Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев - Дмитрий Засосов

Концерт, говорили, прошел успешно, сбор был большой. Как передавали, за ужином после концерта Ведринская со смехом рассказывала, как ее бросил самый юный кавалер. А кавалер до самого утра без сна ворочался на своей жесткой койке.

* * *

Интересно рассказать о 35-летнем юбилее работы казначея Анфима. Кроме своей основной обязанности Анфим привлекался к выполнению разных поручений: собирал деньги за чай, за обучение танцам и музыке; он же взыскивал за всякие ущербы — разбитое стекло, сломанный прибор. В случае болезни учителя он приходил в класс и смотрел за порядком — все это он выполнял весьма добросовестно.

К юбилею были приготовлены подарки и адреса от педагогического состава, от гимназистов, их родителей. Подарки — обычные в таких случаях серебряная ваза, набор ложек. Текст адресов аккуратно написан золотыми буквами, в папках. Анфим был хороший человек, его любили, он старался всем угодить, на гимназистов не жаловался. Поэтому все старались сделать ему приятное. Собрались все за большим столом. В центре юбиляр, слева хор и духовой оркестр, справа родители учеников. Торжество открыл директор — произнес вступительную речь. Затем на кафедру взошел наш «златоуст» Степанов, преподаватель русского языка. Он обрисовал жизненный путь юбиляра. Затем инспектор Суровцев прочел адрес и передал подарок от педагогического состава — ящик с серебром — и поцеловал Анфима. Оркестр сыграл туш, хор спел хвалебную кантату. Выступали представители родителей, благодарили за полезную деятельность, передали адрес, подарок. Опять туш, опять кантата. Наконец вышли трое гимназистов, двое по бокам держали развернутый адрес, третий читал, держа в руках подарок. В адресе, в частности, говорилось: «Дорогой Анфим Гаврилович, Вы, как незаметный подземный источник, питаете корни нашего юношества, своим отношением к нам Вы показываете пример» и т. д. После очередного туша и пения хора слово предложили юбиляру. Старичок Анфим в новом форменном сюртуке с Анной на шее[432] стоял растроганный, плакал и прерывающимся голосом сказал: «Вот вы говорили, что я хороший, чего-то заслужил, долго работал, хвалили. А на деле-то заслуг-то и не было. Ну правда, работал тридцать пять лет. Надо было служить, и служил, куда я денусь с семьей. Спасибо начальству, что держали. Даже они, шалуны, и те хвалили, что я какой-то подземный источник, который питает. Спасибо. Никогда не забуду…» И заплакал. Его под руки отводят на место. Директор объявляет, что официальная часть окончена, и приглашает всех гостей к скромному столу, а гимназистов отправляет домой.

На другой день Анфим встретил гимназистов строго: «Какой это я вам подземный источник, баловники вы все!»

При описании гимназической жизни нам пришла на память битва с ремесленниками. Ремесленное училище[433] от гимназии отделял кирпичный забор высотой до второго этажа. К этому забору со стороны ремесленного училища близко располагались кузница и вагранка[434], около которых всегда толпилось много учеников. Они рубили железо, разбивали чугун, носили каменный уголь, работали у горнов и у вагранки. Дым и запах страшные, все это несло в классы гимназии. Гимназисты были этим недовольны, иногда даже из-за сильного дыма не открывали окна для проветривания классов. В одну из больших перемен зимой старшеклассники начали перебранку с ремесленниками. В результате взаимных оскорблений гимназисты начали швырять в ремесленников куски мела, свинцовые чернильницы, поленья. В ответ ремесленники, которые имели под руками более серьезные снаряды — куски угля, гайки, болты, обрубки железа, — расшибли все стекла гимназии в четвертом и третьем этажах. Занятия были прекращены, гимназисты выпущены по черному ходу, так как главные лестницы были под обстрелом. Все это произошло быстро, и начальство как с той, так и с другой стороны не успело своевременно прекратить разгром.

На следующее утро, когда пришли гимназисты, все стекла были вставлены, и занятия пошли своим чередом. Начальство доискивалось, кто главный виновник, но фискалу грозила «темная». Антагонизм между гимназистами и ремесленниками продолжался, во время перемен переругивались через открытые окна, но драк больше не было.

Дети становились юношами, переходили из класса в класс, становились выпускниками, т. е. учились в последнем, восьмом классе. Была традиция: гимназисты заказывали себе выпускные значки, на которых указывались номер и год выпуска, фамилия выпускника. Были ювелиры, которые выполняли эти заказы по выбранным рисункам. Значки носились весь год до получения аттестата зрелости. Была и такая традиция: любимым, уважаемым учителям подносился этот значок с соответствующей речью. Дело происходило в классе после окончания урока, гимназисты окружали педагога, один из учеников произносил речь и передавал значок. Педагог в ответной речи выражал надежду, что весь год на его уроках гимназисты будут вести себя хорошо и усердно заниматься. Такой значок педагоги носили на цепочке часов в виде брелока.

Наступали последние дни перед экзаменами на аттестат зрелости. Традицией было прощаться с педагогами. На последнем уроке гимназисты произносили речи, благодарили за хорошее отношение, говорили по-латыни, по-немецки, по-французски. Педагоги делали последние наставления: как готовиться к экзаменам, что повторить, на что обратить особое внимание. У всех было смешанное чувство: с одной стороны, скорее хотелось кончить гимназию, стать взрослым, с другой — жалко было расставаться со школой, учителями, сторожами, с которыми сжились, провели вместе много лет.

* * *

Из всех билетов вызубрив четыре,

Со скомканной программою в руке,

Неся в себе раскаяния гири,

Я шел с учебником к реке.

Расписание выпускных экзаменов составлялось так, что промежутки были в два-три дня. В эти дни гимназисты много занимались, иногда не спали ночами. Готовились обыкновенно маленькими группами у кого-нибудь на дому, потому что даже во время передышки разговоры вертелись около того предмета, к которому готовились.

Настроение было приподнятое, все понимали ответственность, экзамены были строгие, подсказка и списывание совершенно исключались. Сначала шли письменные экзамены по математике, русскому, латыни; задания присылались из округа[435] в запечатанных конвертах, которые вскрывались экзаменационной комиссией перед самым экзаменом.

Наступал первый день выпускных экзаменов, и уже чувствовалось, когда мы приходили к девяти часам утра, что гимназия для нас какая-то уже чужая и мы для нее чужие. У кого были мундиры, те приходили в них, потому что выпускные экзамены обставлялись торжественно. Верхние помещения и зал верхнего этажа были свободны, так как занимавшиеся там младшие классы еще ранее закончили свои занятия и были отпущены на летние каникулы. У дверей зала стоял сторож, который пропускал только тех, кто имел отношение к экзаменам. В зале выпускников поражала необычная обстановка: у торцовой стены длинный стол под зеленым сукном, а по всему залу расставлены парты, для каждого отдельная, между партами — дистанция (около четырех аршин[436]), которая исключала всякую возможность подсказать или переписать, не говоря уж о том, что во время письменных экзаменов между партами все время прохаживались учителя, которые наблюдали за порядком.

Каждому под расписку выдавалось два листа с печатью и номером — для черновика и беловика. Первый письменный экзамен был по русскому языку. Были даны две темы: одна по пройденному курсу, другая на отвлеченную (вольную) тему.

Гимназист сам выбирал тему из двух предложенных. На сочинение давалось пять часов. Каждый гимназист сдавал свою работу тотчас же по ее окончании, черновик и беловик. Комиссия отмечала в ведомости время, когда сдана работа. Велся подробный протокол всего экзамена. В два часа давался звонок — конец экзамена, у всех неокончивших листы отбирались.

Следующий письменный экзамен был по математике. Давалась комбинированная задача, куда входили алгебра, геометрия и тригонометрия. Так же раздавались листы. Для обеспечения самостоятельности соседям по партам давались разные задачи. На экзамен отводилось четыре часа.

В остальном экзамены проходили так же, как по русскому языку. Мы учились во времена министра Кассо[437], которым был введен письменный экзамен по-латыни — перевод с латинского на русский. На экзамене были розданы каждому напечатанные на гектографе тексты из истории Пунических войн Тита Ливия[438].

Никакого словаря иметь не позволялось, а текст был трудный. Класс учился по-латыни хорошо, справился с этой работой отлично, что имело совершенно неожиданные последствия для гимназического начальства и гимназистов, о которых мы расскажем несколько позднее.