Vive le basilic! - Вера Камша

Колонна отскочила от земли, вернее, от спружинившей «подушки»? От навоза?! И почему… почему она изгибается?! Плавно изгибается, будто каучуковая… Камень и металл так не могут!

– Идем! – Капитан схватил Эжени за руку и поволок с балкона. Поль рванулся поднять оброненный бинокль, чувствуя спиной стремительное, рассекающее воздух движение. Когда газетчик распрямился, пыль почти осела, и он стал виден во всей своей красе безо всяких стекол. Тварь была в точности такой, как в книге маркиза. Петушиный гребень, змеиная шея, лебединые крылья, птичьи лапы со шпорами…

«Иногда василиску приписывалось человеческое лицо», но этот обошелся куриной башкой. Размером с омнибус. Быстро скользящее вниз по «шее» вздутие знаменовало последний путь мсье инженера… или какого-то другого мсье. Красноречивый бугорок пропал, и монстр шевельнулся, озирая площадь. Взмыло белое облачко – ударили изготовившиеся к салюту пушки, грохнуло, и тут же взметнулась и рухнула вторая колонна… Хвост! Хвост хлестанул по злосчастной батарее под аккомпанемент еще гулявшего между домами эха. С деревьев яблоками сыпались мальчишки. Они оставались лежать там, куда падали. Не шевелясь. Площадь замерла, сидевшие на балконе мужчина и женщины были в обмороке, если не мертвы. Дюфур чертыхнулся и бросился наутек.

Коридор был безлюден, будто в дурном сне, но со стороны буфетов и парадной лестницы слышались крики и шум. Там жили, и пусть живут дальше… Поль распахнул служебную дверь и очутился на лестнице – гулкой, узкой и пустой, только внизу слышались удаляющиеся шаги. Прыгая через две ступеньки, газетчик кинулся вниз. Анри, будь он один, уже был бы на рю де Мюра, но Эжени не могла идти быстро, и Поль догнал спутников в цокольном этаже. Капитан молча кивнул, Эжени не заметила. Почему капитан не подхватил ее на руки, Поль не понял. Дурацкий вопрос бился в голове вперемешку с дурацкой же книжкой. Василисков высиживают в навозе… Василиск убивает взглядом… Если увидишь его раньше, чем он тебя, спасешься. Возможно…

Возле черного хода торчал огромный швейцар в раззолоченном мундире. Тот самый легионер… На обитых знавшим лучшие времена бархатом скамьях сидело несколько мужчин в черных фраках. Все держали на коленях пальто, и никто не спасал гостей. Дюфур лакеев не осуждал и возвращаться не собирался.

Швейцар механически щелкнул каблуками, Анри столь же бездумно ответил на приветствие.

– Мсье, – решился один из лакеев, – что… там?

– Василиск, – ответил за капитана Дюфур. – Воздвигся. Шли бы вы отсюда, пока он… занят.

Эжени заплакала. Швейцар-легионер вновь щелкнул каблуками и отодвинул засов.

Эпилог

Кучер, отвозивший потерявшую шляпку молоденькую даму в трауре и ее двоих спутников, о монстре ничего не знал, как не знали о нем сидящие в кафе и прогуливающиеся по воскресным бульварам горожане. Ничего не подозревали и одетые в парадную форму ажаны, только в самом конце поездки фиакру пришлось пропустить шедший крупной рысью жандармский эскадрон, и тут Поля осенило.

– Аргаты, – сдавленным голосом произнес газетчик. – Про них тоже слишком много говорили.

Только порожденные фантазией дикарей убийцы были проще и… чище поднявшегося над толпой порождения новой политики и старых сказок. Анри про аргатов не слышал – он держал за руку Эжени, и Поль отвернулся. До сдачи репортажа оставалось семь часов, и в редакции по случаю выходного дня не было никого, кроме швейцара и пары рассыльных.

– А мы боялись пожара. – Капитан все-таки слушал. Или не слушал, а, как и Поль, думал вслух?

– Пожар бы заметили.

Если б с площади ринулись обезумевшие люди, это тоже заметили бы. Значит, никто не ринулся. Василиск убивает взглядом.

– Мсье, – сказал кучер, – с вас экю.

– Ждите здесь, – велел Дюфур, давая два. – Я провожу друзей и вернусь.

Отворивший лакей доложил, что приехал мсье маркиз и картина из спальни мадам по его настоянию перенесена в гостиную. Эжени, не дослушав, с каким-то стоном бросилась к отцу.

Над головой де Мариньи висел пейзаж – над переливчатым морем занимался прохладный розоватый рассвет. Сам маркиз держал рюмку, которую при виде дочери аккуратно поставил на стол, после чего раскрыл объятия.

– Так и знал, курочка, что вы сюда заедете. Я приехал верхом, это не так удобно, зато не застрянешь. Низвержение закончилось удивительно рано, я думал, что успею прочитать газеты.

– Мы удрали, – с ходу признался Поль.

Маркиз выслушал с видимым интересом, а слова старого гарраха попросил повторить.

– Ничего не поделаешь, – кротко согласился он с неизбежным, – теперь нам придется жить не только с парламентом и Кабинетом, но и с василиском. Не думаю, чтобы он стал президентом Республики по примеру Трансатлантидской конфедерации; видимо, придется считать его чем-то вроде инфлюэнцы. Она тоже каждый год убивает какое-то количество людей, что не мешает торжеству жизни.

– Жизни? – обреченно переспросила Эжени. – Жизни?!

– Конечно, курочка. Видишь ли, у меня тоже бывают сны. Бабушка Эжени любила вспоминать, как император гулял с ней у моря. Их застигла гроза, и молния ударила очень близко. До реставрации Клермонов папенька – мой брат, увы, очень на него похож – часто давал понять, что бабушка Эжени… Впрочем, это недоказуемо и никому теперь не нужно. Басконец, как и этот аргат, бесповоротно мертв, а я говорю о жизни. Вам, Дюфур, пора в редакцию. Должен же кто-то объяснить городу и миру, что, как пишут в подобных случаях, надо соблюдать спокойствие.

Газетный лист на внутренней стороне стеклянной двери украшал василиск в берете, сковавший взглядом депутатов и министров. За их спинами узнаваемые воры в цилиндрах растаскивали казну, а кайзер в военной каске подкатывал к границе Республики огромную пушку. Карикатура была удачной, вчера над ней смеялась вся редакция.

Поль повернул надраенную ручку и поднялся по лестнице. Папаша Леру в старом пальто поверх ливреи читал «Оракул». Увидев Дюфура, бедняга торопливо сунул презренный листок под конторку.

– Добрый день, мсье… Вы сегодня рано, еще убирают…

– Так получилось. Отправь рассыльных за Жоли, и пусть обойдут всех. Кого найдут – в редакцию. Срочно. Я схожу в комиссариат и сразу же вернусь.

Тубана породила ложь, в которую в конце концов поверили сами лжецы. Три деревни поверивших! Сколько десятков тысяч верят в басконское проклятие? Сколько уверуют сегодня? Алеманские газеты кричат об изголодавшемся имперском монстре. Прибавляем еще и алеманов…

– Мсье Дюфур, что передать мсье Жоли?

– Что… Я напишу.

Карандаш куда-то задевался, и Дюфур, на ходу вытаскивая блокнот, прошел в кабинет, где как раз возился уборщик. Рядом с письменным прибором на полной вчерашних окурков пепельнице восседал василиск. Живой.