Инамората - Джозеф Ганьеми

— Стонлоу?

Я прижал ухо к его рту, чтобы услышать, дышит ли он.

— Финч.

Я чуть не выскочил из кожи.

— Господи!

Стонлоу приподнялся и схватил меня за рубашку. Он пробормотал что-то неразборчивое и невразумительное о десятиваттовой радиостанции, о том, что Кроули сущее чудовище, месмерист, Свенгали в хирургической маске, что Мина — его беззащитная пациентка, а я его ни о чем не подозревающий помощник. Это был спектакль «Гран Гиньоль»,[41] сыгранный в операционной, я пришел в ужас от безумных видений детоубийства и сексуального порабощения.

Я сжал запястье Стонлоу и неимоверным усилием заставил его отпустить мой воротник. При этом я невольно стащил его с постели, он осел на грязный пол, но я не стал помогать ему подняться. Меня охватила слепая паника: человек передо мной перестал быть Стонлоу, а превратился в труп, подобный тем, какие мне приходилось анатомировать в медицинской школе, — бледный, как вареное мясо.

Он вцепился в манжеты моих брюк, я снова отпихнул его и пнул бы еще, но он вдруг закричал и вновь превратился в Стонлоу.

Он жалобно захныкал, из ссадин сочилась кровь. Я оставил его и бежал прочь.

— Это просто смешно! — проговорил я и в тысячный раз крикнул в темноту: — Уолтер!

Темнота поглотила мой голос, но не отозвалась. Мы ждали его уже три четверти часа и двенадцать раз прослушали «Кто-то увел тебя из моих объятий» в исполнении Барни Рэппа и его оркестра. Теперь, когда граммофон собирался повторить эту песенку в тринадцатый раз, я вытянул ногу и вышиб вилку из розетки. Фокстрот со стоном оборвался.

— Вы что, совсем мозги потеряли, Финч? — взревел Фокс.

— Нет, только терпение, — ответил я и снова выкликнул упрямую тень. — Поговорите с нами, Уолтер. Я знаю, что вы здесь!

— Не надо его провоцировать, ничего хорошего из этого не выйдет, — буркнул Фокс. — Духи редко появляются, если чувствуют напряжение в круге.

«Чепуха, — подумал я. — Нашего, наоборот, хлебом не корми, дай поскандалить».

— Как долго мы станем ждать, прежде чем объявим сеанс несостоявшимся? — спросил Ричардсон.

— Если потребуется — всю ночь.

— Черта с два! — проворчал Флинн. — Давайте проголосуем.

— Флинн прав, — поддержал Фокс. — Все, кто за перенос сеанса, скажите «да»…

— Нет! — рявкнул я. — Он здесь. Я чувствую его присутствие.

— А я чувствую только, что правая сторона моей задницы затекла, — пожаловался Флинн.

— Позвольте вам напомнить, что среди нас дама, — проговорил Фокс.

— Да она нас не слышит, — возразил Флинн. Кажется, он был прав. Мина сидела рядом со мной и дышала ровно и глубоко, рука ее была на несколько градусов холоднее моей.

— Я говорил о молодой леди, которая ведет записи.

— Ладно, — проговорил Флинн и, обращаясь к диктографу на подоконнике, извинился: — Прошу меня простить, сестренка.

— Итак, мы собирались проголосовать по поводу…

— Я завершил вашу грязную охоту, — выпалил я в темноту, предпринимая последнюю отчаянную попытку выманить брата Мины. — Я нашел отель «Либерти».

— Мои поздравления, парень, — раздался знакомый голос из темноты со стороны подоконника. На этот раз он звучал слабее, чем обычно.

Показалось это мне или я и вправду разглядел силуэт в углу детской?

— Итак, — проговорил Уолтер, — славное местечко, верно?

— Не вполне.

— Ах вот как? А я думал, что такой любознательный паренек, как вы, будет в восторге от возможности познакомиться с тем, как живет другая половина человечества.

— Вы имеете в виду «лучшую половину»?

— Поосторожнее, парень, и у стен есть уши.

Кроули! Но мне не надо было напоминать, что шурин Уолтера слышит все в соседней комнате. Последние несколько часов я провел, расхаживая по библиотеке и размышляя, как упомянуть о Стонлоу во время сегодняшнего сеанса, не выдав при этом Мину. Но потом разругал себя за то, что пытаюсь защитить женщину, которая, по всей видимости, водит за нос и меня, и «Сайентифик американ». Но поскольку я еще не решил, кто она — жертва или злодейка, я старался действовать осторожно, заводя разговор о ее бывшем муже.

— Я встретил в «Либерти» вашего старинного приятеля.

— Я предполагал, что это случится, — отозвался Уолтер. — Как он?

— Умирает.

Он безразлично хмыкнул.

— Неделя-другая и, думаю, он отправится в лучший мир.

— Сомневаюсь, — возразил Уолтер. — Сидящие на игле весьма живучи.

— О ком это они? — прошептал Фокс, но Ричардсон велел ему замолчать.

— Тише, Малколм, пусть говорят.

— А вы не очень-то сострадательны, — заметил я.

Теперь Уолтер перешел на новое место — около граммофона.

— К чему сочувствовать тому, кто сам себя губит, парень? Я повидал немало красивых молодых людей с оторванными челюстями.

Граммофон снова захрипел и медленно заиграл какой-то танец. Казалось, музыка доносилась с вечеринки в саду, на которую никто из нас не был приглашен. Я представил, как Уолтер стоит там в своем темном смокинге и одним пальцем вертит пластинку.

«Прекрати! — приказал я себе. — Никого там нет!» И все же он был там, я услышал его голос.

— Какой бы горькой ни показалась вам участь нашего приятеля из «Либерти», не забывайте, что он сам выбрал свою судьбу.

— Похоже, он так не считает, — заметил я. — Напротив, он убежден, что стал жертвой ужасного преступления.

— Не сомневаюсь, что он думает именно так.

— А мне тоже прикажете так считать? — спросил я.

Он задумался.

— Он, конечно, не невинная овечка, но, полагаю, вы достаточно пожили на этом свете, чтобы понять: все имеет две стороны, а истина лежит посередине. Вот только не знаю, хватит ли у вас опыта, чтобы распознать ее, когда она вам откроется.

— А что это может быть? — насторожился я.

— Всему свое время.

Он произнес это шепотом, почти мне на ухо. Мурашки побежали у меня по спине. Я глубоко вдохнул, чтобы дать сердцу возможность вернуться к нормальному ритму, и попытался сдержать дрожь в голосе, задавая следующий вопрос:

— Но, если так, почему вы хотели, чтобы я нашел этот отель?

— Вы не оставили мне выбора, — отвечал Уолтер уже не так дружелюбно. — Вы бы продолжали это ваше инквизиторское разбирательство до тех пор, пока от моей сестры осталась бы лишь лужица молока.

— Это не инквизиция, а научное исследование.

— Полноте. — Он едва сдерживал свой гнев. — Это самая настоящая «охота на ведьм». Только вместо публичной казни вы позволите распять ее прессе. Да вы уже это начали. Неужели вы полагаете, что в таком небольшом городе, как этот, люди не смогут вычислить, кто на самом деле эта «Ведьма с площади Риттенхаус»?

— Мне казалось, вы говорили, что не получаете газеты?

— Сукин ты сын.

В центре круга раздался ужасный треск, будто кто-то уронил наковальню. Наши стулья подскочили на месте, я приготовился к нападению, но все обошлось.

— Мне следовало вас самого повесить! — прорычал Уолтер.

— Так сделайте это!

Я услышал, как разом открыли рот мои коллеги.

— Я устал от вашей болтовни, — наседал я. — Вы лишь пускаете пыль в глаза. И всегда готовы оскорбить. Но когда дело доходит до доказательств — чего-то вещественного, такого, что мы бы могли использовать, — то лучшее, на что вы способны, — это несколько ветхозаветных трюков, годных лишь для развлечения гостей.

Раздалось ворчание, похожее на отдаленный гром или рычание большой кошки, а затем Уолтер предупредил:

— Ты бы поостерегся, парень. Не выводи меня из себя.

— Знаете что? — Я едва сдерживался. — Мне кажется, что вы лишь делаете вид, будто хотите, чтобы это исследование закончилось. Похоже, вам нравится быть в центре внимания и вы довольны тем, что расплачиваться за все приходится вашей сестре. — Произнеся это, я вдруг запнулся, словно впервые услышал это слово: «сестра». — Да Мина вам такая же сестра, как мне, — накинулся я на обманщика.

— Это твое мнение как эксперта, парень?

— Нет, это мнение Стонлоу, — бросил я с вызовом.

На миг показалось, что в детской внезапно упало давление воздуха. В повисшей тишине Фокс спросил:

— Кто такой этот Стонлоу?

— Глупцы!

Два голоса — мужской и женский — вырвались в гортанном унисоне из одной глотки. Потом Мина издала внезапный пронзительный крик и забилась в конвульсиях. Стул под ней стал подпрыгивать, словно испуганная выстрелом лошадь.

Следующие несколько мгновений царил полный хаос, кто-то кричал в темноте:

— Зажгите свет!

— Не размыкайте круг!

Наконец в комнату ворвался поток электрического света, это Кроули распахнул дверь детской.

— Скорее! У нее припадок!

К тому времени, когда Ричардсон наконец зажег керосиновую лампу, Мина была в ужасном состоянии: глаза ее закатились, рот покрылся белой пеной, пятки стучали по полу в хаотичном ритме. Мы старались удержать ее, чтобы Флинн мог просунуть ремень между ее челюстей. Я закрыл глаза и держал Мину за плечи, молясь, чтобы спазмы скорее кончились. Прошла минута, и дрожь начала стихать. Я открыл глаза и увидел, что Мина свернулась в клубок и всхлипывает.