Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин

«Разрешил ему раз-другой, он и вообразил, что ему все дозволено, а потом с меня спрашивают. Надо положить этому конец. — Вздохнул. — Авось, бог не выдаст, свинья не съест. Да и что за горбыль-то мне будет? Лес — другое дело…»

Он еще раз посмотрел на счета, почесал за ухом и поднял взгляд на входящего замполита.

— Александр Родионович, что делать? — сокрушенно сказал он, протягивая ему счета, — опять самовольно поступил, — и рассказал, как начхоз получил в колхозе картофель и горох.

— Говорите, товарищ Скупищев, в обмен на горбыль и доски договорились? — сказал Столетников. — А сколько они просили?

— Определенно председатель ничего не сказал. Говорит, сколько совесть позволит. Положение у них тяжелое, зерно в амбаре, а крыши почти нет…

— Ишь, ты — совесть… — усмехнулся замполит и задумался.

«Да, хлеб может пропасть, помочь надо. Наше же добро, для нас же люди вырастили».

— Я думаю, Михаил Александрович, — сказал он, возвращая начхозу счета, — горбыль и бракованные доски можно дать колхозу. Кубометров пятнадцать-двадцать. Хватит? — спросил он Скупищева.

— Колхоз, наверно, на столько и не рассчитывал, — повеселел тот, решив, что все сошло благополучно.

— Только надо будет, — продолжал Столетников, — запросить трест и взять разрешение. Я уверен, что нам не откажут. А начхозу за самовольство в приказе вынести выговор и предупредить, — что при повторении подобных случаев будет уволен с работы.

— Вот это правильно! — неожиданно легко согласился Заневский, поражаясь простоте, с какой замполит решил этот вопрос. — «И я в ответе не буду, — пришла мысль, — и Скупищеву урок как самовольничать!» — И сказал начхозу: — Понял? А теперь ступай!

Скупищев от неожиданности съежился, словно его огрели плетью, и медленно вышел, а Заневский поднял на замполита тревожный взгляд.

«Что он скажет сейчас?» — подумал он.

Директор был встревожен предстоящим на днях открытым партийно-комсомольским собранием. Он, знал, что придется выступить и говорить обо всем прямо, и это его пугало больше всего.

19

Едва сумерки окутали землю, электрическим светом брызнули лампочки на столбах, отодвигая сгущающуюся над поселком темноту.

Замызганная грязью полуторка, устало тарахтя, проехала по прилегающей к бору улице и остановилась у дома Заневского. Из нее вылезли два человека.

— Ой, люди добрые, разве можно мешкать? — вполголоса проговорил низенький толстяк, поправляя на большом красноватом носу очки и озираясь по сторонам. — Бери скорее, я калитку открою.

Шофер, здоровенный детина со скуластым лицом и узкими глазами, легко взвалил на плечи мешок и бегом прошмыгнул во двор. Спустил ношу на крыльцо, направился за другой.

Скупищев постучал. В дверях показалась Верочка.

— Вам кого? — спросила она и наткнулась в темноте на мешок. — Ай!!

— Не пугайтесь, Вера Михайловна, — осклабясь, успокоил ее начхоз, — мы вам картошку и горох привезли. Принимайте, пожалуйста!

— Мама! — позвала Верочка. — Иди сюда, ты, наверно, в курсе дела.

— Кто там? — Любовь Петровна увидела начхоза, улыбнулась. — А, Иван Иванович, заходите в комнату.

— Времени нет, дорогая Любовь Петровна, — поклонился он. — Куда прикажете нести картошку?

— Картошку? Какую?

— Я привез нынче из колхоза и для вас постарался… захватил маленько. И гороха тоже вот…

— Спасибо, Иван Иванович. Вы не беспокойтесь, мы сами уберем… Верочка, открой кладовую, а я деньги принесу. Сколько с нас? — спросила Заневская, кутаясь в пуховый платок.

— Ничего не надо, Любовь Петровна, — заискивающе начал начхоз, — это, так сказать, скромный подарок от председателя колхоза…

— Подарок? — Любовь Петровна на секунду закусила губы, потом спросила:

— А Михаил Александрович знает?

— Да-да… впрочем, нет… в общем, что я привез, знает, а про эти, — Скупищев пнул ногой мешки, — я не успел сказать. Замполит был в кабинете, а при нем я не решился…

— Без денег мы не возьмем, — не дослушала его Любовь Петровна.

— Отвезите обратно, — вмешалась в разговор Верочка, — сейчас же!

Девушка еле сдерживала негодование.

— Вера Михайловна… Любовь Петровна, — умоляюще начал Скупищев.

— За-би-райте!.. А о ваших махинациях я буду говорить в другом месте!.. Пойдем, мама.

— Вера Михайловна, Любовь Петровна, одну минуточку…

Но дверь плотно захлопнулась.

Он несколько секунд топтался на месте, потом скользнул взглядом по ухмыляющемуся лицу шофера и вздохнул. Шофер сидел на мешках и насвистывал с такой беззаботностью и равнодушием, будто хотел подчеркнуть свою непричастность к провалившемуся трюку.

«Ну, вот, — с горечью подумал Скупищев, — хотел «замазать» свой выговор, а, видно, налетел на второй. Что-то будет?»

— Ну, поехали, что ли? — шепнул он шоферу. — А то народ еще увидит… Подай-ка мне на плечо мешок.

— С удовольствием! — насмешливо откликнулся шофер.

20

Заневский, готовясь к собранию, засиделся в кабинете за полночь. Медленно и тоскливо тянулось время. Опять звонили из треста, ругали за срыв плана, спрашивали, когда леспромхоз ликвидирует отставание.

«Ничего, поругают-поругают и убавят план», — утешал себя Заневский. Он посмотрел на часы, но они стояли.

«Опять забыли завести», — недовольно подумал он и позвонил на коммутатор. Ему сказали. Пора спать. Он поднялся, потушил свет, вышел на улицу.

Стояла теплая августовская ночь.

Наслаждаясь тишиной, Заневский медленно шел по дощатому тротуару, и высохшие доски гулко отзывались на каждый шаг. У дома с недоумением остановился — в окнах горел свет.

«Почему не спят, — встревожился он, — неужели случилось что?»

Быстро вошел в дом. Нет, все в порядке. Люба и Верочка сидят за столом, вышивают. Облегченно вздохнув, Заневский подошел к жене, похвалил почти вышитую уже подушку, но Любовь Петровна, скомкав работу, недружелюбно вскинула на него глаза.

— Я иду и вижу свет, думал,