Игра ненависти и лжи - Л. Дж. Эндрюс

я боялась этого человека, будучи уверенной, что он презирает меня. Теперь же, пекло, он был спасительным даром богов.

– Ты помнишь, как выбираться? – спросил он, возвращая маску на лицо.

– Да, – я стянула кроличий мех, накрывающий корзинку. Внутри лежали буханка зернового хлеба и ломтики кровавой сливы. Ниже, под отрезом ткани, поблескивала сталь. Дрожащими пальцами я прикрыла нож.

Йенс кивнул и повел меня в ночь.

Я ровным шагом шла за ним, опустив голову и прижимая корзинку к груди. Требовалось немало самоконтроля, чтобы не отрывать взгляд от зернистой дорожки и не помечать каждого скидгарда, как учил меня Кейз. Это был риск: входить, не зная лиц, выходов или того, узнают ли вообще мое лицо.

Я чуть не улыбнулась, представив себе, как вполне здравомыслящий Повелитель теней хмуро глядит на меня за то, что я так нелепо рисковала, пойдя на дело.

– Боги, – тишину разорвал тихий вздох. – Милорд, какая неожиданная честь.

Я осмелилась на секунду поднять взгляд, когда сапоги разбегающимися мышами прошаркали по грязи. Два стражника у двери стояли, выпрямив спины и задрав подбородки. Они глядели куда-то поверх скрытого маской лица Йенса, знак уважения – не смотреть в глаза Мастеру Церемоний.

Пусть даже Маскарад Аски завершился, Мастер Церемоний часто появлялся на территории Черного Дворца, облаченный в свою шутовскую маску.

В конце концов, лишь немногие знали его настоящую личность.

– Да, – голос Йенса был низким, шершавым, вообще не похожим на настоящий тон моего отца. – Лорд Магнат послал еду для злоносца.

– Вы сами ее доставите, милорд?

Йенс цокнул языком.

– Имей я время подрабатывать чертовым крепостным-разносчиком, я бы такого с собой не привел.

Он пренебрежительно махнул рукой в мою сторону, и я опустила подбородок еще ниже.

– Конечно, милорд. Мы ему передадим.

– Если вы покинете свой пост, то кто будет охранять двери? Вы впустите эту девушку, – сказал Йенс. – И никогда не расскажете правды о том, что здесь был я или эта женщина. Говорите лишь ложь.

Ночь пропиталась морозом. Моя кожа пошла мурашками от холода. Мгновение глаза стражников были словно затянуты туманом.

Миг спустя они внимательно посмотрели на Йенса, а затем кивнули.

– Здесь стоим лишь мы, милорд.

Один из стражников взглянул на Йенса с прищуром. Он, очевидно, понял, что с ними что-то сделали, но ему никогда не позволят об этом заговорить.

Как странно видеть месмер Йенса за работой. Прелестно изворотливый Талант, и я очень рада, что он – на нашей стороне.

– Ты знаешь, что нужно делать, и ты обещала.

Мне потребовалась пара мгновений, чтобы осознать, что Йенс обращается ко мне. Я сжала его предплечье.

– Скоро увидимся в Доме Штромов.

Я шагнула к двери, но остановилась, когда в тот же миг из нее вышел мужчина. Сердце провалилось прямиком в кишки, и его имя соскользнуло с моего языка, прежде чем я успела его остановить.

– Иро.

Предатель-Фалькин какое-то время изучал меня, а затем его лицо исказил хищный оскал.

– Я знал, что ты когда-нибудь покажешь здесь свое чертово лицо. Взять ее! Это воровка, которая пыталась п… проклятье… она пыталась убить Наследного Магната.

Слова на его языке спотыкались, словно ему требовалось немалое мысленное усилие, чтобы их сформулировать.

– Здесь только мы, лорд Иро, – сказал скидгард, все еще не отрывая глаз от Йенса.

– Что? Дурак. Взять ее.

– Здесь только мы, лорд Иро, – повторил второй стражник.

Иро потянулся за мечом, но замер, когда раздался глубокий рокот голоса Йенса.

– Я уже говорил тебе это прежде, ублюдок. Ты не можешь говорить о ней. Ни как о воровке, ни как о наследнице. Ты не можешь ни сказать, ни написать, что эта женщина была здесь, потому что ее здесь нет.

Иро яростно заревел.

– Нет. Нет, клятое пекло.

– Ох, бедный Иро. Твой язык связан, – я не до конца понимала месмер моего отчима, но казалось, что если они не могли говорить о моем существовании, то и прикоснуться ко мне не могли. Даже если я стояла прямо перед ними. В какую же безумную ловушку они угодили.

Иро стиснул висящий на талии меч, но не отпустил его. Когда он снова посмотрел на меня, в его взгляде читались лишь ненависть и жажда убийства.

Я провела пальцами по его челюсти, ухмыляясь.

– Я мечтаю о том, чтобы вырезать на твоей коже имя каждого, кого ты предал, а затем отнимать у тебя каждый палец, каждый глаз, язык, покуда ты не зарыдаешь, моля о смерти.

Его твердый взгляд пронзал меня насквозь, но он ничего не сказал.

Я наклонилась поближе, поднося губы к его уху.

– Но эту честь заслуживает Никлас. Когда настанет этот день, а он настанет, я буду там, наблюдать.

Иро плюнул мне под ноги и стиснул челюсти.

– Тебе пора. Напомни ему, чтобы шел по более трудной тропе, – сказал Йенс. Его голос был усталым, ослабевшим. Я не сомневалась: это месмер тянул из него силы. – Мне нужно, чтобы ты убралась отсюда, иначе я не смогу закончить связывание их языков, коль скоро их умы все еще убеждены, что ты здесь.

– Спасибо.

Я быстро улыбнулась Йенсу и сжала его руку, а затем поспешила мимо злополучного Фалькина в башню скидгардов.

Глава 17. Воровка памяти

Я не стучала, просто нажимала ладонью на засов, пока не раздался щелчок, а затем открыла дверь, толкнув ее плечом.

Каждое движение стало утомительным. Я задерживала дыхание, пока легкие не начали гореть.

Он почует страх, так что я представила себе лучшие дни. Смех. Поддразнивания. То, как мы плавали в густых камышах пруда, чтобы впечатлить мальчишек и девчонок-слуг. Я крепко держалась за воспоминание о том, как нежно касался меня этот злобный мошенник, как страстно целовал и как прижимал меня к своему телу, словно отпустить для него означало смерть.

Комната была скудно освещена одной сальной свечой в подсвечнике. Простое убранство. Одна кушетка возле стены. Деревянные полки и ящики для личных вещей. Я чуть облегченно вздохнула, увидев на полу ножны и перевязь, к которой все еще крепились его кинжал и сакс. Узкий дубовый стол стоял сбоку от окна. И там мой взгляд остановился.

По мне прокатился трепет, зародившийся в груди и закончившийся в нижней части живота.

На меня смотрела голая, покрытая шрамами спина Кейза, а сам он ссутулился над пачкой листов пергамента. Его кожа была бледнее, чем раньше, а широкое мускулистое тело становилось тоньше, слабее.

Я прижала ладонь к груди, растирая тоску по нему, облегчение от того, что он жив, и боль от