Созерцатель - Алексей Пехов

Здания из кирпича вкуса свеклы в большинстве своем были как уголь из-за въевшейся в их стены копоти. Редкие фрагменты вкуса… цвета… красного смотрелись точно куски окровавленной плоти на теле обгоревшего человека. Огромные трубы, легко касающиеся низких облаков, источали дым, пар, сажу и черт знает что еще, отравляя легкие любого желающего дышать под ними полной грудью. Угрюмые ломаные подъемные краны, похожие на скелеты драконов, торчали на горизонте, поворачивая в стороны свои уродливые бошки, забирая и отдавая грузы с барж, подходящих к фабричным пирсам. Стальные купола плевались желтым дымом, мощно грохотал гигантский паровой кузнечный молот, из прокатных цехов, поднимаясь выше крыш, летели искры. Все это технологическое безумие шипело, ревело, шкварчало и показывало человечеству изнанку благополучия и развития технологий, а также перспективу ада, который нас всех ждет.

Сейчас казалось, что Риерта сплетена из серебряных нитей дождя и чугунной безнадеги ее несбывшихся надежд. В горле першило, словно я вновь вернулся к куреву и начал свое рандеву с крепкой конфедератской махорки.

Речной трамвай пристал к конечной остановке, аккурат между Стальной Хваткой и Трущобами. Я сошел на берег, толкнув от себя кованую калитку на причале. Направился по фабричной улице, подняв воротник плаща и сунув руки в карманы. Стоявшие возле пирса охранники из числа заводских патрулей проводили меня внимательными взглядами, но не остановили. Я не был из той категории граждан, что требовала проверки. Слишком прилично одет.

Возле заводов свои, особые правила. Порядок на территориях обеспечивают не только жандармы, но и ребята, нанятые промышленниками. В последнее время это очень актуально из-за участившихся стачек и бунтов. На землях Кабана действует целая, не побоюсь этих слов, частная армия, которую ненавидят работяги. Стычки с цеховыми происходят постоянно, и кого-то обязательно выносят вперед ногами. По сути, заводские патрули фабрикантов – карательные отряды Стальной Хватки, следящие за тем, чтобы обычные парни вкалывали у станков, а не бузили. И лишь когда наемники не справляются, в дело вступает Министерство вод, комендантский час и Чрезвычайный комитет.

Эта часть города напоминала разоренное кладбище, в том смысле что ходить по ней почти так же отвратительно, как среди разверзнутых могил, битых памятников и выкинутых из гробов останков. Тот, кто живет в одноэтажной застройке, – почти на самом дне. Или ему попросту плевать на себя. Либо он ищет искупления грехов, как некоторые мои знакомые.

Дом, с тех пор как я здесь был, ничуть не изменился. Покосившаяся хибара, примостившаяся возле невысокой часовни, давно закрытой из-за аварийного состояния. Забор, окружавший постройки, напоминал зубы моряка после хорошей кабацкой драки – одни сплошные дыры. Калитка, как всегда, распахнута, но желающих зайти и взять то, что плохо лежит, тут никогда не водилось. Под «тут» я подразумеваю отнюдь не Трущобы, до которых рукой подать, с их крайне специфичной публикой, а именно это место. Святой отец порой отличался крайне гадким нравом, и знающие люди не желали с ним связываться.

И это была одна причина. Вторая заключалась в том, что взять у отшельника можно немногое.

Чертыхаясь, я прошел по грязному двору, где луж больше, чем крыс на хервингеммской помойке, и уже возле двери моего носа коснулся сладковатый запах.

– Ясно, – вздохнул я.

Шарфа у меня не было, так что я воспользовался носовым платком, опустив его в ближайшую лужу. Прижал эту импровизированную повязку к носу, рывком открыл конечно же незапертую дверь.

В полумраке задвинутых штор я едва не налетел на ведро. Прошел сквозь дым вкуса хлебной плесени и, повернув ручку, распахнул небольшое окошко, впуская свет и свежий утренний воздух.

Комната со скудной мебелью, грубыми досками, минимум вещей. На пружинной кровати, в углу, лежал мой старый знакомый. Трубка, с помощью которой он курил серый порошок, валялась на полу, и стоило порадоваться, что Кроуфорд, пребывая в туманных снах, не спалил жилище.

Я не стал подходить к нему. Уверен, под подушкой у него обоюдоострый клинок, а я не тот парень, что готов ввязываться в борьбу с человеком, чей разум пребывает в иных мирах.

К черту такой опыт. С кем-нибудь другим подобное, может, и прокатило бы, но только не со стариной Кроуфордом. На тумбочке лежал револьвер и стояла полупустая бутылка джина из стекла вкуса леденцов в жестяной коробке. Я, все так же прижимая платок к лицу, взял бутылку, и в этот момент Юэн открыл глаза.

Они у него точно вода, совсем блеклые и светлые. Да к тому же еще и совершенно безумные. Он смотрел на меня, но, судя по всему, видел что-то иное.

– Тук! Тук! Тук! Стучат ледовые молотки. Тук! Тук! Тук! Хватит стучать! Хватит!

Голова Кроуфорда вновь упала на подушку.

Я вышел на улицу, не став закрывать за собой дверь. Мимо запущенных грядок прошел к часовне. Поднял руку, нащупал наверху дверного косяка ржавый ключ, который повернулся в дверном замке лишь с третьего раза.

Через пыльные стекла без всякого намека на витражи проникал тусклый свет. Большой, грубо струганный деревянный крест стоял прислоненным к алтарю, весь пол покрыт кусками штукатурки, осыпавшейся с потолка. Три лавки были относительно чистыми, но общая запущенность помещения удручала, напоминая отсыревший и заброшенный подвал. Если бы не моросящий дождь, я вряд ли бы здесь остался. А так выбора особого не было.

Джин, несмотря на неизвестную мне марку (кажется, производства Рузы, судя по незнакомым буквам), оказался вполне сносным. Рот наполнился разнообразным цветом. В основном зелеными оттенками. Если подумать, то кроме можжевельника здесь было множество нот дикой сливы и терна, но к ним вполне гармонично подмешивались цитрусовые, а послевкусие осталось ярким, точно чайная роза. Я еще раз взглянул на бутылку, теперь уже с удивлением. Рузцы, которые всегда славились производством водки, создали джин уровня Королевства. Хотя старина Уолли убил бы меня за столь кощунственные слова. Да и вообще убил бы, узнав, что я изменил напитку богов – виски.

Подразделение Кроуфорда, прежде чем попасть в Компьерский лес, тянуло лямку на юге Галькурды, вместе с горными стрелками Колониальных Сил[59]. В душных горах, покрытых джунглями, где в долинах свирепствовала малярия, пили все. Даже искиры. И предпочитали джин, который, казалось, выходил через поры солдат вместо пота. Кроуфорд так пристрастился к нему, что, сидя в «Матильде», порой скрипел зубами, сожалея о том, что на сотни миль вокруг нет ни одной бутылки самого завалящего «Болдса»[60].