Кот в сапогах - Патрик Рамбо

Орудия с Пустоши были расставлены вокруг дворца так, чтобы простреливать все подступы к нему. Буонапарте набрал пушкарей среди жандармов и добровольцев 89-го, имевших опыт уличных боев. Все они тоже держались в полной готовности. Пушки заряжены до отказа картечью, фитили запалены. Генералы с эскортом стрелков проинспектировали их готовность, доскакав до улицы Сент-Оноре, откуда уже виднелись первые шеренги мюскаденов, пришедших от Пале-Рояля. Там, на ступенях церкви Святого Роха, около самого портала Буонапарте и Баррас обнаружили настоящее оборонительное сооружение: маленькую деревянную дозорную будку, способную предоставить укрытие нескольким стрелкам, той же цели могли послужить и полуколонны у входа, не говоря уже об угловых домах нескольких ближних улочек. Баррас проворчал:

— Искусственная горка.

— Да, — отозвался Буонапарте, — но эти макаки способны ударить с нее и смять наших солдат.

— И даже повернуть против нас твою единственную пушку, ту, что в тупике Дофина…

Тупик Дофина начинался прямо напротив церкви. Его противоположный конец упирался в парк Тюильри возле бывших королевских конюшен; легче легкого проникнуть туда, опрокинув ограду. Буонапарте это не понравилось.

— У нас одна-единственная восьмифунтовая пушка, — отчеканил он. — Чтобы простреливать улицу, мне нужны еще две.

— Подожди здесь, я тебе их пришлю. Но как? Улица Сент-Оноре становится небезопасной.

— Через парк. Я позабочусь, чтобы открыли ворота.

Баррас, провожаемый издевательскими выкриками мюскаденов, со своими стрелками направился в сторону Тюильри.

— Пойдем с нами, генерал!

— А не то мы тебя ощиплем заодно с твоей Республикой!

Буонапарте тем временем подошел к Беррюйе, командовавшему стоящим в тупике отрядом пехотинцев и несколькими артиллеристами во фригийских колпаках.

— Командуй зарядить ружья, — приказал он старику генералу.

— Они заряжены, и мои молодцы рвутся в бой.

— Пусть наберутся терпения.

— Пока они довольно стойко воздерживаются от искушения, несмотря на шуточки этих задиристых юнцов из церкви.

— Баррас пришлет нам еще пушки. Прикажи отпереть ворота, отделяющие нас от парка.

— Можно отстрелить запоры.

— Одного выстрела довольно, чтобы развязать побоище, а наше положение в этой сволочной улочке — не самое сильное!

— Видишь вон того верзилу?

— Который курит трубку, прислонясь к пирамиде из ядер?

— Он слесарь.

Буонапарте спрыгнул с лошади, подошел к субъекту, на которого ему указали, оглядел его свысока:

— Э, да я тебя знаю. Я видел тебя у гражданина Фуше.

— Я приставлен к его свиньям, генерал.

— Ты, кажется, умеешь работать с замками.

— Это мое ремесло.

— Отопри эти ворота. И без шума. Нам здесь нужен проход.

Слесарь Дюпертуа выбил трубку, щелкнув ее головкой прямо о мостовую, распрямился и пошарил в торбе, болтающейся у него на перевязи:

— Повезло тебе, генерал: я с моим инструментом никогда не расстаюсь. Пусть сам я и при свиньях, он — всегда при мне.

Заложив руки за спину, под фалды своего мундира, Буонапарте наблюдал, как Дюпертуа бьется над большущим замком с железными стержнями, сетуя: «Проржавела чертова механика, кабы не это, оно бы легче…» Минуты, которые он тратит, чтобы одолеть запоры, тянутся долго, но вот наконец ворота со скрипом отворяются. Дюпертуа ждет от генерала похвал, но тот заговаривает о другом:

— Я ищу патриота, который знал бы этот квартал, как свои пять пальцев.

— У меня такой есть на примете, — отвечает слесарь, укладывая инструмент назад в торбу.

— Человек мне нужен немедленно.

— Нет ничего проще, генерал.

— Его имя?

— Это я самый и есть. Я здесь жил, причем долго.

Дернув подбородком, он указывает на убогий подъезд гостиницы «Мирабо», приютившейся между двух магазинов с опущенными шторами, на коих написано, что здесь предлагают свой товар мастер париков и торговец жареным мясом. Буонапарте задумывается, но лишь на краткий миг, затем спрашивает:

— Ты мог бы пробраться на ту сторону улицы Сент-Оноре так, чтобы тебя не заметили?

— Позади гостиницы есть проходы, я бы мог сделать крюк метров на сто, повернуть и выйти вон там, видишь, за рестораном Венюа, в двух шагах от церковного крыльца.

— А подняться на верхний этаж и открыть окно ты бы взялся?

— Дело возможное. А что потом?

— Потом ты выстрелишь в нашу сторону.

— В кого? В вас?

— Ни в кого определенно. Просто выстрели.

— Из чего?

— Возьми этот пистолет. Он заряжен.

В гостиной кафе Венюа, на втором этаже, группа мюскаденов, пытаясь развеять скуку и обмануть вечернюю прохладу, тянула посредственное винцо, впрочем разбавленное водой. Решающее сражение заставляло себя ждать. На сей счет у каждого имелись свои предположения:

— Якобинцы из комитетов хотят измотать нас этим ожиданием, чтобы мы утратили свой пыл и разошлись ни с чем.

— Сент-Обен, друг мой, вы впадаете в заблуждение.

— Какое же, Давенн?

— Все наоборот: они хотят вывести нас из терпения, заставить первыми начать стрельбу, чтобы потом возложить на нас ответственность за пролитую кровь.

— Возможно, однако, еще час и стемнеет. Большинство буржуа из секций отправится спать. Скажите, сколько их уже покинули нас?

— Трое лавочников, один ученик повара…

— Надо их спровоцировать, этих приспешников Конвента, пусть начнут в нас стрелять первыми, мы тогда сможем кричать, что они зачинщики.

Едва Сент-Обен успел закончить фразу, как они услышали громкий треск. Бросились к окнам. Выстрел раздался из их лагеря, в этом не было сомнения, более того — стреляли из дома, где они обычно отдыхали, сменившись с караула. Отпор республиканцев был стремительным. Стрелки старика Беррюйе, засевшие у начала Дофинова тупика, который хорошо просматривался из окон Венюа, дали залп по церкви и окружающим ее домам, одна пуля угодила прямиком в голую спину Афродиты, изображенной на пастели, украшавшей гостиную. А затем начался основательный обстрел, трещало со всех сторон, картины раскачивались на крюках, осколки битого стекла сыпались из окон и на ковры, и на улицу. В ответ на солдат обрушился град пуль с крыш, где секционеры терпеливо ждали в засаде, прячась за трубами, с крыльца церкви Святого Роха и из узких проулков, обрамляющих храм. Солдаты не оставались в долгу. От порохового дыма першило в горле, он ел глаза, стрельба пошла вслепую, но людей задевало. Мюскадены из гостиной бросились к своим ружьям, которые они свалили грудой возле двери, прислонив к канапе, полосатому согласно последней моде. Они второпях сбежали вниз, в большую залу, где другие мюскадены, нахлобучивая свои экстравагантные шляпы и стряхивая пыль с нарядов, вертелись перед уцелевшими зеркалами, а потом в свой черед хватались за оружие, прислоненное к столикам и банкеткам. Никакой надобности комментировать происходящее больше не возникало. Было ясно: началось. Они все одновременно вышли под своды старинного особняка герцогов де Ноайль, где Венюа держал свое кафе. Двое из них, ушедшие ранее в тупик Святого Роха, чтобы встать там на часах, сообщили, что смогли проникнуть внутрь храма через боковой портал.

Оказавшись во дворе, Дюссо настороженно оглянулся и заметил человека в кургузой куртке, с виду рабочего, который сломя голову несся по лестнице.

— Эта каналья что-то слишком поспешает!

Сент-Обен и еще несколько человек из секции Лепелетье обернулись на его возглас. У бегущего были крутые плечи, густые усы и пистолет в руках. Сент-Обен узнал революционера с террасы Фельянов, чей угрожающий взгляд напомнил ему слесаря Дюпертуа.

— Осторожно! Скотина сейчас выстрелит!

Неизвестный втянул голову в плечи, согнулся, перехватил пистолет так, чтобы орудовать им, как дубинкой, но, прыгнув вперед, напоролся на целый пучок штыков: мюскадены держали свои ружья обеими руками, как вилы. Со вспоротым животом, обливаясь кровью из десяти ран, буян зашатался, но рухнул лишь тогда, когда его убийцы выпустили свое оружие из рук. Падая, он еще глубже вонзил железные клинки себе в брюхо, шею и грудь. Мюскадены подобрали свои ружья, обтерли штыки о спину трупа, между тем как Сент-Обен поднял с земли его пистолет: он был, словно близнец, похож на его собственный. Тот же перламутровый узор, та же выгравированная надпись. Он не сказал ни слова, хотя тотчас понял, что сам генерал Буонапарте вооружил негодяя, чтобы тот спровоцировал бой. Пистолет, эту улику, Сент-Обен засунул за пояс, потом, толкнув мертвого якобинца сапогом, повернул его лицом вверх, на краткий миг растерянно вгляделся — и побежал догонять товарищей.

В глубине церкви, под ее высокими сводами, было очень темно. Под ногами хрустели осколки разбитых витражей. Они шли по галерее, окружающей хоры, ориентируясь только на свет, что проникал сквозь дверь, распахнутую на улицу Сент-Оноре, которая тонула в густой дымной пелене. Там наступило затишье. Своего неразлучного соратника Дюссо Сент-Обен обнаружил за дощатым ограждением, сколоченным над крыльцом, где мятежники прятались от пуль, когда перезаряжали свои ружья.