Магистр - Анна Одина

Ратленд сходил на могилу Агнес. То был усаженный фиалками скромный холмик с крестом на приходском кладбище. Винсент постоял над этим холмиком; он стоял над ним довольно долго, то ли пытаясь почувствовать что-то, то ли не веря тому, что уже почувствовал, потом почему-то рассмеялся, сел в машину и поехал в Окем.

Там, припарковавшись в тени раскидистого дуба, он долго, долго наблюдал за одним домом и наконец увидел не только тот женский силуэт, который ожидал увидеть, но и тот, увидеть который лишь надеялся. Второй силуэт помедлил, прежде чем войти в дом, и посмотрел в том направлении, где ждал и надеялся Винсент Ратленд. Но «Серебряного приведения» там уже не было.

Забегая вперед, скажем, что через год, как и положено, на месте могилы Агнес появилась белая мраморная плита и скульптура прекрасной девушки в молитвенной позе, укрытой волосами, как плащом. То была святая Агнесса – покровительница агнцев. Черты лица Агнес узнавались в ней, и улыбалась она точно так же – кротко и немного лукаво. Памятник прибыл от скульптора, пожелавшего остаться неизвестным. В сопроводительном письме он сообщал верной Пруденс, что эскизы, деньги и мрамор для работы были получены им от неизвестного адресата, в краткой прилагавшейся записке выражавшего уверенность: лучше него, этого скульптора, никто святую Агнессу не изобразит. Неизвестный адресат был прав.

Вскоре могила стала объектом паломничества: сюда приходили бесплодные женщины, матери, потерявшие детей, скорбные дамы, никому не говорившие, что именно их мучает. Священник приходской церкви знал, что святая Агнесса – покровительница женщин, подвергшихся насилию, и вопросов скорбным дамам не задавал. Приходили сюда и совсем молодые люди, по их замкнутому виду судя, как будто не очень счастливые. Наверное, были они сиротами и выпускниками разного рода приютов. Паломники, взглянув в мраморное лицо Агнессы, получали утешение, а белый мрамор деликатно окрашивался теплыми розовыми тонами на закате и рассвете. Можно было подумать, что Агнес жива.

Да она и была жива, конечно. Один Винсент Ратленд знал, что памятник не имеет никакого отношения к смерти бывшей монахини-пекинки Агнес Корнуолл, и если что-то и похоронено под ним в городе Уитби, то только смертельная болезнь его сестры Агнес.

25. Дом на холме

Что ж, расставшись с Агнес теперь уже навсегда, Винсент Ратленд вернулся домой и поднялся в кабинет. Он недолго подумал о неожиданном успехе предприятия и пропаже ребенка, но делать уже было нечего, и наш герой занялся непосредственными обязанностями. Однако вскоре его увлеченная работа над источниками Раннего Возрождения была прервана: обеспокоенная миссис Тидлби сообщила, что порученная ее заботам странная леди не отвечает ни на голос, ни на стук, а входить в комнату она почему-то не решалась. Ратленд вздохнул, но не позволил себе роскоши закатить глаза, а немедленно направился к неожиданной гостье (помещалась она в дальнем крыле): действительно, давно пора уже было справиться о ее здоровье, объяснить, где она находится, и предложить различные варианты дальнейшего существования. Дойдя до комнаты гиптской принцессы, он постучал, затем громко позвал ее (словами «Моя дорогая гостья!»), затем постучал еще раз – все безрезультатно. Тогда он открыл дверь и заглянул внутрь.

В комнате горел ночник, но в остальном ничто не говорило о том, что помещение обитаемо. Хозяин усадьбы зашел внутрь, прикрыл дверь и повернулся к окну, где и увидел принцессу: она стояла чуть сбоку, видимо, вглядываясь в темную даль в поисках родины. Сказать точнее, что именно она делала, было затруднительно: даже привычный к необычайным зрелищам и событиям Ратленд был чрезвычайно озадачен тем, что его «дорогая гостья» превратилась в удивительного изящества скульптуру из какого-то яркого переливающегося камня, судя по всему, драгоценного.

Убедившись, что трансформация окончательна, Винсент попытался сдвинуть статую с места. Через некоторое время ему это удалось; статуя ощущалась гранитным монолитом и весила, как чугунный мост. Чуть сдвинув скульптуру набок и надежно прислонив к стене, Ратленд задумался. Ему внезапно захотелось посоветоваться с кем-нибудь по поводу подобного… бесподобного артефакта. Но с кем?.. Уж точно не с экономкой! Об этом размышлял он, неспешно возвращаясь в кабинет из дальнего крыла.

Здесь следует заметить, что пока Винсент учился и разыскивал Агнес, его отношения с советом Торн носили слегка отстраненный характер, как будто одно незаконченное предприятие не давало ему возможности всецело переключиться на другие. Когда же в «деле Агнес» была поставлена точка и наш герой что-то для себя уяснил, его желание приложить себя к активной деятельности резко возросло. У читателя, наверное, уже давно возник вопрос: какого рода должна была быть эта активная деятельность? Иными словами, к чему вообще стремился Винсент Ратленд, исполнение чего счел бы если не выполнением своей жизненной программы, то по крайней мере ее составлением?

Автор должен с некоторым смущением признаться, что ответить на этот вопрос не вполне в его силах. Винсент Ратленд относился к числу людей, всю жизнь движимых долгом, и всю жизнь, сколь бы наполненной свершениями она ни была, вкладывающих в его искупление. Долг этот не обязательно понимать как арифметическую совокупность долгов поменьше (хотя и таких, как считал Ратленд, у него хватало): скорее это некая струна, протянутая через все существо и непрерывно, тревожно вибрирующая. Человек, которому дано многое, с одной стороны, знает, что с него многое спросится, а с другой – не имеет ни малейшего представления о том, где и когда это произойдет, и потому спешит заткнуть все щели, как будто находится на тонущем корабле, зачастую с похожими результатами.

Как помнит читатель из осенних событий 1905 года в Москве (когда Ратленд выиграл пари у статского советника Глебова), Винсент был не чужд концепции благотворительности. Но мы не упоминали о том, что к деньгам, которые в призрение актеров вложил Франц Георгиевич, сам он добавил ровно такую же сумму. Жертвовал он на благотворительные цели и до, и после этого… и вообще – возможно, не вполне в соответствии со сложившимся образом, – крупнейшей своей задачей Ратленд считал уменьшение суммы страдания, накопленного миром. Основная же сложность его миссии заключалась в том, что, одной рукой борясь с этим страданием, другой рукой он сам же умножал его – и впрямую, убивая, как ихэтуаней, и опосредованно, как в случае с Агнес.

После того как второй сознательный переход в Ур увенчался успехом, бывший дирижер задался вопросом: если этот удивительный и непонятный мир связан с ним некой метафизической пуповиной – после происшествия со статуей связь эта стала совершенно очевидна – нельзя ли как-нибудь понять, откуда он взялся, и обратить его себе на службу?

Винсент решил, что ему может помочь сам председатель совета Торн. В конце концов, мэтр де Катедраль все чаще смотрел на ученика выжидательно. Поэтому Ратленд, обычно понимавший вопросы еще до того, как их задавали, через пару дней после обнаружения в спальне драгоценной статуи пригласил патрона из Всех Душ в гости в Хэдингтон, на высокий утес Мерсии-мэнор – к разговору, который, как он справедливо полагал, должен был стать полезен им обоим.

Старинная усадьба привлекла к себе Винсента неспроста, как неспроста привлекла его когда-то тьма Синтры и загадочное Патриаршье подворье в Крапивенском переулке. Люди (некий доисторический субстрат) жили на месте, которое позже стало Хэдингтоном, с каменного века, в веке железном устроили здесь организованное поселение, римляне обжигали здесь керамику, последовавшие за ними англосаксы хоронили своих вождей, а вождей никогда не хоронят где попало. С вот этих-то саксонских времен и шло название Хэдингтона, холма Хедены, где стоял охотничий замок королей Мерсии[135].

Подчинившее себе половину мира Соединенное Королевство, империя, над которой никогда не заходило солнце, ткалось медленно и долго, и до того, как ему собраться из Великобритании и Северной Ирландии, надо было из составных частей (Англии, Шотландии и Уэльса) получить эту самую Великобританию, а до того – сложить вместе гептархию, семь отдельных государств (Уэссекс, Суссекс, Эссекс, Кент, Восточную Англию, Нортумбрию и Мерсию), чтоб получилась Англия, известная нам всем. Мерсия располагалась в центре острова Великая Британия, и исторические особенности происхождения поместья, которым завладел Винсент Ратленд, пожалуй, объяснят нам, почему мэтр де Катедраль, высадившийся из экипажа, утвердительно кивал, медля у ворот, и окидывал окрестность задумчивым взглядом. Название было весьма уместным и территориально, и идеологически: именно здесь по Темзе пролегала граница между Мерсией и Уэссексом. «Где бы еще поселиться Ратленду, как не на границе?» – подумал Адепт и вошел в открывшиеся перед ним ворота.