Мертвецы не танцуют - Острогин Макс

Секира описала сияющий полукруг, голова урода отделилась от тела, покатилась. Оставшиеся обменялись безразличными шепотками и сдвинулись ко мне, двое по флангам, один в центре.

Я отступил. Не ожидал, что схватка будет выглядеть так. Мне представлялись скорости, погоня, прыжки, уклонения. Ничего подобного. Схватка с сумраками в режиме ускорения походила скорее на шахматы.

Тот, что справа, сделал свой ход. Взмахнул лапой. Метил явно в горло, но я уклонился легко, всего лишь наклонив голову. Сумрака повело, он потерял равновесие, и я тут же пустил ему вдогонку секиру. Лезвие чиркануло по костистой спине, срезало кожу. Сумрак выпрямился.

Я отпрыгнул.

Сумраки замолчали. Двое стояли, окаменев и чуть набычившись, третий шевелился. Ворочал головой, стараясь поглядеть на спину, с которой я срезал изрядный лоскут кожи. Сумраки не торопились. И неожиданно я понял – препарат разогнал меня до скорости, на которой сумрак казался ощутимо меня медлительнее. И это давало мне преимущество, причем значительное. Снял с плеча карабин.

Раненый сумрак улыбнулся мне в глаза. Улыбнулся. Он должен был кричать от боли, он должен был кататься от боли по брусчатке, а он, наоборот, улыбался. Дальше произошло ужасное, сумрак скрючился, дотянулся до лоскута, уцепился за него покрепче и дернул. Я услышал, как пронзительно затрещала шкура, как хихикнул сумрак, разглядывая собственную кожу, как одобрительно зашуршали остальные, и вдруг я почувствовал в руках карабин и выстрелил.

Первый раз я видел, как летит картечь. Она выплеснулась из ствола горячим выдохом, разошлась в зонтик, врубилась в чудовище.

Хорошая картечь, изготовленная Петром, мягкий свинец снаружи, твердый уран внутри, двойной заряд пороха. Почти в упор. Верхняя часть туловища разлетелась в рваные лохмотья, ноги еще продолжали стоять.

Тишина. Я ничего не слышал. Карабин рявкнул, и слух мой просел, в ушах образовалась тяжелая вата. Я убил второго. У этого уцелела голова. Возьму ее, приделаю потом на стену, раньше так всегда люди делали, только оглох вот всмятку.

Попробовал пошевелить барабанами, глухо, ничего. Двое. Две штуки.

Продолжали стоять.

Ненормально. Совсем ненормально. Накидываться скопом, так надо. Любая обычная погань совсем по-другому действовала бы, наскакивала вместе, а не по очереди. Но сумраки были другие. Не знаю, по какой причине, но они работали по очереди.

Сумрак шагнул вправо. Второй тоже. Принялись описывать круг. Это было уже знакомо, волкеры, если особенно молодые, иногда так делают, кружат, кружат, поджидают, ловят момент, готовятся к броску.

Эти…

Опять не так, опять через перекресток – эти просто брели вокруг. Волоклись, чуть ли не заплетаясь, и я не знал, что дальше. Чего ожидать.

Шагали, шагали, потом тот, кто шагал вторым, начал отставать. Он отставал все больше и больше, и теперь они рисовали круг друг напротив друга. А я в центре. Я ждал. Слишком просто все получалось как-то…

Резко. Всего на мгновенье я выпустил из вида того, кто был за спиной. Этого хватило. Наверное, шестое чувство, вернее, Бог в ухо шепнул. Прыгнул в сторону, сухожилия хрустнули, мимо пролетела тварь. С распростертыми лапами, с яростью, с ревом. Рева я не слышал, конечно, но он был, этот рев. Морда перекошена раз.

Сумрак в ярости был хорош. Мне понравилось. Я тоже был в ярости, ярость – это прекрасное чувство. А эти их лапы…

Некоторые сумраки умели работать, я оценил. Левой в голову, и тут же правой снизу, башку снести, кишки выпустить. Лапищи у него были длинные, когти или сросшиеся пальцы, не разглядеть, успевал только уворачиваться, приседать и подпрыгивать, вбок, влево, вправо, секирой я уже не атаковал, так, парировал удары.

Второй. Почти сразу присоединился, и почти сразу они стали работать синхронно, один по низу, пытаясь оторвать ноги, другой старался снести мне голову. Наверное, со стороны, ну если бы кто мог меня видеть, то решил бы, что я похож на мячик Мячик, в который играют два непонятных существа, прыг-скок, прыг-скок.

Сожрали Курка.

Ненавижу.

Они прижимали меня к стене. Шаг за шагом, верно и неотвратимо. И все-таки достали.

Гомер учил – никогда не ввязывайся в драку. Противника надо обезвреживать сразу и предпочтительно навсегда, в шею, в шею надо стрелять. Рукопашная схватка – вещь непредсказуемая, любой, даже самый сильный и опытный боец может рано или поздно запнуться о предательский камень.

Сделать неверное движение, потянуть кисть, моргнуть в неподходящее мгновение, может отвлечься, упустить вдох, забыть про выдох, руки могут вспотеть, и рукоятка верного меча проскользнет, и песок в глаза, да мало ли причин для последней ошибки?

Ошибка стоит дорого. Ошибка – это жизнь. Любая, даже самая мелкая и безобидная рана приведет к поражению. К смерти. Если нет возможности успокоить противника с двух ударов, лучше отступи, в этом нет ничего позорного, отступление сейчас – победа в будущем. Надо было, наверное, отступить. А так они все-таки достали меня. Я даже не увидел кто. Коготь, чирканул по ребру, зацепил мясо. Мне показалось, он ребро вообще вырвал – меня подбросило в воздух, развернуло, и я обрушился на асфальт.

Однажды я падал с третьего уровня. Невысоко и, в общем-то, неопасно, приложился несильно, встал и вперед. Падение на брусчатку в состоянии ускорения… Наверное, как этажа с пятого, не меньше, земля ударила меня всего, сразу, ребра сложились, и зубы, передние все, в осколки, нету, плечи, колени, даже пятки, не знаю как, но я умудрился стукнуться даже пятками.

Правая рука сломалась, под каким-то диким углом, как палочка, кость вылезла наружу, красная пелена стала гуще, через несколько тянучих мгновений пришла боль. Сумрак надвинулся, облизываясь, я дотянулся до потерянной секиры.

Сумрак прыгнул. Я успел выставить секиру, упереть рукоять между булыжниками, острие направив вверх.

Лезвие пропороло брюхо, сумрак сел, залив меня черной дрянью своих кишок. Секира разрезала его почти пополам, но он продолжал барахтаться, пытался дотянуться до моего горла, столкнул его набок

Третий.

Остался один. Он стоял чуть поодаль. Медленно стоял, наблюдая как бы. Я отполз от мертвечины, мог бы и не отползать, все равно перепачкан был, год не отмоешься.

Надо было подняться, встать на ноги, не хотелось вот так, лежа.

И я поднялся.

Правая рука болталась вдоль туловища, побрызгивала кровью, сломанное ребро выставилось справа, особой боли не чувствовал, но знал, что она скоро придет. Кажется, еще нога. Тоже правая, в колене. Надрыв сухожилий. Или чашечка. Мениск, не знаю, плевать, Курка сожрали…

Поднял секиру. Левой. Ничего, левой я тоже не промахнусь.

– Сюда!

Крикнул я, но ничего, разумеется, не услышал.

Сумрак переместился ближе. Поднял секиру. Я думал, что он собирается закончить с нашей беседой, но на меня он и не поглядел. Склонился над третьим.

На секунду мне показалось, что он хочет помочь товарищу, но это была погань. Сумрак принялся жрать своего. Еще живого.

Наверное, это было самое мерзкое, что я видел в последнее время. Запредельное.

Но это стоило увидеть. Чтобы понять окончательно – мы не можем существовать вместе. Ни в одном городе, ни на одной планете. В одном воздухе.

Я пополз. Подальше. Сил на последнего не осталось, ладно, и так неплохо, троих…

Горло сжалось. Спазм, в голову шибанула кровь, брызнула из носа и из глаз, как у Старшего, ладно. Я полз. Не очень хорошо представлял куда, подальше. Из оружия остался лишь нож и усиленная граната, ножом стану отмахиваться, граната… Граната тоже пригодится.

Скорость падала. Я ощутил это предельно ясно – ускоритель прекращал действие, пятнадцать минут упоительной стремительности подошли к концу.

Боль. Почувствовал, как наливаюсь жаром. Горела кожа, только не снаружи, изнутри. Не знаю, как это могло быть, именно изнутри, отчего хотелось ее немедленно содрать. Сердце. Ощутил, как оно висит там, в глубине, за ребрами, как натянуты вены и артерии, до звона, вот-вот оторвутся. Печень разбухла кровью, желудок сжался, залитый кислотой. Даже с позвоночником что-то, мускулатура пульсировала, расслаблялась и напрягалась, резко увеличилась подвижность, позвонки терлись друг о друга, и снова больно, больно, очень больно, к черту вериги…

В голове опять что-то взорвалось, мир скачком вернулся к привычной скорости, меня качнуло, не устоял. Снова больно, почему же так больно…

Пополз.

Переулок кривых фонарей, солнце опустилось, и сумерки слились с сумраками. Трое. Я успокоил троих, четвертыйобедал. Перекусывал. Погань питается поганью, давно известно… Вырезал когтями длинные узкие полосы, комкал их в шары и отправлял в рот. Не успевал дожевывать, и предыдущие полосы свисали из пасти черными червями.

Я остановился. Передышаться не получалось совсем, легкие не сжимались. Ребра. При каждом вдохе-выдохе поломанные острые кости скребли меня изнутри, решил не дышать, просто ползти, ползти, а там видно будет.