Игра ненависти и лжи - Л. Дж. Эндрюс

временем заметил, что бывают в жизни моменты, когда тропы переплетаются так незаметно, что я волей-неволей поверил, что Норны на самом деле существуют. Ты ведь много лет прожил в Черном Дворце, так?

– Большую часть жизни, Лорд Штром.

– Ах, большую часть жизни. Скажи-ка, прежде чем ты попал сюда, какой была твоя жизнь? Твоя мать? Отец?

Под столом я сжал руку, лежащую на коленях, в кулак. Я не знал, как выразить словами то, что мои воспоминания закручивались в клубы дыма, стоит мне лишь попытаться заглянуть слишком далеко в прошлое.

– Это ничего, если ты не помнишь, – сказал Йенс. – Ты ведь был довольно мал, когда они скончались.

Дыхание в груди сперло.

– Вы знаете моих… моих родных?

– Знал. Позволишь рассказать тебе одну историю, Кейз? – он подождал, ожидая моего согласия. Я кивнул, слегка взвинченный этим странным разговором и разом полностью им поглощенный. Йенс облокотился на стол. – Мне несколько стыдно признавать, что я редко появляюсь на богослужениях. Но однажды, около девятнадцати лет назад, я взял туда своих троих детей. Хаген вернулся с хорошими новостями из одной поездки в Северное королевство, и я счел разумным возблагодарить богов.

Я напрягся при упоминании Хагена Штрома, но Йенс произнес его имя с такой теплотой, которую, полагаю, только отец может испытывать к сыну-убийце.

– На выходе оттуда мой путь изменился так, как я и не сознавал, – Йенс помолчал, стиснув челюсти. – Моей дочурке едва исполнилось два года. Я лишь на пару мгновений отвернулся, смотрю – а ее уже и след простыл. Потопала прямиком в сутолоку торговой площади. – Ты сам – не отец, но можешь понять, какое безумие охватывает, когда теряешь такую кроху. Я все еще не знаю, как она умудрилась уйти так далеко, но мы нашли ее на берегу реки. Пекло, я никогда не забуду, какую панику испытал, видя, как ее маленькая ручка тянется к потоку. Она свалилась бы в воду, прежде чем я успел бы добраться до нее. Я это знал. Я кричал ей остановиться, но было уже поздно. Она свалилась с берега.

Йенс провел рукой по волосам. Я не шевелился, не вполне понимая, к чему вела эта история.

– Должно быть, мои крики до нее долетели, потому что и мига не прошло с ее падения, как женщина в лохмотьях бросилась следом. Она поймала девочку, прежде чем течение смогло затянуть ее под воду, и зацепила ее руку за поваленный ствол, достаточно длинный, чтобы я и два моих сына сумели до них дотянуться.

– Женщина была – просто кожа до кости. Истощенная, больная. Она отвела нас в свой крохотный шалаш в поисках одеяла, чтобы не дать моей девочке замерзнуть. Когда она откинула полог, я увидел мальчика. Грязный, волосы спутаны, но с самыми яркими, самыми любопытными глазами, что я когда-либо видел.

Грудь мою сдавило.

Казалось, он был доволен моим молчанием, поэтому быстро продолжил:

– Твоя мать, Кейз, спасла мою девочку. Пусть у нее было мало сил из-за какой-то болезни в крови, она все равно нырнула, рискуя жизнью, чтобы спасти мою дочку. Она была молодой вдовой, и после того, как твой отец – рыбак – погиб во время шторма, ей не хватало пенге, чтобы купить травы, способные унять болезнь. Она распространилась и ослабила ее, но она делала все, что могла, чтобы ее сын был сыт. Ты должен гордиться этим.

Мои колени под столом подпрыгивали.

– Я… Я не сознавал, что вы знали меня ребенком, милорд. Я этого не помню.

На миг тень грусти, может, сожаления пронеслась по его чертам.

– Знаю, что не помнишь. Твоей матери приходилось тщательно выбирать работу, за которую она бралась. Твой месмер начинал проявляться, и он пугал слишком многих. Привлекал слишком много внимания. Мне было мало дела до того, какой у тебя месмер, так что ты и твоя мать переехали в Дом Штромов. Ты поладил с моей девочкой, вы ведь были почти одного возраста, а твоя мать получала за работу деньги, пока однажды болезнь не забрала ее в Иной мир.

Ни разу в жизни мне не говорили, что я жил в Доме Штромов. По правде говоря, это даже объясняло, почему Йенс Штром общался со мной столь неформально, почему всегда обращался ко мне с уважением. То, как он говорил о матери, которую я не помнил, буквально им сочилось.

В груди разрослась какая-то гордость. Пекло, хотел бы я ее помнить.

– А я, – спросил я. – Что со мной стало потом?

– Это уж ты сам вспомнишь. Я рассказываю тебе это, потому что наши пути в тот день пересеклись, и я не верю, что это случайность. Дом Штромов и Дом Эрикссонов должны были сойтись, должны были объединиться, должны были доверять друг другу. И вот я прошу тебя довериться мне сейчас. Я лишь желаю принести тебе покой и ясность.

– Лорд Штром, я не вполне понимаю.

– И не поймешь, – ответил он. – Но я сейчас кое-что тебе скажу, и мне нужно, чтобы ты обдумал мои слова. Если в ближайшие ночи настанет момент, когда ты не будешь точно знать, чему сохранять верность, надеюсь, ты подумаешь о том, чтобы выбрать тропу, которая покажется тебе более трудной, может даже неправильной. Ступай по ней, и клянусь, она принесет тебе покой, которого здесь ты не найдешь.

Он знал о конфликте, поселившемся в моей голове?

– У меня здесь хорошая жизнь, милорд. Уверяю вас.

– Да, ты живешь во дворце. У тебя есть еда, постель, и все же нет тебе покоя. Я вижу это в твоих глазах. Так что, когда ты не будешь знать, какой выбор сделать, не слушайся голоса в голове, заставляющего тебя испытывать преданность к Черному Дворцу.

– Лорд Штром, – прохрипел я. – Вы велите мне… восстать против Черного Дворца?

– Я велю тебе усомниться в том, что, как тебе кажется, здесь происходит, Кейз. Усомниться в том, что, как ты думаешь, произошло на маскараде.

– Маскараде? Вы же знаете, что произошло, – я сделал паузу. – Напал ваш собственный наследник.

– Да, Хаген был в этом замешан. Как и гильдия воров, – он встал со стула и поднял с пола стопку пергамента в кожаной папке. В четыре шага Йенс оказался возле моего стула. – Мне нужно быть в другом месте, так что я должен идти, но прошу тебя в грядущие дни доверять сердцу, а не голове. Жизнь в Восточном королевстве меняется. Нам всем нужно доверять тому, что говорит оно, – он ткнул мне в сердце, – а не тому, во что другие велят