы — ни за что бы не узнала. Совсем молодой стал. Тебя ранило, что ли? Да как же это?

Она познакомила Абдуллу, а заодно и ого спутника (это был Эгдем Дулдулович) со своим начальником. Bce четверо прошли в кабинет Маликова, где прямо на полу лежали приготовленные к отправке ящики с архивом.

— На днях буду в Москве, увижу комиссара Вахитова, обязательно расскажу ему про встречу с тобой, Абдулла! — сказал Ади.

— Скажи, что мусульманские солдаты, которых комиссар записал добровольцами, воюют хорошо, не посрамят его доброго имени.

— Обязательно скажу, все скажу. Вот только бы мне с этим делом поскорее разделаться! — он ткнул носком сапога в один из ящиков.

— А что за дело? — осторожно спросил Дулдулович.

— Да это архив наш, надо в Москву его переправить.

Дулдулович попробовал поднять ящик.

— Ого! — сказал он. — Однако солидный у вас архив. Одному тут, пожалуй, не справиться.

— Что вы! Одному никак невозможно. Думаю попросить из комендатуры красногвардейца в помощь. Да и охрана нужна. Как-никак все-таки архив.

— Xol — сказал Лбдулла. — Зачем комендатура? Какая тебе еще нужна комендатура? Абдулла тоже красногвардеец. Не хуже всякого другого. Моя правая рука, слава аллаху, еще работает. Не волнуйся, друг! Абдулла все сделает!

— Не хотелось бы мне тебя утруждать, — покачал головой Ади. — Ты воевал, заслужил отдых. А ведь это, я тебе доложу, работенка — будь здоров!

— И слушать не хочу! — обиделся Абдулла. — Делать мне тут все равно нечего. Не спорь, дорогой, хочешь ты или не хочешь, я еду с тобой в Москву.

— В самом деле, — поддержал его Дулдулович. — Зачем вам бегать, хлопотать об охране? Абдулла — человек надежный, вы его знаете. Я тоже собираюсь в Москву. Так что вы и на меня можете рассчитывать.

Поколебавшись, Ади Маликов решал принять предложение своих новых знакомцев.

Они выехали на следующий день утренним поездом. Как-то так сразу вышло, что Ади Маликов общался всю дорогу с Абдуллой, предоставив Дулдуловичу беспрепятственно ухаживать за Галией.

Абдулла рассказывал другу своего любимого комиссара о том, как он воевал, как его ранило, каким веселым человеком был оперировавший его хирург. А Дулдулович тем временем старался расположить к себе девушку, завоевать ее доверие.

Будучи человеком неглупым, он понимал, что грубая ложь тут не годится: у женщин ведь особое чутье на неправду. И он довольно удачно слепил вполне правдоподобную версию о себе, состоявшую примерно на одну четверть из чистой правды и на три четверти из самой беспардонной лжи.

Рассказывал Дулдулович хорошо, складно. Многое для Галии было тут в новинку, и слушала она его раскрыв рот.

— Родом я из литовских татар, — рассказывал он. — А предки мои были выходцами из Крыма. Наконец-то после долгих лет унижения мой народ пробудился от вековой спячки! — с подкупающей искренностью говорил Дулдулович. — Я верю, что именно сейчас будет создана независимая мусульманская республика со столицей в Казани. Поэтому я и пришел к большевикам. Ведь большевики — это единственная политическая партия, которая обещает свободу всем народам, которые были угнетены царизмом.

— А почему вы думаете, что столицей будет именно Казань? — спрашивала Галия, опуская тяжелые ресницы.

— Казань — древний великий город, к которому тянутся сердца всех мусульман. И не случайно человек, которому самой историей суждено возглавить это великое движение, родом из Казани.