Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин

«Дзынь.»

Вера промолчала.

Они прошли по витой тропинке парка до следующего моста, где Вера указала министру глазами на одну из полускрытых ветками беседок и тихо сказала:

— Там Джен Джи.

— Как вы его рассмотрели?

— Я узнала искру Дракона. Они у всех разные.

Он впечатлённо двинул бровями, но промолчал, опять с кем-то поздоровался на площади, они прошли мост, подошли к беседке с Джен Джи, он уже смотрел в их сторону, когда они подходили, как будто дожидался. Вера издалека помахала ему рукой, он тоже радостно помахал, а министру показал какой-то жест, который Вера поняла как «попозже, где обычно», министр ему кивнул и пошёл дальше. Посмотрел на Веру и сказал шёпотом:

— Он работает наследником, не будем ему мешать.

— В чём заключается работа наследника?

— В выслушивании комплиментов его дому и выражении благодарностей гостям за то, что почтили этот дом своим визитом. Скукота.

«Дзынь.»

Вера промолчала, осмотрелась и спросила шёпотом:

— А где клёны-то? Полдворца обошли, ни единого клёна не видели.

Министр рассмеялся и признался, как в плохой шутке:

— Здесь, на самом деле, не особенно подходящий климат для этих клёнов. Сад клёнов маленький, в самом дальнем углу, где у меня Сад Камней, там у них Сад Клёнов. Он требует огромных усилий от садовников, так что его берегут, и над ним купол, как у моего деда для уток был. Здесь, хвала богам, хоть стекло дешёвое, можно себе позволить. А утки тут свободно ходят, так что смотрите под ноги, случаются сюрпризы.

Вера тут же опустила глаза, быстро осмотрела дорожку, но она вся была чистая, и она честно сказала:

— Не вижу сюрпризов.

— Вон. И вон, — министр указал пальцем на несколько кучек в неприметных местах, Вера уважительно подняла брови:

— Глаз-алмаз.

— Намётан, — фыркнул министр, — я в доме Кан вырос, там этого зверья тьмища, ещё и грёбаные чайки. За ними сколько ни убирай, всё равно что-то найдётся. А вон и женщины Кан, кстати. Тоже полны сюрпризов.

— Не любите вы сюрпризы, я погляжу, — она посмотрела на ту беседку, на которую смотрел министр, потом ему в глаза, он усмехнулся:

— А кто-то их любит?

— Есть разные люди.

— Они не знакомы с женщинами Кан.

— И тётушек вы тоже не любите, я погляжу.

— А вы сейчас увидите, как они со мной разговаривают, и поймёте, почему. Сюрприз на сюрпризе.

— Не знаю, в моём мире, сюрпризы — к деньгам. Вступить — к деньгам, птичка с неба одарила — тоже к деньгам, и даже если приснилось — всё равно к деньгам.

— А если наяву облили? — с шутливой серьёзностью уточнил он, она ответила ещё серьёзнее:

— Точно выиграете в лотерею.

Он мрачно рассмеялся, пошёл медленнее, посмотрел на Веру и сказал со смесью недоверия и тревоги:

— А вам, я смотрю, как с гуся вода?

— А чем они меня проймут? Они мне никто, мне на их мнение плевать с высокой колокольни. У вас есть такое выражение — «человека карают только те боги, в которых он верит»?

Он качнул головой, вздохнул:

— Красиво. Вы сегодня прямо фонтанируете мудростью. Как там было про камикадзе? Любование... вулканом на фоне вишнёвого цвета?

— Наоборот. Но так тоже хорошо. Это не я придумала.

— А кто?

— Я не знаю, какой-то анонимный мудрец из интернета, у нас так обычно формируется народный фольклор. Люди выдают забавные или меткие выражения в огромных количествах постоянно, некоторые откликаются в душах других людей, они их повторяют, и со временем фраза становится всеобщим достоянием, и никто уже не помнит, кто её первым запостил. Иногда их по ошибке приписывают древним мудрецам или политикам, но потом кто-нибудь находит истину и обличает фальшь. В этом участвует весь мир.

— Круто. У нас если не записать и не заплатить за издание, то любая мудрость просто растворится в воздухе. Поэтому я стихи Тедди всегда записывал. Но я всё равно уверен, что где-нибудь в деревнях до сих пор живут люди, которые виделись с ним лично, он им что-то говорил, они это запомнили и повторяют другим, но многие уже не знают, кто это сказал, и оно со временем растворится в фольклоре точно так же, как любая местная поговорка. И никто не будет знать, что это он сказал.

— Но он же тоже не сам выдумал сто процентов того, что говорил, он что-то принёс из своего мира.

— Может быть.

— Тогда всё честно?

— Может быть. Но мне всё равно жалко это терять.

— Жадность, — шутливо протянула Вера, он посмотрел на неё с шутливым возмущением, потом посмотрел на беседку, к которой они неумолимо приближались, и сказал:

— Тедди говорил, «крикливая баба хуже осла — осёл, по крайней мере, работает».

— Так им же нельзя работать?

— Вы думаете, если бы им было можно, они бы тут же бросились вкалывать с восьми утра до восьми вечера? — министр посмотрел на неё так, как будто ответ не требовался, она ответила:

— Люди разные.

— Женщины зато одинаковые.

— Женщины — тоже люди, удивлю вас.

Министр посмотрел на неё с большим желанием ответить, которое блокировалось большим нежеланием ссориться, выдохнул и отвернулся. Они дошли в молчании до ступенек на второй этаж нужной беседки, остановились перед ними, пропуская компанию, которая спускалась, министр им поклонился, они сделали вид, что не видят его, его это сильно зацепило, но он не подал вида. Выпрямился и посмотрел на Веру, она спросила:

— А здесь устроить веселуху?

— Они не дадут вам повода, они не такие дуры как Мико, — печально усмехнулся министр, потом подумал и сказал: — Но если дадут — вперёд.

— Хорошо. Идём, — она решительно взяла его под руку и потащила наверх.

Там за длинным низким столом сидели на специальных стульях без ножек женщины в многослойных шелках и золоте, с накладными причёсками размером в ещё одну голову. В центре сидела шикарная и толстая, в том самом парике «под седину», слева от неё — более молодая и беременная, а справа — совсем молодая, если бы не макияж, Вера бы ей и восемнадцати не дала. Чуть в стороне сидели музыканты с местными маленькими барабанами и тай-бу, по углам дежурили празднично одетые солдаты без оружия, но профессия была написана на их лицах. Министр обогнал Веру перед самым порогом, вошёл первым и поклонился достаточно почтительно, она в первый раз за вечер видела, чтобы он кланялся не для галочки:

— Старшая Кан.

— Здравствуй, Шен Он, — наигранно улыбнулась седая, опустила подбородок на полградуса, указала рукой на угощения на столе: — Присаживайся, дорогой, представь нам свою спутницу. Из какого она заведения?

Министр онемел от шока, мигом становясь таким бледным, что это было заметно даже в тёплом свете фонарей, Вера отвела взгляд от его лица и тут же поймала взгляд охранника за спиной женщин — даже охраннику было до смерти неловко от этого заявления, он стоял красный и прятал глаза, нервно пытаясь нащупать руками на поясе что-то, что в парадный костюм явно не входило, но он от шока об этом забыл. Вера улыбнулась старшей Кан максимально понимающе и помахала ручкой:

— Я из бездонных рудников далёкого, куда более развитого мира. Зорина Вероника Владимировна, но вы можете звать меня госпожа Вероника — я знаю, что вам это сложно запомнить. Йори, бедняжка, до сих пор выговорить не может, надо ей записать. А вы?

Женщина на неё не смотрела, как будто её здесь не было, Вера делала вид, что всю жизнь разговаривает со стенами и давно привыкла, первой подошла к столу, сняла туфли и уселась на подушку в позу лотоса, делая вид, что в упор не видит охреневшие глаза женщин. С наслаждением погладила руками ступни в смешных цыньянских носках, согнула пальцы в одну сторону, в другую, страстно мурлыкнула в потолок:

— О, какой кайф! Находилась, устала. Хоть посижу у вас удобненько. Господин министр, присаживайтесь, — она поправила для него подушку и обернулась, умудрившись сидя изобразить позу «я — гибкая богиня, а вы — чурбачки деревянные». Судя по румянцу на лице министра, получилось отлично.