Страна призраков - Уильям Гибсон

– Эта квартира – собственность Хьюберта?

– Компании. Там никто не живет. Мы еще не открывались в Канаде. В следующем году начинаем с Монреаля. Хьюберт уверен, так будет лучше всего; он говорит, что Квебек – не земля, а сновидение.

– Как это понимать?

– Я же там не работаю, – напомнила Памела. – Но у нас есть свои люди в Ванкувере. Один из них вас обязательно встретит и отвезет на квартиру.

– Можно потолковать с этим человеком?

– Прошу прощения, он сейчас на заседании в Сакраменто. Позвонит вам, когда освободится.

– Спасибо.

Журналистка задумчиво посмотрела на шлем, который прислал ей Бигенд. Надо бы, по идее, взять эту штуку с собой – на случай, если в Ванкувере тоже есть локативное искусство. С другой стороны, на таможне наверняка не оберешься хлопот, а таскать его как ручную кладь неудобно.

Однако прежде чем приниматься за чемоданы, Холлис набрала еще один номер. В этом году ее родители зимовали в Пуэрто-Вальярта[146], но через неделю возвращались к себе в Эванстон. Еще довольно энергичная, мать уже старалась не забивать себе голову незнакомыми реалиями, так что попытки дочери объяснить свой приезд в Лос-Анджелес, похоже, не увенчались особым успехом. Отец, по ее словам, пребывал в добром здравии, разве что вдруг, под семьдесят, ни с того ни с сего заболел политикой. Матери это не нравилось: дескать, очень уж папа сделался нервный.

– А он говорит, раньше лучше было, а я говорю, ты просто внимания не обращал. Да еще Интернет этот. Прежде люди газету ждали, выпуск новостей. А сейчас? Хлещет потоком всякая дрянь, как вода из трубы. А он, конечно, сидит себе днем и ночью, уставится в свой экран – и давай читать. А я ему: ну, ты ж все равно ничего не изменишь.

– Зато хоть какая-то пища для размышлений. В вашем возрасте полезно иметь интересы.

– Тебе хорошо, ты не слушаешь, как он честит президента.

– Передавай привет. Я еще позвоню – из Канады. Или когда вернусь.

– А ты где, в Торонто?

– Ванкувер. Мам, я тебя люблю.

– И я тебя, милая.

Холлис подошла к окну, остановилась и стала рассеянно наблюдать за движением на бульваре Сансет. Родители с самого начала не приветствовали ее выбор. Мать вообще относилась к певческой карьере словно к вздорному недугу, не смертельному, но все же мешающему дочери нормально строить свою жизнь, получить настоящую работу, и вдобавок не видела средств от этой болезни – разве что терпеть и надеяться на авось. Любые доходы за музыку она рассматривала не иначе как пособие по инвалидности, нечто вроде сахарной оболочки для горькой пилюли. Надо заметить, в этом вопросе их с дочерью взгляды не слишком расходились – с той разницей, что Холлис понимала: есть люди, которым пилюли никто не подслащивает. Положа руку на сердце, если бы жизнь прижала всерьез, она бы просто ушла со сцены. А может быть, так и получилось? Резкий взлет группы «Кёфью» к вершине славы застал певицу врасплох. Инчмэйл – дело другое, он из тех, кто чуть ли не с пеленок точно знает, когда и чем ему следует заниматься. А вот застой после взлета они переживали на равных. Ни тот, ни другая не желали испытать на собственной шкуре, что значит катиться под гору. Зависимость Джимми стала жирной точкой над «i», безымянной кокаиновой вехой на унылой пологой дороге. Группа утратила творческий запал, участники дружно проголосовали за ее распад и пустились на поиски новых интересов. По крайней мере Холлис, Рег и, наверное, Хайди-Лаура. А Джимми недавно скончался. Пожалуй, Инчмэйл сумел устроиться лучше всех. Барабанщица, если вспомнить последнюю встречу, выглядела не очень благополучно. Впрочем, разгадать, что творится в ее голове, для Холлис было труднее, нежели прочитать чьи угодно мысли.

Пузырьковая упаковка обнаружилась на полке в платяном шкафу: ее не только не выбросили, но еще и аккуратно сложили. Горничные явно заслуживали хороших чаевых.

Журналистка сложила коробку, шлем и упаковку на кухонный стол с высокими ножками. И вдруг заметила синего муравья. Фигурка красовалась на кофейном столике. Ее, разумеется, можно оставить. Холлис посмотрела во второй раз и поняла: не сумеет. И заодно почувствовала, что в каком-то смысле до сих пор не повзрослела. Зрелый человек не замедлил бы выбросить антропоморфический кусок прессованного винила – а она медлила. Самое смешное: ей даже не нравились подобные штучки. Однако Холлис подошла и взяла муравья, уже зная, что заберет его с собой. Заберет и отдаст кому-нибудь – лучше, конечно, ребенку. Не то чтобы это рекламное насекомое внушило ей такую приязнь. Просто подумалось: что, если бы ее саму забыли в пустом гостиничном номере?

...Ладно, только не в ручную кладь. Не хватало еще, чтобы служащий TSA[147] на глазах у всех достал игрушку из коробки вместе со шлемом. И Холлис бросила муравья в пакет с одеждой «на выход».

Одиль огорчилась, когда узнала про съемное жилье. Оказалось, ее всегда привлекали североамериканские гостиницы, и даже «Стандарту» она предпочитала «Мондриан».

Холлис как могла успокаивала разочарованную попутчицу.

– Я думаю, это будет что-то сто́ящее, – говорила она, откинувшись на заднем сиденье автомобиля, заказанного из гостиницы (стоимость входила в счет оплаты номера). – Мне так рассказывали. И кроме нас, там ни единой души.

«Джетта», взятая напрокат, уже вернулась на стоянку; кстати, машину принял какой-то другой парень, не тот, что почти узнал солистку из «Кёфью». Приближался международный аэропорт Лос-Анджелеса; за дымчатым стеклом окна качались эти странные насосы нефтяных скважин на склоне холма. Журналистка помнила их еще с первой поездки. Причем, насколько ей было известно, они никогда не прекращали движения. Холлис бросила взгляд на экран телефона. Почти шесть часов.

– Кстати, Одиль, ты мне напомнила, и я тоже позвонила своей матери.

– А где она, твоя мама?

– В Пуэрто-Валларте. Они там зимуют.

– И как у нее дела?

– На отца мне жаловалась. Стареет папа. По-моему, все в порядке, но ей кажется, он чересчур увлекся внутренней политикой. Злится, мол, целыми днями.

– Если бы я жить в этой стране, – француженка сморщила нос, – я бы не злилась.

– Правда? – спросила собеседница.

– Я бы все время глушить горькую. Или глотать колеса. Что-нибудь.

– Вот вам и здравствуйте, – невесело усмехнулась Холлис, припомнив покойного Джимми. – Ну уж нет, думаю, ты бы не доставила им такой радости.

– Кому? – Одиль встрепенулась, вдруг заинтересовавшись беседой. – Какой радости?

54

ICE

Тито проснулся, как только шасси «Беркута Сессны» коснулись земли. Яркое солнце било в иллюминаторы. Мужчина вцепился в спинку своей кушетки. Самолет заскользил по посадочной полосе под быстро изменяющийся гул моторов. Потом замедлил ход. Наконец пропеллеры вовсе замерли. Внезапно кругом наступила полная тишина. Мужчина сел на кушетке и заморгал, увидев ровные ряды низкой поросли на необъятных зеленых полях.

– Здесь можно размяться и отлить, – объявил пилот, вылезая из кресла.

После чего прошел через весь салон, отпер дверь, высунулся наружу и расплылся в улыбке, приветствуя невидимого приятеля:

– А, Карл, привет! Спасибо, что пришел.

Кто-то приставил к выходу простую алюминиевую стремянку, по которой пилот и спустился на землю осторожными, размеренными шагами.

– Надо бы ноги размять, – сказал Гаррет и тоже, встав с откидного кресла, направился к выходу.

Тито проводил его взглядом, потер глаза и поднялся следом.

Внизу, под стремянкой, стелилась прямая накатанная дорога, бегущая через бескрайние зеленые поля в обе стороны. Мужчина в синем рабочем комбинезоне и соломенной ковбойской шляпе помогал пилоту раскатывать резиновый шланг от маленькой автоцистерны. Оглянувшись, Тито увидел, как за ним по стремянке неторопливо спускается старик.

Гаррет достал минеральную воду, щетку, тюбик пасты и принялся чистить зубы, время от времени сплевывая на землю белоснежную пену. Потом, отхлебнув из бутылки, ополоснул рот.

– Зубная щетка есть?

– Нет, – ответил Тито.

Гаррет вытащил из кармана и протянул ему нераспечатанную упаковку заодно с минеральной водой. Тито принялся чистить зубы, наблюдая за стариком; тот отошел от дороги, встал спиной к своим спутникам и помочился.

Мужчина вылил остатки воды на щетку, насухо стряхнул ее и убрал во внутренний карман куртки. Ему хотелось узнать, что это за место, но протокол запрещал подобные вопросы при работе с клиентами.

– Западный Иллинойс, – произнес Гаррет, словно прочел его мысли. – А это местечко принадлежит одному приятелю.

– Вашему?

– Нет, пилота. Он тоже летает; здесь у него запасы авиационного бензина.

Мужчина в ковбойской шляпе взялся заводить мотор насоса у цистерны. В воздухе резко запахло топливом, и собеседники отошли подальше.

– И какая у него дальность перелета? – полюбопытствовал Тито, глядя на остроносого небесного красавца.