Кот в сапогах - Патрик Рамбо

Один из мюскаденов встал, распахнул ставни. Грохот колес и стук копыт вывел их из оцепенения, жалобы затихли. По улице Закона, под самыми их окнами, кавалеристы волокли по мостовой пушки — медленно, чуть ли не величественно. Пасторе сказал Сент-Обену:

— Как только это орудие проедет, я возвращаюсь к родителям.

— Вам повезло.

— А вы где живете?

— В монастыре Дочерей Святого Фомы.

— О, но ведь там теперь, должно быть, военный лагерь. Но вы, быть может, знаете, где затаиться?

— Нет.

Сент-Обен лгал. Он задумал вернуться к Делормелям. В худшем случае его выкинут за дверь, в лучшем — над ним посмеются: неужели эти юные фанфароны вправду вообразили, будто свергнут власть Конвента? Не слишком ли вы наивны, мой бедный Сент-Обен? Вы собирались с помощью английской армии посадить на трон короля-пузана? Восстановить прежние привилегии? О-ля-ля! Вы просто перепутали Террор с Республикой! Нет, Розали его не прогонит, даже если их последняя встреча и была холодновата: она напустила на себя светскость, он был весь в своих политических бреднях… Вздохнув, Сент-Обен налил себе до краев бокал красного вина. Всклень.

На следующий день после полудня погода установилась приятная, мягкая. Было много гуляющих, они искали следы мятежа между церковью Святого Роха и улицей Вивьен, но, ничего не обнаружив, решили, что газетки бунтарей все преувеличивают, и, разочарованные, отправились потанцевать на бульвары или за город. Между тем две переполненные фуры въехали во двор особняка на улице Дё-Порт-Сен-Совёр; слуги народного представителя Делормеля стали разгружать сумки и ящики под бдительным надзором артиста в черном одеянии и шляпе с высокой, расширенной кверху тульей. Этого человека звали Петито. Он устраивал представления, на которые парижане валом валили. Вот и недавно он с немалым успехом выступил на Балу Бдительных в английском парке, что на острове Сите.

— Осторожно! — пронзительным голосом покрикивал он. — Все то, что вы так ворочаете, крайне хрупко!

— Да что у вас там такое, сударь, в этих сумках? Похоже на какие-то мослы.

— Там мослы, и верно, именно мослы, это мой секрет… да поаккуратней же, вы, растяпы! Носите мои сумки деликатно, не попортите моих маленьких певцов.

— У вас там певцы? В сумках? Тогда это какие-нибудь карлики.

— Ну-ну, хватит болтать, поставьте все приспособления в прихожей и покажите мне концертную залу.

В большой гостиной господин Петито принялся устанавливать, собирая по частям, нечто вроде громадного клавесина из вощеного дуба, когда народный представитель Делормель заглянул туда, чтобы порасспросить, как действует это устройство; Розали, бледненькая, с покрасневшими от слез глазами, шла с ним под руку или скорее бессильно висла на нем.

— Что это за отверстия над клавиатурой? — спросил депутат.

— Они соответствуют нотам.

— Ваше объяснение меня нимало не просветило.

— Для этого вам потребуется наглядная демонстрация. С помощью одного из моих певцов я вам все объясню.

Петито присел на корточки над своими сумками, расставленными в ряд, причем на ручке каждой из них был написан номер. Открыв одну, он извлек оттуда рыжего полусонного кота и затолкал его внутрь клавесина таким образом, чтобы голова торчала из одного из отверстий.

— Видите, господин депутат? Это кот, поющий ноту «фа».

— Я все еще не возьму в толк…

Исподтишка подхихикивая, довольный собой Петито ударил по клавише, над которой торчала кошачья голова, и кот замяукал.

— Это «фа»?

— Вне всякого сомнения.

— Я ничего не услышал, кроме простого мяуканья.

— Любой меломан вам подтвердит, что это именно «фа».

— Что же, вам достаточно ударить по клавише, чтобы животное промяукало свою ноту?

— Я ему в этом помогаю.

— Каким образом?

— Благодаря моему изобретению, это маленький секрет, но вам я его открою. Подойдите к моему устройству и приглядитесь: клавиши приводят в действие заостренные лезвия, которые ударяют кошку по хвосту, она издает крик, а каждый крик отвечает определенной ноте.

— И они от этого не удирают, ваши кошки?

— Это невозможно! Видите, как я закрепил этого? Он плотно втиснут в нечто вроде деревянного желобка.

— Мне не терпится услышать ваш концерт.

— Тут, должен вам признаться, главная сложность в том, чтобы выбрать животное, которое с наибольшей точностью выпевало бы свою ноту. Для этого требуется утонченный слух, я вам клянусь, нимало не хвастаясь: без исключительной музыкальной одаренности здесь не обойтись.

— Ладно-ладно, — сказал Делормель, которого эта выдумка очень развеселила. — Вам хватит часа, чтобы подготовиться?

— Время мне нужно только для того, чтобы расположить моих маленьких музыкантов в их ящичках с дырками. Концерт начнется, когда пожелаете.

Слуги расставили стулья для гостей, которые должны были вскоре прибыть, и расположили в соседней гостиной стойки с закусками. Делормель, в восторге от того, что Петито именовал «мяучным концертом», вышел из салона с Розали, уныло повисшей у него на локте; она слабым голоском укорила его:

— Как ты можешь смеяться над такими глупостями? Да еще в этот вечер.

— Это праздничный вечер, сегодня мы вернули себе мир и покой.

— А напрасные жертвы? Тебе плевать на них?

— Им не повезло, они оказались не там, где следовало. И это тебе на них плевать. Ты испугалась за Сент-Обена? А я уверен, что ему удалось куда-нибудь спрятаться. Он малый слабовольный, но осмотрительный.

— Твои рассуждения меня не успокаивают. В сущности, ты просто злишься на него.

— Ни в малейшей степени.

Если считать с утра, они уже раз сто заговаривали об этом. Розали нашла перед Святым Рохом только труп Дюссо, а во время обстрела друзья наверняка были вместе. Стало быть, один пал, второй спасся. Арестованных секционеров до поры, пока не развезут по настоящим тюрьмам, загнали в подвалы Тюильри, народу там набилось, как сельдей в бочке. Но Сент-Обена среди пленников не было — Делормель это проверил. Чтобы сменить тему, он отодвинул занавеси стеклянной двери, выглянул:

— А вот и первые гости. Давай же, Розали, сострой хорошую мину.

Слуги зажгли люстры. В пять часов вечера толпа светских дам и господ заклубилась возле стоек с закусками. Делормель без конца раскланивался, обмениваясь с каждым фразой-другой. Генерал Карто беседовал с бельгийским банкиром о Буонапарте, что был под его началом в Тулоне, а теперь все окружение Барраса превозносит его таланты артиллериста.

— Да, способностей он не лишен, — говорил осторожный Карто, которого Буонапарте всячески поносил, — но другого такого упрямца я не встречал. Он ничего не желает делать иначе, как только по-своему.

— Говорят, он ловкий.

— Я его считаю излишне напористым.

— Думаете, истинного республиканца из него не выйдет?

— Думаю, не выйдет…

— Дорогие друзья, — прервал их Делормель, — занимайте места, концерт сейчас начнется.

Рассаживаясь в соседнем салоне, гости с недоумением таращили глаза при виде диковинного клавесина. Никогда еще им не доводилось видеть инструмент такого размера, да еще с живыми кошачьими головами, нервно зевающими над клавиатурой.

Господин Петито отвесил поклон, положил руку на свой клавесин и возвестил:

— Кончерто для восьми кошек!

Затем поставил табурет напротив клавиатуры, с ужимками истинного маэстро опустился на него, размял пальцы так, что хрустнули суставы, и закрыл глаза, как бы ожидая, когда его осенит вдохновение.

— Восемь кошек? — вполголоса переспросила виконтесса. — Я там насчитала не меньше двух десятков.

— А может быть, это вспомогательные кошки, — отозвался какой-то остряк. — Ну, вот если какая-нибудь из них от мяуканья охрипнет, замена готова…

Петито принялся листать партитуру над головами кошек. И вот наконец бурно приступил: «до», «ми», «ре» — пронзительное мяуканье смешалось со звуковой кашей, производимой звонкими, тщетно подавляемыми смешками. Петито колотил по клавишам, металлические лезвия язвили кошек, кошки вопили, вышла полнейшая какофония, гости рукоплескали, закатываясь от хохота. Вдруг дворецкий Николя, не прерывая представления, подошел к Делормелю, чтобы вполголоса сообщить, что какие-то люди желают его видеть. И еще тише прибавил слово, которое Розали сумела расслышать:

— Солдаты.

Прихожую особняка заполнили гренадеры. Они в обалдении пялились на позолоту. Их лейтенант подошел к чете Делормелей, но обратился к одному лишь депутату:

— Гражданин, я доставил молодого человека.

И он указал на недвижимого Сент-Обена, которого двое солдат тащили за руки и за ноги. У Розали вырвался крик:

— Он мертв!

— Вот уж нет, — ухмыльнулся лейтенант. — Но пьян и вправду мертвецки.