Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

— Вот вы как! — сказал Владька и кинулся на рагозинских дублеров.

Все всё поняли, и Никита кинулся вслед за Владькой. И все футболисты кинулись к ним, чтобы драться между собой, словно нельзя было драться прямо на поле. И болельщики тоже сбежались, чтобы передраться в общей куче, будто не могли передраться на местах.

Девчонки завизжали.

Валентина Сергеевна вскочила на ноги.

— Мальчики! Мальчики, вы слышите?!

Владька бил покрышкой. Все остальные били кулаками.

Наконец Валентина Сергеевна прорвалась в центр побоища, и все замерли, как по команде. Только Владька еще кого-то лягнул пяткой, кто-то толкнул его сзади в затылок. Владька кивнул рыжим чубом, глядя одним глазом на Валентину Сергеевну.

— Что это такое? — спросила Валентина Сергеевна, сделав строгое лицо.

— Это мы играем, — сказал Владька.

— Что это такое? — повторила Валентина Сергеевна, обращаясь к отличнику Никите. — От тебя не ожидала, Никита. Что это такое?

— Это ничего, Валентина Сергеевна, — зализывая ссадину на губе, ответил отличник Никита. И глупо добавил: — Это мы всегда так.

Валентина Сергеевна пришла в ужас.

— Всегда! Да разве можно, мальчики! Как вам не стыдно! Вместо того чтобы дружить, заняться чем-нибудь… Ну вот — играли же, и было хорошо!

Напоминание об игре, которую все уже забыли, опять навело Владьку на мысль о загубленной покрышке, и глаз его снова завлажнел.

— Это было очень некрасиво! — сказала Валентина Сергеевна, принимая у него покрышку и осматривая порез. — Пусть тот, кто сделал это, знает, что так поступать — я не говорю уже — не по-пионерски: это не по-мужски! Это все равно, что удар из-за угла или предательство!

Рагозинцы почувствовали себя неуютно.

— Будем считать, что тот, кто решился на этот поступок, сам не сознавал, что делает, — продолжала Валентина Сергеевна. — Но на будущее учтите: это очень и очень некрасиво! Я не хочу употреблять более обидных слов. Надеюсь, что виновный сам осознает свой поступок.

— А как же мы будем играть? — спросил Колька тетки Татьянин.

И все погрустнели.

Валентина Сергеевна сдвинула брови, потом расправила их. А когда Валентина Сергеевна вот так расправит брови, чуть вскинув их, глаза у нее бывают до того радостными, что кажется: вдруг счастье к человеку привалило…

— Вот что, мальчики! — сказала Валентина Сергеевна. — Турнир мы пока приостановим. Завтра колхозное собрание. Я уже наметила кое-что попросить у председателя. Попросим еще и мячи, хорошие, с камерами. Если выделят нам денег — купим, в районе или в Свердловске. Научимся всем правилам. И будем соревноваться снова! Договорились? Ну, а теперь… Чем вы думаете заняться теперь?

Петька поглядел на небо.

— Надо домой…

— Обедать пойдете? — спросила Валентина Сергеевна.

— Обедать! — загалдели вокруг.

Потом Валентина Сергеевна высказала еще много разных наставлений по части того, как надо отдыхать: надо вовремя обедать, вовремя ложиться спать…

А через час на сопляковской поляне уже сидели в полном составе — с запасными и дублерами — путешественники, дальше-выше-быстрейцы и богатыри: подводили итог соревнованиям.

Рагозинцы удалились за Стерлю и тоже обсуждали свои проблемы.

После непродолжительных дебатов на сопляковской поляне решено было звание чапаевцев присвоить белоглинцам, как набравшим три очка из четырех возможных, богатыри с двумя очками получили право именоваться буденновцами, дальше-выше-быстрейцы — котовцами.

А для рагозинцев звание белогвардейцев показалось даже снисходительным. Постановили считать их белогвардейскими фашистами.

Договорились мяч зашить и вскоре начать новый турнир — без участия белогвардейских фашистов, опять на звания чапаевцев, буденновцев, котовцев.

Буденновцы и котовцы разошлись по деревням, а чапаевцы некоторое время еще разрабатывали план мщения рагозинским фашистам. Но ничего реального придумать не могли.

Колька тетки Татьянин предлагал даже совершить партизанский налет на деревню. Но налететь легко, а как вылететь потом?..

Решили ждать удобного случая.

Собрание

На другой день перед началом общеколхозного собрания на почтительном расстоянии от правления собрались толпой почти все вчерашние футболисты. Только рагозинцы стояли отдельно, готовые в любую минуту отступить. Но сегодня было не до них.

Председатель Назар Власович Курдюков, бывший кавалерист, вечно озабоченный, вечно злой на кого-то, вечно спешащий на своем Нептуне из одной деревни в другую, в выцветшей на солнце гимнастерке, в галифе с выцветшими лампасами, проходя к правлению, снял фуражку, почесал затылок, задумчиво поморщил лоб и, свернув с уложенной битым кирпичом дорожки, приблизился к футболистам.

Футболисты на всякий случай отступили.

Отношения между футболистами и Назаром Власовичем были натянутыми. Ругаясь на чем свет стоит, он часто ловил их либо с костром в сушняке, либо на потраве, либо за коллективным набегом на поле кормового турнепса. Этот коровий турнепс футболисты отлично ели сами. Кроме того, Назар Власович считал, что все собрания у него и все заседания правления проходят на самом высоком уровне. Лишь футболисты, просачиваясь в толпу взрослых, лишают эти мероприятия должной серьезности.

— Если хоть один… — движением вытянутого пальца сверху вниз отрубая слово от слова, проговорил Назар Власович, — хоть один заберется в правление… Отдеру уши… Потом сниму штаны… И крапивой, крапивой, крапивой… Ясно?

— Ясно, — ответил за всех Никита.

Назар Власович повернулся, чтобы уйти, потом остановился опять, недоверчиво оглянулся, сорвал кустик крапивы из-под ног и для большей убедительности показал его футболистам. Переспросил:

— Ясно?

— Ясно, — с готовностью ответил Никита.

Как только председатель скрылся в правлении, футболисты, пригнувшись, чтобы не видно было из окон, короткими перебежками оцепили правление и уселись на завалинке под распахнутыми окнами.

Собрания проходили так.

Назар Власович объявлял вопрос, постепенно повышая голос из-за нарастающего в помещении шума, разъяснял, в чем суть этого вопроса, и, обхватив голову руками, садился за стол. Начинались прения. Кто-нибудь выходил к трибуне, а остальные высказывались с мест. Тут можно было всякого наслушаться. Говорили обыкновенно не по вопросу, а кто во что горазд: каждый о своем. Надолго у председателя не хватало терпения… Он вскакивал, тоже начинал волноваться, иногда ругался, бегая около стола, изо всей силы стучал по графину, если разговорившиеся женщины уклонились от сути или не понимали чего-нибудь. Но все в это время, заглушая друг друга, продолжали обмениваться мнениями.

Потом, пошумев минут десять, вдруг сразу умолкали все. Председатель, устало дыша, оглядывал помещение, объявлял:

— Голосуем.

Все поднимали руки. Назар Власович тыкал пальцем в бумагу перед бухгалтером Епифанычем:

— Пиши. Принято единогласно.

Потом объявлял следующий вопрос повестки дня, и все начиналось сначала.

Решения всегда принимались единогласно. Споры шли о чем-нибудь другом. Анюта Рагозина, к примеру, ругала правление, что ей вместо обещанной коровы подсунули нетель. Председатель кричал, что корова еще отелится и что, между прочим, надо ее в стаде пасти, а не на колхозном клевере. Дарья Курдюкова жаловалась, что Филипп отнял у нее вилы на ферме, говорит, что эти вилы конюшенные. Филипп клялся, что это именно так и есть, а заодно кричал, что овса дают лошадям — курам насмех. Председатель грозился проверить, куда девается овес: овса дают конюшне как на кавалерийский полк. Кто когда выпил, кто когда не вышел на работу, у кого сколько трудодней, почему не вовремя запахали Волчью луговину, сколько хлеба предполагается дать на трудодень, кого председатель оскорбил словом, кто оскорбил председателя, будут ли новорожденные в деревнях и у кого будут — на собрании можно было узнать все.

В этот раз на повестке дня стояло три вопроса: отделение новых выпасов для частного скота, прополка турнепса и подготовка к уборочной.

Собрание длилось четыре часа. И когда все высказались обо всем, что накопилось за последние месяцы, когда приняли единогласное решение по последнему вопросу, Назар Власович, махнув рукой, объявил:

— Все.

Загремели лавки. Но требовательный голос Валентины Сергеевны остановил колхозников.

— Как все?! — возмущенно спросила Валентина Сергеевна. — Я же просила вас дать мне слово!

— Ах, да! — вздохнул Назар Власович. — Тут школа нам имеет что-то сказать… Одно мгновение…

Петька заглянул в окно и увидел, что председатель устало поморщился.