За Синей рекой - Елена Хаецкая

– Людвиг – мой самый лучший друг! – объявила Марион.

– Где же он? Что-то его не видать…

– Я здесь, – прошептал Людвиг, высовываясь из-за пояса Марион.

– Ба! – завопил Косорукий Кукольник. – Господин Людвиг-Готфрид-Максимилиан фон Смерден цу Пферден, собственной персоной! А что так скромно? Для чего шепотом? Где шествие белых слонов? А, понимаю, вы здесь инкогнито. От кого таимся?

– Да тише вы, – зашипел Людвиг. – Охота вам меня позорить!

Косорукий Кукольник оглушительно захохотал:

– Понятно-понятно, мы стесняемся! Мы, стало быть, влюблены! Кто же сей предмет нашего обожания? Не Марион – уж она-то все про тебя знает. Костлявая, скорая на руку, все в жизни повидавшая лесная маркитантка? Оч-чень сомнительно! Остается унылая девица в штанах с нелепым гнездом на голове, которое она считает прической. Браво! Превосходный выбор! Отчего же она до сих пор еще не герцогиня фон Катцен унд Шатцен?

Людвиг лязгнул зубами, и Кукольник поспешно отдернул руку.

– Ну-ну, я пошутил. В высшем свете теперь так шутят. Я нарочно наводил справки. Кстати, для тебя же старался. Хочешь орешков? Откуда у тебя зубы? Я тебя без зубов делал.

– Выросли, – проскрипел Людвиг.

– В самом деле, – вмешалась Марион, – почему вы так с ним разговариваете?

– Почему? – Косорукий Кукольник поднялся во весь рост. Его огромная тень шевельнулась на фоне деревьев. – Потому что я страшно зол на вас! – громким звучным голосом объявил он. – На всех, без исключения!

Пан Борживой побагровел.

– Всякий франт будет мне… – начал он.

– Молчать! – властно произнес Кукольник. Как ни странно, Борживой замолчал и смущенно запыхтел. – Я был сегодня там. Ел там эти пряники.

– Если вы по поводу вашей покойной родственницы… – встревоженно начал Кандела. – Кажется, ее звали госпожа Гретель? Такая пожилая дама, с несколько эксцентричным характером? Прошу учесть, я с самого начала был против! Между прочим, она первая совершила нападение. Ее левая нога дважды пнула меня в поясницу.

– Мне дела нет до этой старухи, – презрительно отозвался Косорукий Кукольник. – И родственников у меня отродясь не было. Но вы бросили там их! – И непонятно каким образом в руках у него оказались деревянные лошадки, куклы и шарики с плавающими внутри рыбами. – Вы оставили их на произвол судьбы. Им предстояло мокнуть под дождем, терять краски, покрываться плесенью!

– Не понимаю сути ваших претензий, – произнес Кандела. – Это всего лишь игрушки.

– Ах ты, бедный дурак! – загремел в ответ Косорукий Кукольник. – Сразу видать, что у тебя никогда не было настоящих игрушек!

– Позвольте, я взрослый человек и налого… при чем тут игрушки? – забормотал Кандела, но Косорукий Кукольник даже не заметил этой слабой попытки оправдаться.

– Люди теперь пошли сплошь мелочь да гниль. И игрушки ваши такие же, как вы сами. Сделаны кое-как, сломаются – чинить неохота, проще выбросить и накупить новых. С этого и начинается… А настоящую игрушку берегут годами. Ее штопают и подклеивают, мастерят ей наряды, мечтают передать детям… Вот так должно быть!

– А вы, позвольте узнать, кто? – спросил Освальд фон Штранден.

– Это Косорукий Кукольник, – поспешно объяснила Марион. – Это он рассказал мне о Королевстве Пяти Рек.

– Я? – изумился Косорукий Кукольник. – Ничего подобного! Мне дела нет ни до людей, ни до королевств…

– Но разве не вы спасли Людвига? – защищалась Марион.

– Я сделал это вовсе не из любви к какому-то там Людвигу, – возразил Кукольник. – Я помогаю людям только для того, чтобы помочь куклам.

– Но разве люди – не более высокоорганизованная и достойная… – начал было Штранден. – Я хочу сказать, более высокая цель и…

– Кто-то должен думать и о куклах! – перебил философа Косорукий Кукольник. – Когда старую куклу выносят на свалку, кто-то должен направить туда ребенка из небогатой семьи, который подберет ее и будет любить! Когда старые игрушки перетаскивают на чердак, кто-то должен знать об этом, чтобы в свое время туда забрались любопытные дети и обрели для себя сокровища! Кто будет хранить кукол, попавших в беду? Я, Косорукий Кукольник!

– Вы напрасно так низко ставите людей, – снова заговорил Штранден.

Кукольник сверкнул из-под шляпы глазами.

– Отчего же! Я знавал одну герцогиню, ее звали Доротея Вюртембергская, – она очень много сделала для Маленького Безмолвного Племени. Лучшие мастера ее страны изготавливали крошечные кроватки, креслица и столики, шили одежду и обувь, лепили посуду. Куколки жили в красивых домиках. Герцогиня играла ими и позволяла своим подданным ими любоваться. Превосходная женщина! А впрочем, все вздор. Я бы выпил сейчас чаю с пряниками.

– Кстати, – несколько некстати сказал Зимородок, – вы из-за реки или за реку?

– Когда как.

– А мы за реку.

– А как вы собираетесь переправляться?

– Утро вечера мудренее, – ответил Зимородок.

Косорукий Кукольник ухмыльнулся и скоропалительно объявил, что собирается спать, после чего, не снимая шляпы, улегся у костра и мгновенно заснул.

Путники некоторое время смотрели на спящего, который обрушился на них, как стихийное бедствие.

– Странный он какой-то, – высказался пан Борживой.

– Мне кажется, я когда-то его встречала, – заметила девица Гиацинта.

Ее неожиданно поддержала Мэгг Морриган:

– Забавно! И мне так кажется.

– Да, это очень необычно, – согласился философ.

– А что такого? – возразил Кандела. – Небось, бродит со своими кукляшками по всему белу свету…

– Я думаю, – тихо заметил брат Дубрава, – что каждый из нас когда-то встречал его.

– Только не я, – заявил Кандела.

– Ничего удивительного, – ядовито сказал Гловач.

– Тебя, Кандела, могила исправит, – добавил пан Борживой.

Заснули нескоро, разговаривали шепотом, боясь потревожить сон незнакомца.

Освальд фон Штранден проснулся на рассвете и отправился на берег – любоваться красотами. Виднейшие теоретики счастья утверждали, что вдумчивое и безмятежное созерцание видов природы есть один из важнейших компонентов счастья. Это открытие было сделано несколько веков назад и кочевало из одной диссертации в другую. Штранден стал первым в длинной череде исследователей, кому довелось проверить это на собственном опыте.

Перед рассветом ветер стих. Гладкая, как зеркало, вода отражала розоватое небо. Стволы сосен казались красными. В траве пестрели цветы. Эти поздние осенние цветы вызывали у философа странное умиление. Наклонившись, он понюхал один из цветков, бледно-голубой, источающий слабый аромат дыни.

Неожиданно Штранден чихнул. Потом еще раз. И еще. Радуясь, что находится в стороне от лагеря, он высморкался, но это не помогло. Философ весь обчихался, пока дошел до костра.