Хозяин - Михаил Орлов

– Не одну тебя, не одну тебя. Даже я в конце концов был готов отдать за него жизнь. Другие были умнее, другие сомневались. Хотя, должен признаться, умер он как герой. О нем пели бы песни и слагали легенды, если бы он был простым воином. А так его будут проклинать.

– Но это же не его вина, Лок?

– Конечно, нет. Ведь он простой человек. Его обманул другой простой человек – его гнуснейшество папа Бастиан. Наглядно показал, кто есть кто. А для этого принес в жертву тысячи собственных подданных. Пастырь Божий!.. Все римляне здесь разложились, но наверху самая гниль. Все-таки жаль, что мы не будем участвовать в уничтожении Великого Рима. Надеюсь, наши здесь не оставят камня на камне.

– Ты думаешь, что-нибудь изменится, если Бешеный Юр уничтожит всех людей? Может, есть какой-нибудь другой выход? Ведь и Лука – человек.

– Ты не понимаешь, ты женщина. Женщины по-другому видят мир. Ты и Луку видишь по-другому, иначе, чем я.

– Что ты хочешь сказать? – Голос Лаймы напрягся.

– Ничего. Я хочу сказать, что среди каменщиков есть хорошие мужчины и женщины. Как и среди наших есть плохие и хорошие. Просто хорошим каменщикам и хорошим лесным никогда не ужиться на одной земле. Даже если мы отыщем потерянный рай и будем жить как братья и сестры, всегда найдется кто-нибудь, кто обзовет нас волосатиками и животными. И всегда найдется кто-то среди наших, кто посчитает, что каменщики косо на них смотрят… Не знаю, мы ведь ничем, кроме внешних данных, не отличаемся от горожан. Мозг у нас такой же, предки – одни и те же. Но когда я думаю о римлянах или рыцарях, все у меня внутри переворачивается от ненависти. И так было у моего отца, было у деда, будет у моих детей. Пока мы их полностью не уничтожим или пока они нас полностью не уничтожат, мира на Земле не будет.

Наступило молчание. Где-то мерно капала вода. Зазвенело насекомое, вероятно, попавшее в паучью сеть. Слышно было тяжелое дыхание Лока.

– Не знаю, – наконец отозвалась Лайма. – Я ничего не понимаю, мне просто это все не нравится. Мне не нравится, что нас считают животными, но мне не нравится, когда страдают их дети. Все равно это не выход, я бы не хотела участвовать в их уничтожении.

– А ты и не будешь, маленькая, – вдруг мягко сказал Лок. – Мы с тобой, по всей видимости, не доживем до этого великого дня. Но он будет. Бог на нашей стороне, Бог на стороне тех, за кем правда. И пусть мы и они, по сути, одинаковы, пусть наш разум и чувства равны, и нет низших и высших по праву рождения, но наши расы все равно обречены на борьбу. А раз так, пусть это побыстрее кончится.

Луке наконец-то удалось открыть глаза. В камере было сумеречно, но не так темно, как ему представлялось. Сам он действительно лежал на каменной скамье – единственной в темнице. Напротив, прислонившись к стене, сидели прямо на полу Лайма и Лок. Здесь было сыро и прохладно.

– Скажи мне… сейчас уже, наверное, можно: почему ты спасла его от казни? Мы ведь с пилигримом хотели проверить, сможет ли он выпутаться сам.

– Он и выпутался… А вообще-то сама не знаю. Я подумала, что обязана его спасти… какое-то затмение. Но я не жалею.

Послышался слабый смешок Лока. Потом снова тишина. И вздох Лаймы:

– И все же мне жаль…

Лайма медленно, тяжело поднялась и подошла к скамье, где лежал Лука. Глаза их встретились. Они молча смотрели друг на друга. Потом она задрожала и, не отрывая зачарованного взгляда от его лица, медленно протянула руку и дотронулась до его груди.

– Что ты? – спросил Лок. – Что с тобой?

– Ты же умер! – потрясенно сказала Лайма. – Ты же лежал раздавленный, как сурок под копытом кентавра, и твоя кровь смешалась с кровью других павших, а костяная пластина на броне ужасного зверя разрезала твою грудь пополам. Я сама все это видела!.. Мы с Локом одни остались в живых. Только мы с Локом остались живыми на всей арене, и я пыталась поднять твое раздавленное тело, но не могла. Как так может быть, Лука? Значит, все правда, Лука?

Лука посмотрел себе на грудь. Провел рукой – все было как обычно. Он недоверчиво засмеялся, зная, что она говорит правду. Невероятное произошло с ним, но все вокруг продолжает идти своим чередом, даже слова срываются с губ Лаймы такие же, как и раньше, только выражают другое.

– Я жив… и это правда. – Смех его продолжал звучать недоверчиво.

Громко звякнул замок в двери, и тягуче запели давно не смазываемые петли. Глаза всех зажмурились от яркого света. Лок, усмехаясь, сказал:

– А вот и за нами пришли. Только теперь я уже не знаю, что будет…

Глава 42

Папа Бастиан на утренней молитве в храме Христа Создателя задержался дольше обычного. Сегодня здесь был только двор – епископат и высшие чиновники, обычная публика отсутствовала, что делало непривычно пустым обширное пространство храма.

Когда-то здесь было хозяйственное помещение, по-видимому, склад, но сразу после Смуты, когда и началась переделка разного рода административных строений под церкви, это здание было тоже преобразовано под храм. Здесь не было старых неуничтожаемых фресок, художники рисовали лики святых прямо на стенах. Сцены Страшного Суда были реалистичны уже потому, что большую часть из них писали прямо с натуры. Во время последовавших после Смуты войн натуры было предостаточно.

«Злодеи уничтожены перед ним, а он прославляет боящихся Творца-Вседержителя. Лишь склонившиеся перед ним спасут жизнь свою и жизнь чад своих!»

Его святейшество выбирал нужные строки из святого писания, почти не задумываясь. Долгий опыт помогал находить именно то, что подходило к событиям.

«Остры стрелы твои, они в сердце врагов, и народы падут перед тобой. Убьет грешника зло, и ненавидящие праведного погибнут!»

Беспокойство, грызущее всю ночь и утро, отошло. Слова из святой книги охлаждали пылающую душу и приносили успокоение. Конечно, падут, как пали в прошлый полдень все выявленные враги и недоброжелатели его, уверившиеся в его скорой гибели и собственной неуязвимости.

«Престол твой утвержден искони. Ты – от века! Нечестивый увидит это, заскрежещет зубами и – истает. Желание нечестивых погибнет!»

Все кругом хором подтягивали слова святейшества. Папа Бастиан заканчивал вместе со всеми: «Осанна, осанна, осанна!», а сам думал, воспрянув духом: «Нет греха в гибели нечестивцев, посягнувших на трон и того, кто представляет самого Создателя здесь, на Земле. Нет ничего страшнее, чем посягнуть на Господа, и плоть грешников да пойдет во благо подданным нашим». Конвертеры – мост между миром вышним и миром греха, но как всякое связующее звено, сам он не имеет на себе греха. Что сделано, то сделано, а невиданное изобилие нынешних даров – доказательство нашей чистоты. Смерть самозванца Луки тоже доказательство нашей правоты. И почти не прислушивался, что шепчет ему постельничий в левое плечо.