Третья Империя - Михаил Юрьев

С конца ХХ – начала XXI века в положении епископов в Церкви произошли значительные перемены. До того, при условии сохранения верности православию и Патриархату, во всем остальном они были практически бесконтрольны. Это выражалось в ряде вещей: значительное их число жило в роскоши, а нередко и в грехе, совершенно не по-монашески, и на это закрывали глаза; многие без стеснения неправедно обогащались на своих епархиях и скапливали немалые состояния, на это тоже закрывали глаза; весьма часто они совершенно не в духе братской любви и даже обычной справедливости, а, наоборот, в духе деспотизма и произвола обращались с подчиненными им священнослужителями; и тому подобное. Это относилось далеко не ко всем архипастырям, и даже, наверное, не к большинству – очень многие были достойным украшением Церкви, – но к немалому числу. Конечно, для Православной церкви любые модернистские проявления были неприемлемы, и потому ни о каких формах подотчетности епископа пастве речи идти не могло: епископ должен отвечать только перед Богом и патриархом – тогда будет хорошо и пастве. Но с другой стороны, хорошо известно и из светской, и из церковной истории, что неограниченное самовластие к нижестоящим непременно приводит к злоумышлениям против вышестоящих. Поэтому, окрепнув, правители всегда ограничивали своих князей (сатрапов, бояр и т. д.), а церковные предстоятели – иерархов: иначе не избежать беды. Тревожным звонком для Русской церкви должна была бы стать история владыки Филарета – но не стала. В 1992 году Архиерейский собор РПЦ отстранил этого предстоятеля Украинской церкви в составе РПЦ за недостойное поведение, наносящее ущерб Церкви, но было поздно – он ушел в раскол и принес этим Русской церкви и русскому государству большие бедствия. А ведь и раньше все знали, что он живет в роскоши с гражданской женой и детьми и относится к клиру как к холопам. Казалось бы, надо извлечь простой урок – что и архипастыри не все святые, тем более что у православных нет догмата о непогрешимости даже патриарха (в отличие от нас, католиков), так что внутренне принять это вроде бы не сложно; но не извлекли, списали все на специфику Украины. Но во второй половине 2000-х и первой половине 10-х годов еще трое правящих иерархов (два митрополита и один архиепископ) пытались уйти в раскол уже в самой России, правда неудачно; и все трое до этого отличались теми же грехами. На это уже надо было реагировать, хотя бы ради гарантии сохранения единства Церкви в будущем.

Патриархия предприняла меры и организационные, и духовные. Первые в основном касались изменений в функционировании архиерейского суда. До того жалоба клирика на епископа неизменно и несомненно решалась этим судом в пользу епископа, и понудить их решать иначе патриарху было бы нелегко – все члены суда сами были епископами. Да и стимулирование священнослужителей к сутяжничеству с архипастырями совершенно не соответствует настрою Православной церкви – неравенство ее чад представляется естественным и правильным, как следствие разных даров Святого Духа. Поэтому Патриархия выбрала несколько другой путь: теперь если клирик писал на епископа жалобу, не завершающуюся просьбой решить вопрос в его, клирика, пользу, а просто указывающую на недостойное поведение епископа (то есть донос), то вопрос передается во вновь созданный розыскной отдел Патриархии. Когда тот завершает расследование и выносит его на архиерейский суд (если факты подтверждались), это делается уже от имени отдела, как правило даже без указания имени жалобщика, – проигнорировать это гораздо труднее. Притом до священнослужителей было доведено, что, подавая такие жалобы на архипастыря (без личных требований), они делают благое дело для Церкви.

Но одновременно с усилением контрольной и судебной функции патриарх довел лично практически до всех епископов: никаких излишеств в еде и питье, никаких роскошных покоев, никаких представительских лимузинов. Вам многое дано, но с вас многое и спрашивается, к тому же вы монахи. При этом сам патриарх показал пример, отнеся вышеназванные требования и к своему быту – Церковь к тому времени достаточно укрепилась для того, чтобы авторитет предстоятеля уже не зависел от внешней мишуры, которую так любит народ. Также было доведено до епископов: властолюбие – еще более тяжкий грех, чем любовь к роскоши. «Христос умывал ноги Своим ученикам, – сказал патриарх, – и вы не должны относиться иначе к тем, чьим священноначальником вы являетесь». Все это не сразу, но дало результаты: к нашим дням правящие епископы в подавляющем числе являются начальниками абсолютными и строгими, но любящими и не вздорными. Упомянутое выше усиление роли иереев не могло бы произойти без этого.

Если в Средние века только духовенство и составляло духовное сословие, то в современной Российской Империи к нему относятся и общинники: это миряне, для которых Церковь и церковная жизнь составляют, однако, главное содержание и центр их жизни. Они либо работают в своей приходской церкви, либо отдают ей часть своего заработка, если работают на стороне (как правило, пятину, то есть 20%); но обязанности их по приходу не ограничиваются этим – они делают и любую другую работу по храму, а также в рамках благотворительной деятельности.

Они приносят обет, как опричники и духовенство: о послушании, о строгом соблюдении Христовых заповедей и церковных установлений, о нестяжательстве, о восприятии страданий других как собственных, о готовности отдать все имущество и время для помощи другим и т. д. В сущности, это монахи и монахини в миру, отличающиеся от них в основном отсутствием обета безбрачия. Кстати, они в своем обете, наоборот, обещают никак не ограничивать число своих детей, во исполнение заповеди «плодитесь и размножайтесь» (для обычных православных меры по предотвращению беременности, особенно когда дети уже есть, не считаются в отличие от аборта грехом). Они образуют общину вокруг своей церкви (отсюда их название); но если у нас церковной общиной считаются все воцерковленные люди, ходящие в этот или в основном в этот храм, то у русских это называется приходом, а община – это гораздо более узкий круг. Этот элемент церковной жизни имеет корни в давней традиции – в России всегда был так называемый церковный причт, который занимал важное место в Церкви и даже делегировал представителей на Поместные соборы; нынешняя община является, по сути, расширенным причтом.

В случае с общинниками, как и с опричниками, конституционная реформа 2013 года никому ничего не навязывала (в плане сословности) – ее творцы знали, что в стране и так есть много мирян, для которых вера и Церковь не просто подмога в жизни, а главная ее часть и смысл, и просто конституировали их в отдельное сословие. Однако общины бывают не только такими (то есть внутренними кругами приходов), но и автономными: в последние тридцать лет все более частым становится случай, когда группа семей решает уехать из города и поселиться вместе, построив себе поселок относительно вдали от больших городов, и там уже построить себе храм и попросить священника. Государство это всячески поощряет – бесплатно выделяет землю из своего земельного фонда, а также помогает кредитом. Вообще-то это нетривиально, поскольку государство от них ничего не имеет: налогов первое сословие не платит, а призыва в армию в России нет. Но считается, что такие общины есть квинтэссенция русского духа и улучшают духовно-нравственную атмосферу в стране по сравнению с погрязшими в грехах мегаполисами. Часто бывает, что автономные общины возникают рядом с монастырями, если они собираются из монахолюбцев, – я уже писал об этом. Автономные общины, как правило, имеют свой устав, и достаточно часто он устанавливает еще более жесткие правила, нередко граничащие с коммунистическими принципами (исключительно общая собственность и т. п.). Автономные общины обычно занимаются сельскохозяйственным производством, хотя нередко они производят в небольших количествах и промышленные товары, и даже оказывают иногда высокотехнологические услуги. В автономных общинах всегда выше рождаемость и ниже преступность (обычно ее нет вообще), а также, что статистически подтверждено, ниже заболеваемость и дольше продолжительность жизни. В общем, надо честно отметить, притом с некоторой завистью, что российские общины, особенно автономные, весьма напоминают общины ранних христиан. Сейчас в ВРПЦ идет дискуссия – не следует ли считать часть этих общин особого рода монастырями, где живут семейные пары; это кажется экзотичным, но так уже было в Византии (так называемые конкубинатные монастыри).

В Православной церкви важнейшие решения принимаются достаточно демократически – на разного уровня соборах и в других коллегиальных органах. Важнейшие вопросы церковной жизни – догматические, канонические и другие богословские вопросы, прославление в лике святых и иное – решают Поместные соборы – они происходят раз в пять лет. Выборы нового патриарха также происходят на Поместном соборе – жребием, как это практиковалось на Руси еще со времен Новгородской республики. Участвуют в жребии в качестве кандидатов все епископы Православной церкви независимо ни от их статуса, ни от наличия собственного желания – Божьей воле негоже ни помогать, ни перечить. Кстати, этот появившийся после реформы порядок вызвал в Церкви весьма серьезные последствия: к рукоположению во епископы теперь подходят не то чтобы серьезнее (и раньше подходили серьезно), но иначе – ведь этот епископ вполне может быть следующим патриархом, причем с той же вероятностью, что любой самый заслуженный митрополит. Аналогичные изменения произошли в отношении уже рукоположенных епископов друг к другу, особенно вышестоящих к нижестоящим. Но главное то, что высшая иерархия Церкви личным примером показала и показывает всем верующим, что принцип духовного сословия «положимся полностью на волю Божью, не будем мешать ей своей волей» может и должен быть не абстракцией, а реальной нормой жизни.