Христианские левые. Введение в радикальную и социалистическую христианскую мысль - Энтони Д. Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта критика капитализма демонстрирует радикализм, лежащий в основе теологии освобождения. Недостаточно заниматься благотворительностью или добиваться поверхностных реформ, необходимо изменить саму систему. Классическим выражением этой позиции является афоризм бразильского архиепископа Дома Хелдера Камара (1909–1999): «Когда я даю бедным еду, меня называют святым. Когда я спрашиваю, почему у бедных нет еды, меня называют коммунистом»[765]. В другом своем высказывании, менее известном, но не менее прямолинейном, Камара утверждал, что «поверхностной, формальной реформы будет недостаточно. <…> Необходима структурная революция»[766]. Тот же акцент содержится в «Манифесте епископов третьего мира», согласно которому там, где система сама порождает бедность и несправедливость, Церковь должна не просто призывать к реформе, но отвергнуть систему, противоречащую воле Божьей[767]. Ричард Шолл (1919–2002), пресвитерианский миссионер и один из немногих протестантов, внесших вклад в латиноамериканскую теологию освобождения, считал, что «уже невозможно отрицать, что причины бедности носят структурный характер и требуют структурных изменений в базисе»[768]. Латиноамериканская церковь, говорил Гутьеррес, «должна пророчески обличать каждую ситуацию дегуманизации, которая противоречит братству, справедливости и свободе. <…> Церковь должна доходить до самых причин этой ситуации, а не довольствоваться указанием на некоторые ее последствия и вниманием к ним»[769].
Эта радикальная критика, утверждает Берриман, есть критика Христа. «Теологи освобождения не пытались переделать Иисуса в социального революционера», – говорит Берриман, однако в послании Христа содержатся «семена критики любого употребления власти, влекущего смерть людей». Теология освобождения, в свою очередь, «настаивает на том, что вера не может быть нейтральной, когда речь идет о жизни и смерти людей»[770]. Результатом этой радикальной критики стала смерть Иисуса. Однако в смерти Христа Бог отождествился с угнетенными и страдающими, а в Его воскресении Бог жизни одержал победу над силами смерти – идолами, ложными богами угнетения и капитализма[771]. Теология освобождения радикализовала многих христиан – мы уже отмечали переход верующих от христианской демократии к теологии освобождения, а также то, что в движение сандинистов в Никарагуа вступали члены первичных церковных общин. Такие христиане, как участники Рабочего движения католического действия, поддерживали социалистическое правительство Чили, а международная конференция «Христиане за социализм» в Сантьяго процитировала Че Гевару, объявив: «Когда христиане решатся стать настоящими свидетелями революции, тогда революция в Латинской Америке станет непобедимой»[772].
Один из множества примеров такого радикализма дает колумбийский священник Камило Торрес Рестрепо (1929–1966). В 1960‐х годах Торрес стал своего рода предвестником освободительных идей, которые получили развитие в конце 1960-х – начале 1970‐х годов. Он стремился объединить угнетенных капиталистической системой – крестьян, рабочих, жителей трущоб и лачуг, а также критически настроенных к системе интеллектуалов – в революционный Объединенный фронт, утверждая, что революция – это «путь к созданию правительства, которое кормит голодных, одевает нагих, учит невежд, проявляет милосердие и любовь к ближнему на практике, а не только время от времени и не только по отношению к немногим»[773]. Торрес вступил в отряд колумбийских партизан и погиб в бою. Архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Ромеро (1917–1980), канонизированный папой Франциском в 2015 году, также поплатился жизнью за свою радикальную критику угнетения. Ромеро был убежденным противником военной диктатуры в Сальвадоре и был убит зарождавшимся движением «контрас», когда служил мессу[774]. Это не единичные примеры – в Латинской Америке с 1964 по 1978 год был убит 41 священник, еще 11 пропали без вести, 485 были арестованы, 46 подверглись пыткам, а 253 оказались высланы из своих стран[775]. Эти репрессии обрушились на единомышленников бразильских епископов, заявивших в 1973 году, что капитализм – «величайшее зло, накопленный грех, гнилой корень, дерево, чьи плоды мы познали: нищета, голод, болезни, смерть», – и потребовали, чтобы общество вышло «за рамки частной собственности на средства производства», ибо
мы хотим мира, в котором плоды труда будут принадлежать всем. Мы хотим мира, в котором люди будут работать не для того, чтобы разбогатеть, а для того, чтобы у всех было все необходимое для жизни: еда, медицинское обслуживание, жилье, школьное образование, одежда, обувь, вода, электричество. Мы хотим мира, в котором деньги будут служить людям, а не люди будут служить деньгам. <…> Мы хотим мира, в котором люди будут едины, а разделение на богатых и бедных будет упразднено[776].
Теология освобождения, марксизм и христианский социализм
Это радикальное представление подводит нас к частому обвинению против теологии освобождения: она является не более чем формой марксизма. Этого опасались, например, и папа римский Иоанн Павел II, и кардинал Йозеф Ратцингер – будущий папа Бенедикт XVI – в его бытность главой Конгрегации доктрины веры[777]. И хотя теология освобождения вступала, как выразился Гутьеррес, в «плодотворную конфронтацию с марксизмом», она никогда не была его рабской последовательницей[778]. Христиане (например, Рабочее движение католического действия) поддерживали социалистическое правительство Чили; многие в Никарагуа поддерживали сандинистов; другие, как мы видели, цитировали Че Гевару, призывали к революции и сражались вместе с партизанами-коммунистами[779]. И все же эти радикальные действия совершались на основе христианского, а не марксистского мировоззрения. Как отметил один автор, «на сторонника теологии освобождения больше влияет Евангелие от Марка, чем Евангелие от Маркса»[780].
Теология освобождения, объясняет Берриман, в первую очередь имеет библейскую и богословскую природу. Она опирается на некоторые инструменты и концепции марксистского анализа, но сама не является марксистской – в лучшем случае, ее можно назвать «марксистской в ограниченном смысле использования некоторых марксистских концепций»[781]. То, как теология освобождения использует марксистские концепции для усиления, а не замены теологических идей, показывают два важнейших примера из труда Гутьерреса. Братство, утверждает Гутьеррес, является теологическим фактом, который должен лежать в основе правильно организованного общества. Однако марксистский анализ показывает, что это братство игнорируется «разделением человечества на угнетателей и угнетенных, на владельцев средств производства и тех, кто лишен возможности пользоваться плодами своего труда, на антагонистические социальные классы»[782]. Кроме того, опираясь на Книгу Бытия, Гутьеррес утверждает, что труд должен приносить удовлетворение, однако, как отмечал Маркс, при капитализме труд отчуждает и «вместо того, чтобы освободить человека, порабощает его еще сильнее»[783]. Помимо этого, Берриман утверждает, что ключевая идея теологии освобождения – предпочтительный выбор
