Змеиные боги - Лизавета Мягчило

Девчонки молча кивнули, соглашаясь с нехитрым планом. Он подтянулся на руках, помог девушкам забраться на высокий порог и первым шагнул в дверной проем.

Зашуршала крыльями птица, метнувшаяся мимо него к свету неба, задела перьями щеку. Бестужев трусливо шарахнулся, матерясь в стиснутые зубы и судорожно выжимая воздух из легких. Всего лишь любопытная вертишейка, ищущая место для спокойного отдыха.

Замигал луч фонарика, и Саша ударил его об раскрытую ладонь – должно быть, начинала садиться батарейка. Сзади озадаченно засопели девчонки, это заставило Бестужева снисходительно усмехнуться. Они так торопились, чтобы не струсить, что единственным подготовленным оказался он. Случись что плохое, и Смоль пришлось бы отбиваться кроссовками, за которыми она так торопилась в баню.

Увиденное быстро стерло усмешку с лица, горло сжало спазмом. Кто-то был здесь после них. Или что-то.

Два стола, занятые молчаливыми стражами невесты, были пусты. Частично. Картина давила на грудь и крутила кишки в муторном спазме: голова одного скелета свисала со стола, не придерживаемая ничем нижняя челюсть неестественно широко распахнулась, пустые глазницы смотрели на гостей. У второго недоставало бедренных костей. Все, что оставалось от ног, просто смело со стола, разбросало хаотично по избе.

Он смолчал. Промолчала и Катя, лишь Гаврилова не сдержала затравленного всхлипа, клещом впиваясь в его локоть ногтями. Саша сдержал порыв выдернуть руку, осторожно двинулся следом. Луч фонаря выхватывал дробленые остатки белоснежных костей, дрожал, пока они подходили к последнему столу у противоположной стены. Сейчас изба казалась непростительно большой, каждый шаг давался с трудом, в напряжении сводило мышцы.

Когда показался нетронутый скелет невесты, все трое облегченно выдохнули, но Гаврилова неожиданно замялась:

– Слушай, Катя, прости меня, конечно, но мне надо…

Никто не успел среагировать, когда из угла метнулось что-то крупное, вцепляясь в Надину руку. И когда Саша понял, что существо имело человеческие пальцы, он едва не сошел с ума. Стройное обнаженное тело было прикрыто лишь длинными черными волосами, на безумную секунду Бестужеву показалось, что он увидел образ колдушки Чернавы. В это миг, когда пальцы Гавриловой ногтями коснулись его руки и соскочили, она закричала.

Истошно, испуганно. Плашмя упала на деревянные брусья пола, пытаясь сбросить с себя незнакомую девушку. Не девушку, нет – глаза горели злым желтым огнем, острые зубы обнажались в оскале. Лесавка. Он узнал ее сразу.

И, проклиная собственный идиотский героизм, рванул вперед, сбивая ее по-хищному собранное тело с Гавриловой своим весом. Надя взвыла, вскочила на четвереньки и рванула к двери, едва не врезавшись в Смоль.

– На выход, быстро, быстро!

Ботинок ударил в челюсть лесной дочери, там громко щелкнуло, но она не издала ни звука, Бестужев сумел подняться. Побежал вперед, прикрывая спину Кати, с ужасом понимая, что Гаврилова споткнулась о кость и снова завалилась на пол. Он услышал тяжелый удар ее тела о дерево, когда кубарем выкатывался за двери, падая с порога на подвернувшую ногу Смоль. Успел подставить руки, не задавив ту весом, скатился и вскочил. Она тоже поднялась, быстро, дрожа всем телом и хрипло дыша. Саша почти подтянулся на порог, когда Надя по ту сторону двери нечеловечески закричала, оглушительно, так отвратительно громко… Ее крик оборвался слишком внезапно, и в этой нависающей тишине он услышал страшное бульканье, непонятный хруст. Волна крови вылетела за пределы дверного проема, разукрасила алыми каплями порог и их лица. Перед глазами потемнело, он попятился, заслонил Катю спиной. Быстро принялся стаскивать с плеч рюкзак, чтобы найти единственное, что могло дать им шанс – сталь.

«Учение – свет», – он не уставал это повторять, победно вздергивая голову. Теперь Бестужев знал точно: учение – жизнь. Он помнил, что в Древней Руси в колыбели младенцам клали ножи и ножницы, чтобы защитить от лесных дев.

Надя мертва. Бестужев понял это, когда существо оказалось на пороге. Теперь оно не спешило к ним на четвереньках, выходило на ногах гордо и не спеша, плавно вихляя бедрами. Бледное лицо было перемазано в крови, острые зубы щерились в победной улыбке, по нижней губе стекала вязкая струйка крови, она поспешно сглотнула и облизнулась. Опустив взгляд на руки лесавки, Саша хрипло выдохнул, выхватил из газет нож, удобнее перехватил ручку в руке. К груди существо бережно, словно баюкая, прижимало руку Гавриловой с раскуроченным белоснежным плечевым суставом и нитями болтающихся артерий, из которых струйками вытекала ярко-красная кровь.

– Беги, Катя.

Она замешкалась, продолжая трястись рядом, а лесавка смотрела именно на нее, губы изогнулись в ласковой, обещающей ужасную смерть улыбке. Она аккуратно наклонилась, бережно положила оторванную руку на порог и неожиданно резво ринулась вперед. На четвереньках, выворачивая суставы так, как не вывернул бы ни один человек. А Саша побежал навстречу. Идиот. От которого не останется даже костей – их обглодают лесные звери.

Он выигрывал время для нее, молил Господа Бога, чтобы этого хватило. Острые когти просвистели у самого горла, Бестужев едва успел отпрянуть, полоснув существо ножом по щеке. Оно отскочило, огорченно растерло по мертвенно-бледной коже дегтярную черную кровь, облизало пальцы. Обиженный взгляд прошелся по нему, замер на ноже. Лесавка начала двигаться по широкому кругу, припадая к земле и нетерпеливо пощелкивая зубами. Стало по-настоящему страшно. Он не поддался ее ритму – сбивал, делая выпад, заставляя отступить.

– Беги же, я сказал!

Катя сорвалась с места. Он почти заплакал от облегчения, слыша топот за своей спиной. Повернуться Бестужев не мог, как и попрощаться, а ему казалось – стоило. Когда лесавка огорченно закричала, он с кривым оскалом ринулся к ней.

А Смоль бежала, захлебываясь рыданиями, не видя дороги. Произошедшее не доходило до сознания, она отказывалась верить в такой исход. Крик Нади, лицо Саши с сурово сжатыми губами и сосредоточенным взглядом… Ее выворачивало наизнанку хрипами и рыданиями, кислород обжигал легкие. Она неслась вперед, перепрыгивая коряги, грозя выломать ноги – тогда не нужно будет беспокоиться о том, что она не убежит. Катя просто будет обречена на смерть.

Тропинка перед глазами плясала, рябила, Катя споткнулась и упала в чужие руки. С тяжелым свистом вбился в грудь запах листвы, и она жалась в него, цеплялась за руки Щека, размазывая по мягкому свитеру комья сырой земли вперемешку с разводами крови. Сотрясаясь в рыданиях. До боли жмурила глаза, пытаясь остаться в этой темноте под веками. Но сознание всегда было слишком жестоко к ней – сейчас оно не желало ускользать.

– Тише, все хорошо, с тобой все будет хорошо. – Он гладил по спутанным волосам, прижимал к груди ее трясущееся тело. А она пыталась заговорить, отстранилась настолько, чтобы увидеть тепло в золотых радужках. Горько-жесткое понимание.

– Вернуться… Тварь лесавка… Саша. – Хриплое дыхание перемежалось со словами, она слишком резко остановилась