Атлантический рейс - Юрий Иванов

Когда-то я неплохо лазал по деревьям. К всеобщему птичьему ужасу, я добрался до основания листьев и сорвал несколько орехов. Внизу, удобно расположившись под кронами пальм, мы взрезали их толстый покров и влили в свои желудки по стакану сладковатого, густого, но очень холодного кокосового молока.

Затем мы совершили небольшую экскурсию к высоким, конусообразным, окрашенным в красный цвет термитникам. Их здесь очень много, больших и маленьких. Как надмогильные памятники, торчат они, привлекая внимание грифов, которые садятся отдохнуть на их острых вершинах. Каждый термитник – многоэтажный дом-небоскреб, населенный множеством насекомых; термиты очень похожи на муравьев, во многом сходен и их образ жизни. Любой ганец говорит о термитах с настоящей ненавистью: насекомые питаются сухой древесиной – и горе тому человеку, чей деревянный дом приглянется обитателям соседнего термитника. Ночь за ночью маленькие, но вооруженные сильными челюстями существа будут выедать сердцевину в балках, досках, бревнах строения. И, наконец, в один день дом, вздымая тучи пыли, обрушивается, мгновенно превращаясь в груду изгрызенной древесной трухи. Термиты выедают сердцевину у телеграфных столбов, и они тоже падают, путая и обрывая провода. С жадностью термиты набрасываются и на железнодорожные шпалы – и поезда рискуют сойти с рельсов. Вот почему в Гане все новые дома, большие и маленькие, строятся только из бетона и шлакоблоков, хотя Гана имеет громадные запасы леса, а цемент приходится ввозить из-за границы.

Шофер машет нам рукой, и мы вновь мчимся по пыльным дорогам Ганы. Дорога взбирается все выше и выше в гору. Здесь больше зелени, прохладнее, по полям бродят стада поджарых коров.

А дорога петляет между холмами, продирается через душные, наполненные сладковатым запахом гнили тропические леса. Она уводит нас все дальше и дальше от океана, вглубь материка. Красная едкая пыль осела на наших лицах, шеях. Она смешалась с потом и разъедает кожу. Эх, если бы броситься сейчас в прохладные воды реки!

И как будто специально для нас между толстыми кряжистыми деревьями, переплетенными паутиной лиан, мелькнула вода. Вольта! Взвизгнули тормоза, автобус остановился. Вот она, широкая, многоводная, неторопливо течет между заросшими деревьями и кустарниками берегами. Выскочив из автомобиля, мы, продираясь сквозь колючий, в пламени красных цветов кустарник, сбежали вниз, к берегу и сделали так, как сделали бы в жаркий день, очутившись на берегу какой-нибудь подмосковной речки: сбросили с себя одежду и бросились в воду. Сильное течение все время сносило нас в сторону, и, чтобы удержаться на месте, мы цеплялись руками за какие-то растения, выглядывающие прямо из воды, стряхивая с их веток маленьких птиц и крупных желтых и зеленых бабочек. Я выбрался из воды первым и, не дожидаясь купальщиков, пошел вниз по течению, присматриваясь, что бы сфотографировать. В двух десятках метров ниже от места, где барахтались мои товарищи, я увидел небольшую отмель и на ней несколько выброшенных водой серых грязных бревен. «Не красное ли дерево?» – подумал я, раздвигая ветки, чтобы получше рассмотреть отмель. Неожиданно одно из бревен зашевелилось, приподнялось на коротких лапах и бросилось в реку.

– Крокодилы! – закричал я, отпрянув от воды.

Купальщики уже были на берегу. Я сосчитал их глазами: все...

На обратном пути заехали в небольшую ганскую деревушку. Был какой-то местный праздник. Вокруг небольшой площадки на длинных нарах сидели празднично одетые мужчины, а в центре танцевали перед ними, изгибались в танце, кружились на одном месте молодые женщины и девушки. Солнце, застрявшее в самом зените, обрушивалось на обнаженные плечи танцовщиц водопадом расплавленных лучей. Но никто, кажется, не замечал жары: барабанщик выкрикивал что-то и ритмично колотил черными палочками в гулкий деревянный барабан; зрители хлопали в ладоши, а девушки старательно выделывали замысловатые африканские «па». Очень хотелось побыть на этом празднике подольше, но время, отпущенное для поездки, кончалось, и мы вернулись в свой автобус.

В тот же вечер мы побывали на шведском и американском теплоходах, стоявших рядом с нами в порту. Суда – отличные, чистые, хорошо оборудованные. Каюты – на двух-трех человек, с установками искусственного климата, прохладные, удобные, но чего-то в них не хватает. Внимательно окидываю взглядом стены, увешанные рисунками и фотографиями «герлс», полку, уставленную бутылками с вином, стол, тумбочки. И, наконец, понимаю, в чем дело: в каютах нет книг.

Ночью мы задыхаемся от духоты. К тому же нас мучают маленькие злые мушки. Они проникают через металлическую сетку, которой закрыт иллюминатор, и облепляют тело, очень больно кусаясь. К утру многие из команды оказываются покрытыми красными болезненными укусами от пяток до макушки.

Очередной день мы проводим на берегу океана. Грохот и лязг железа, рокот моторов и вскрики теплоходов остаются позади. Сбросив сандалеты, мы идем по плотному сырому песку, быстро удаляясь от порта. Прибойная волна здесь высокая, крутая. Она с ревом налетает на прибрежные скалы и с недовольным рыком откатывается обратно в океан. Над волнами постоянно играют небольшие радуги и с пронзительными криками носятся маленькие чайки. Заметив что-то в воде, они пикируют вниз и исчезают в пенных бурунах. А впереди нас бежит стайка маленьких куликов. Когда вода откатывается от берега, они всем табунком бегут за ней и все время втыкают свои длинные носы в размытый волнами песок. Потом волна налетает на берег, и птицы, смешно подпрыгивая, бегут прочь от пенных языков.

На камнях принимают солнечные ванны крупные крабы. Когда мы подходим поближе, нервы у них не выдерживают, и крабы шумным водопадом обрушиваются в волны. На других валунах замерли серые и белые цапли, чайки, стайки бекасов. Вся птичья мелкота уже начинает сбиваться в стаи – скоро они покинут Африку, скоро в путь, на север!

К берегу, оседлав гребень крутой волны, стремительно несется узкая, выдолбленная из ствола красного дерева лодка. Трое гребцов, блестя на солнце мускулистыми спинами, быстро гребут короткими, с лопастями в виде трезубца веслами. Вот еще пяток сильных гребцов. Волна расплескивается, растекается по песку, пирога стукается о гравий, и гребцы, тотчас выскочив из нее, подхватывают хрупкое суденышко и выволакивают его на берег, подальше от грохочущих зеленых валов. Это рыбаки – трое смуглых крепких парней. Они закуривают и несколько минут молча сосредоточенно смотрят на гремящий накат: океан кормит их и вечно грозит. Грозит им пенными водоворотами, в которых от лодки остаются одни щепки, грозит подводными скалами. Грозит, а кормит плохо: среди спутанных рыбацких снастей – небольшого перемета – лежит десяток некрупных скатов, мурена и два небольших каменных окуня. Это все. Весь ночной улов.