Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Эрмин Дельбо, разжигающая костер! — пошутил он. — Если бы я смог вас сфотографировать и передать снимки прессе, я бы сказочно обогатился. Простите меня за юмор! Я не ищу богатства, поскольку родился в очень обеспеченной семье.

— Что до меня, то мне кажется, я могла бы провести остаток своей жизни в лесу, возле моего мужа и детей. Природа так щедра! Достаточно охотиться, ловить рыбу или развести огород, и не будет недостатка в пище, простой и здоровой.

Родольф Метцнер не переставал удивляться. Он и представить себе не мог, что оперная певица, талантом которой он так восхищался, способна вести подобные речи и не бояться жизни в лесу.

— Я думал, вы предпочитаете город, обожаете светские вечеринки и красивые туалеты…

— Я люблю красивые платья и драгоценности, но вполне могу обходиться без них. У меня особое воспитание. Долгое время я считалась сиротой, меня вырастили монахини. Эти святые женщины научили меня скромности, послушанию и многим другим вещам.

— Каким?

— Без матери-настоятельницы монастырской школы Валь-Жальбера я бы никогда не научилась петь, то есть не начала бы петь так рано. Она сразу заметила мой голос в хоре. Я до сих пор вижу сестру Аполлонию, которая, склонившись над партитурами, аккомпанирует мне на фисгармонии[20]. Мое первое выступление состоялось в церкви поселка накануне Рождества. Как же я тогда боялась! Я была одета в темно-синее бархатное платье, которое сшили мне сестры, в косы мне вплели белые ленты. Мне было восемь лет…

— И что вы пели?

— «Ночь тиха», потом «Аве Мария». Меня слушали в полной шише, и, когда я закончила, кюре, отец Бордеро, поблагодарил меня и назвал маленьким соловьем Валь-Жальбера», призывая своих прихожан в свидетели. О! Зачем я вам все это рассказываю? Это же тщеславие.

— Вовсе нет, я получил огромное удовольствие от вашего рассказа. А сейчас я ненадолго отлучусь, ждите меня здесь, никуда не уходите.

Его высокий аристократичный силуэт исчез в полумраке и смешался с другими движущимися фигурами. Оставшись одна, Эрмин словно очнулась, вернувшись к реальности. «Что со мной происходит? — спросила она себя. — В обычной ситуации я бы никогда себя так не повела».

Она в замешательстве смотрела на огонь, мерцающий свет которого был дружелюбным и успокаивающим.

«Обычно я путешествую с Мадлен, с родителями или же с Тошаном. Уже много лет меня сопровождает кто-нибудь из близких. Лишь во время поездки во Францию я была одна. Но в Европе шла война, и я испытывала такую тревогу, что никаких мыслей в голове не было. Сегодняшнее происшествие с этим не сравнится! Авария оказалась не серьезной. Я прониклась симпатией к очень галантному и хорошо воспитанному меломану, потому что чувствую себя с ним в безопасности. И потом, он почти годится мне в отцы».

Эти рассуждения ее удовлетворили. Она представила себя в таких же обстоятельствах, но рядом с Мадлен, своей верной подругой, уверенная, что не заговорила бы с Родольфом Метцнером. «Этого было не избежать, так сложились обстоятельства, — решила она. — Прибыв в Квебек, мы разойдемся каждый в свою сторону. Это всего лишь случайная встреча».

Она подбросила в огонь сухих веток. Звук шагов за спиной заставил ее обернуться. Швейцарец возвращался, руки его были заняты множеством разнообразных предметов.

— Дорогая мадам, не сердитесь на меня: я договорился с одним из официантов вагона-ресторана. Он дал мне сковородку, тарелки, приборы, сало и яйца. Да, представьте себе, яйца остались целы в этом хаосе. У меня также есть вино и хлеб. Ваши ягоды послужат нам десертом. Увы, я не смог раздобыть кофе, ни горячего, ни холодного.

— О, я же вам говорила, не стоило так утруждаться… Но все же спасибо, вы очень любезны!

— К этому причастен не только я! Мать этого официанта — ваша горячая поклонница. Когда парень узнал, что я ужинаю с вами, он расстроился, что не может предложить нам большего.

— Я и на такое не надеялась! — возразила Эрмин, чувствуя себя немного смущенной.

Пребывая в задумчивости, она приготовила ужин. Метцнер не нарушал ее молчания. Это навело ее на мысль, что он очень тактичен и проявляет свой интерес к ней, не будучи при этом навязчивым. Поскольку он не принуждал ее к беседе, она сама завела разговор на милую ее сердцу тему.

— Вы упомянули, что были на моих выступлениях несколько раз. Какая роль, по-вашему, удалась мне лучше всего? А какую роль я исполнила так себе, может, даже посредственно?

— Вы идеальная Маргарита в «Фаусте». Хрупкая, возвышенная и душераздирающая в финале, когда призываете на помощь небесных ангелов! Откровенно говоря, мадам, я ни разу не видел, чтобы вы пели посредственно. Скажем, вам не стоило участвовать в опереттах Капитолия летом 1942 года. Ведь у вас огромный талант.

— Благодарю вас за честность. Тогда шла война, всюду сеявшая горе. Простите, я пытаюсь говорить об оперном искусстве и тут же сбиваюсь на болезненные события.

— Это нормально. Горести и беды надолго поселяются в нашей душе. Нам кажется, что мы их укротили, оттолкнули, забыли и думать о них, но они просто затаиваются в глубине нашего сердца, в любой момент готовые вынырнуть на поверхность и разрушить хрупкое, с таким трудом добытое счастье.

Эти слова нашли отклик в душе Эрмин. После своего возвращения из Франции Тошан так и не стал прежним, и, хотя они продолжали страстно любить друг друга, все было не столь гладко. К неустойчивости этой гармонии добавлялись трагические смерти Талы, Бетти и сыновей последней.

— Да, ничего не стирается из памяти нашей души, — вздохнула она. — О, простите… Это очевидная истина.

Метцнер понял, что она думает о трагической истории, которую он ей рассказал, и обреченно махнул рукой.

— Не будем грустить, дорогая мадам. Ваша яичница с салом была бесподобна. Теперь попробуем чернику.

— Только будьте осторожны: ее сок очень пачкается. Посмотрите на мои пальцы…

Он пожал плечами с беззаботным видом, сразу показавшись ей моложе и еще привлекательнее. Эрмин в волнении опустила взгляд на ягоды, рассыпанные по ее платку.

— А Вагнер? — в эту секунду спросил ее Родольф Метцнер. — Вы пели Вагнера? Мне очень нравится «Лоэнгрин», одна из его знаменитейших опер. Она просто феерична. Вы были бы прекрасной Эльзой.

— Никто пока не ставит Вагнера из-за Гитлера, который отдавал предпочтение его творчеству. Я должна была петь в «Лоэнгрине» время своего пребывания в Париже. В итоге мой импресарио отказался от этой затеи.

— Оставим это. Теперь я хочу задать вам вопрос. Какой из ваших персонажей нравится вам больше всего?

— Мими в «Богеме». Это мягкая, скромная и ранимая женщина. И ария в первом действии, требующая сильного исполнения на предельно высоких нотах, наполняет меня счастьем как в личном, так и в артистическом плане. Знаете, когда она поет:

Но когда встает солнце,Оно дарит мне свою первую улыбку!Я ощущаю первый поцелуй звонкого апреля,Первое дыхание теплого ветра.

Эрмин не удержалась и пропела эти строки, и ее голос невольно взмыл ввысь. Метцнер прикрыл глаза и тихо попросил:

— Еще, прошу вас, спойте еще. Ваш чистый тембр звучит просто волшебно в ночи, у этого костра.

— Но я могу разбудить детей…

— Вы их скорее успокоите, поможете не бояться лесного мрака.

Она колебалась, но, поддавшись искушению, запела начало арии Мими. Вскоре ее хрустальный голос разнесся вдоль неподвижного поезда. Люди прислушивались, затем вставали и подходили ближе, привлеченные невыразимой красотой этого пения. Когда она замолчала, ее уже окружало множество пассажиров: импровизированная публика, потрясенная и восторженная.

— Еще, мадам! — попросил мальчик лет десяти. — Спойте еще!

— Но у меня нет музыканта, который бы мне аккомпанировал, — возразила она.

— Это необязательно, вы поете так хорошо! — воскликнула одна из женщин. — Я никогда не слышала такого прекрасного голоса!

Эрмин в смущении встала. Она с улыбкой обвела взглядом все эти нетерпеливые лица, затем посмотрела на Родольфа Метцнера, словно спрашивая у него совета.

— Делайте, как подсказывает вам сердце, — пробормотал он.

К ним подошел мужчина в широкополой кожаной шляпе. В руке он держал деревянный футляр, форма которого не оставляла сомнений: там была скрипка.

— Я могу сыграть, если вам это поможет, мадам, — сказал он. — Я знаю некоторые арии из опер — насколько я понял, вы работаете в этой области. Например, «Кармен».

— «Кармен»? — удивилась Эрмин. — Я никогда ее не исполняла, но часто репетировала. У меня была роль Микаэлы.

Да, я могу спеть эту арию.Любовь свободна, век кочуя,Законов всех она сильней.Меня не любишь, но люблю я,Так берегись любви моей!

Она от души наслаждалась происходящим. При этом ее облик был так далек от внешности персонажа, испанки с черными волосами. Эрмин вкладывала в свои слова легкость, передавая слушателям свое настроение. Как только она закончила, раздался взрыв аплодисментов, сопровождаемый теплыми словами благодарности. Пожилой, элегантно одетый мужчина, громко попросил исполнить национальную песню, очень популярную в этих краях, и эту просьбу она с удовольствием выполнила.