Твоими глазами - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она уходила в бесконечность.
* * *
Мы — я и девочки — встретили Симона на станции, он приехал поздним поездом.
От станции мы шли пешком через лес. Было одиннадцать часов, июньский вечер, поля, уже скошенные, светились золотом, а зелёные холмы сверкали изумрудным светом в косых лучах закатного солнца.
Мы шли молча, девочки поглядывали на Симона, и вдруг младшая остановилась, и мы все тоже остановились.
— Тебе нехорошо? — спросила она.
Он покачал головой.
— Да вроде нет.
Он говорил правду. Он никогда на самом деле иначе не мог. Когда я узнал, что он попал в тюрьму, я сразу же понял, что он сам явился с повинной. И признался во всём.
— Я не чувствую своего сердца.
Они внимательно посмотрели на него. Без какой-либо тени сочувствия, просто очень внимательно. Как бывает, когда дети останавливаются и смотрят на другого ребёнка, который ушибся. Уважительно.
Мы двинулись дальше. Младшая сунула ладошку в руку Симона. Через несколько минут старшая сделала то же самое.
Это было неожиданно. И совершенно необычно. Они его почти не знали. Виделись с ним прежде всего один раз.
Так мы и шли, и никто из нас ничего не говорил.
Именно поэтому, потому что все мы молчали, мы их и увидели. Мы шли тихо, и ветер дул в нашу сторону, поэтому они не почуяли и не услышали нас, а звук наших шагов ветер относил прочь.
Мы увидели их все одновременно, когда тропинка круто свернула. И резко остановились.
Четыре барсука — мать с тремя детёнышами.
Наш сосед фермер просыпал кормовое зерно на тропинку — широкая полоска зёрнышек светилась словно белое золото в свете заходящего солнца.
Эти россыпи и выманили зверей на тропинку.
Между нами было не больше двадцати метров.
Мы медленно подошли ближе, не глядя друг на друга, очарованные близостью пугливых, грациозных и одновременно неуклюжих животных.
Сошли на траву, чтобы не спугнуть их.
За нашей спиной садилось солнце, видимо, оно ослепило их, у них и так-то слабое зрение.
Наконец, мы приблизились на пару метров к ближайшему из детёнышей. Было видно, как он с аппетитом слизывает золотистые зёрнышки. Мы видели его тёмные глазки. Отдельные белые узоры-волоски среди тёмного меха. Широкие лапы.
Мы чувствовали его запах, запах из его пасти, тревожный запах дикого животного, — до того, как оно заметило наше присутствие.
Тут нас почуяла мать. Она подняла голову и принюхалась. Обернулась и, показывая детёнышам, что им надо делать, стала теснить их к кустам.
Мы прошли по той части тропинки, где только что их видели. Пройдя ещё метров пятьдесят, мы обернулись. Самый смелый из барсучат уже вернулся к рассыпанному зерну.
Созерцание лесных зверей породило ощущение праздника. До самого дома мы шли, растворившись в этом ощущении.
И тут младшая спросила:
— Симон, папа рассказывал, что в детстве ты его спас, когда он тонул.
Он кивнул.
— А почему он тонул?
— Мы купались, недалеко от Рёрвига. Там, где у ваших дедушки с бабушкой дача. Там был омут. Это такие ямы, которые образуются при сильном ветре. И высоких волнах. И сильном боковом течении. Сверху эти ямы не видно. И они могут возникать даже там, где совсем мелко. Мы играли в воде, это было в апреле. Катались на досках, глубина была чуть выше колена. И вдруг перед нами оказалась бездонная яма. В яме стояла холодная вода. Ледяная. У Питера свело ноги. Он провалился в эту яму, я видел его лицо, обращённое ко мне, глаза были широко открыты, и я понял, что ноги ему не повинуются и что надо его спасать. Я нырнул в яму, схватил его и проплыл с ним небольшое расстояние до берега, куда уже бежали ваши дедушка с бабушкой. Вот и всё.
— А сколько тебе было лет?
— Семь.
— И ты так хорошо плавал, что смог спасти папу?
— Да там и не надо было особенно уметь плавать.
Мы с Симоном взглянули друг на друга. Я был обязан ему жизнью. Я всегда это знал. Это чувство довольно трудно объяснить. Мы, как правило, понимаем, что обязаны жизнью своим родителям. Хотя, может быть, и редко задумываемся об этом. Но если есть друг, друг, которому ты обязан жизнью, это совсем другое.
Мы добрались до дома. Я заварил чай и поджарил хлеб. Мы сидели на террасе, в последних лучах солнца, наслаждаясь непривычностью такой поздней трапезы. И тем, что дети до сих пор не легли спать.
Я смотрел на Симона, взгляд его был обращён на юг, в сторону вересковой пустоши. На лице его не было никакой радости. Хотя на какое-то мгновение оно вроде бы смягчилось.
Девочки как будто следили за ним. Очень быстро, украдкой, они пристально поглядывали на него.
Казалось, они увидели что-то незамеченное взрослыми. Как будто они что-то знали. Как будто именно они, девочки пяти и семи лет, продумали весь наш путь со станции. Придумали вопросы Симону. Вели его за руку. Каким-то таинственным образом вызвали барсуков. И расспросили Симона о том, как он спас мне жизнь.
Так всё тогда выглядело. Словно всё происходящее было создано ими.
Чтобы достучаться до Симона.
Они почувствовали ту глубокую воду, в которой он уже почти утонул. И они — во всяком случае, в тот день — обратились к нему: взяли и вытащили его на поверхность.
* * *
Утром мы с Симоном отвезли девочек в школу и сразу же поехали в клинику.
Патрульная машина подъехала одновременно с нами, и пока мы парковались, она медленно развернулась и удалилась в сторону шоссе.
— Тут всё охраняется, — сказал он. — Понятно, что иначе нельзя.
Он сказал это так, что мне стало ясно — он всё понял. Всё то, до чего я с трудом дошёл своим умом и что мне рассказали.
Лиза со своей командой ждали нас. Лиза рассказала Симону про новое оборудование. О том, что датчики теперь вмонтированы в новые шлемы, в халаты и в пол.
На
