Предчувствие любви - Сергей Каширин

Видя, что все мы выжидательно притихли, комэск, собравшийся было встать, снова опустился на стул.

— Самый-самый… А он как раз и самый тяжелый. Пошли мы на задание девяткой, а вернулось лишь одно звено. Только легли на боевой курс — ведущему зенитка бензобак подожгла. Глядим — падает, потом вроде выровнялся, но пламя уже кабину охватило. Он мне открытым текстом: «Филатов, принимай командование, иду за Гастелло…» И у нас на глазах — в скопление техники. Видим — взрыв до неба. А заград-огонь перед нами — стеной. Но тут и мы уже остервенели — напролом в самое пекло полезли. Меня тоже подбили. До линии фронта с горящим мотором тянул, да «мессеры», сволота, догнали, второй подожгли. Пришлось с парашютом прыгать. Хорошо, дело к ночи, и в сумерках я через Северный Донец к своим вплавь добрался…

Лева зябко передернул плечами. Майор грустно улыбнулся:

— Я же говорю — приятного мало. Там, в горящей кабине, шлемофон у меня на голове начал тлеть. Сбросил я его, а в кустах возле реки — комарье. Целой тучей атаковали. Да злющие, паразиты, злее «мессершмиттов».

Из скромности, должно быть, он свой рассказ к шутке свел, а меня его шутка словно ножом по сердцу резанула. Сколько повидал человек, сколько пережил, а держится с нами просто, без всякого чванства.

И летать нас учит, не жалея себя. Как же я мог обидеться на его требовательность, показавшуюся мне излишне жесткой! Ведь спрашивал-то он с меня справедливо!

Нет, мне все-таки здорово повезло! Хорошим инструктором был старший лейтенант Шкатов. Он научил меня летать, дал путевку в небо. А реактивные крылья я расправил благодаря майору Филатову. Богатый летный опыт у него приумножен боевым. И главное, оба мои наставника в чем-то неуловимо схожи. Поэтому в кабине самолета у меня подчас возникает такое ощущение, будто в воздух со мной до сих пор поднимается один и тот же человек.

— А, да что там, всего не расскажешь, — продолжал комэск. — Война, ребятки, труд нелегкий, лучше бы его век не знать. — Хлопнув себя руками по коленям, он поднялся и, прощаясь, опять пошутил: — Пойду, а то моя половина мне задаст. Не мне бы, а ей вас под начало. Хотя бы на месяц.

Мы засмеялись. Жена у него махонькая такая, хрупкая. Судя по внешности, и характером мягкая, тихая. Нам доводилось встречать их вместе в офицерском клубе, и я, впервые увидев ее рядом с Иваном Петровичем, поначалу решил было, что это его дочь. Потом, рассмотрев, удивился: вот так пара!

— Дюймовочка! — тотчас окрестил ее Пономарев.

— А что, симпатичная, — заключил тогда же Шатохин.

— Ничего, — согласился Валентин. — Впрочем, у Карпущенко супружница мощнее.

Сейчас, когда майор Филатов ушел, мы пытались представить, как он заявится домой, о чем они будут говорить. И невольно рождалось чувство, близкое к зависти. Сознавайся в том или не сознавайся, все равно частенько тоскует холостяк о семейном уюте, о женской ласке. Жениться, что ли?

А где тут невесты — в затерянном у черта на куличках гарнизоне! Лейтенант Круговая да несколько капризных от внимания официанток. Были, конечно, и другие женщины, но — чужие жены. Молодые летчики и техники, уезжая в очередной отпуск, возвращались уже женатыми. Таких красоток привозили — как по заказу. А наш первый офицерский отпуск был отодвинут «до особого распоряжения», понимай — до освоения новых машин. Наш закадычный друг Карпущенко подсмеивался: «У молодого летчика — три мечты: получить реглан, заиметь самолет и жениться на официантке».

«Почему именно на официантке?» — наивно хорохорился Лева Шатохин. А Пономарь ляпнул: «Вот отобью у вас жену — посмеетесь другим голосом!»

— Мелко плаваешь, — самонадеянно ухмыльнулся наш экс-кэзэ.

А когда его разнаряженная в пух и прах половина появилась однажды в офицерском клубе на танцах, Валька даже ахнул и начал нас подталкивать, восхищаясь едва ли не вслух: «Вот это — дама! Сроду таких не видывал…» И решительно пошел приглашать ее на вальс. Но как на грех за спиной жены оказался некстати вышедший из бильярдной Карпущенко. Он показал Вальке увесистый кулак и пустился вальсировать сам. А наш сердцеед остался с носом.

Долго мы его потом дразнили. Тем более что ему и с Круговой потанцевать не удалось. Она пришла в сопровождении красивого капитана с усами, с которым мы в первый день познакомились на радиостанции. Нам стало ясно: никто из нашей четверки ее серьезно не интересует. Мы как-то и к танцам постепенно охладели, ходили в офицерский клуб все реже и реже, коротая долгие зимние вечера за чтением или набиваясь до предела в комнату отдыха: играли в шахматы, травили холостяцкую баланду, слушали Валькины хохмы да по мелочам вздорили.

Возмутителем спокойствия в выходной день, как всегда, оказался Пономарев. Он появился в комнате отдыха с развернутой двухкилометровкой в руках и, хитро улыбаясь, предложил:

— А не провести ли нам, друзья, разведку боем?

— Опять чего-то надумал, — ухмыльнулся Зубарев. — На охоту, что ли? За шкурой белого медведя?

— На свободную охоту, — невозмутимо отозвался Валентин и, расстелив карту на столе, ткнул ногтем: — Вот здесь, в данном населенном пункте — какой-то производственный комбинат, а там…

А там, если верить этому заводиле, в пятиэтажном доме — только подумать! — женское общежитие. Да еще и с собственным клубом.

— Вот куда надо спикировать! Вообразите, какие нежные сердца томятся там в ожидании принцев. И вдруг — здрасьте, товарищи летчики! Рванем?

— В такую-то даль по бездорожью? — испуганно протянул Лева Шатохин. — Да и холодрыга собачья… Это ж тебе не летом!..

— Левушка! — Валентин уничтожил его взглядом. — Для холостяка и сто верст не крюк. Впрочем, дело твое, насильно не потащим. Добровольцы, за мной!

— Оно бы, конечно, можно, — пытался оправдать свою нерешительность Шатохин. — Но надо же поставить в известность командира. Он может и не разрешить…

— Ну, это я беру на себя! — Пономарев, свертывая на ходу карту, куда-то на полчаса исчез, а затем появился снова, но уже не один — в сопровождении старшего лейтенанта Архарова. Оба они улыбались.

— Все! — объявил Валентин. — Майор Филатов против нашей субботней вылазки не возражает.

Начальник связи эскадрильи Олег Архаров был постарше нас и поопытнее, но тоже маялся скукой в холостяках. От него-то и узнал Валентин координаты промкомбината. А поскольку Олег летал в составе экипажа майора Филатова, то и договориться с командиром ему, конечно же, не составляло особого труда.

— Пор-рядок в авиации! — петушился Валька. — По газам, братва!

— Быстрота и натиск, что и говорить, девиз полководца, — засмеялся Архаров. — Но поспешность нужна только… сами знаете, где. Вам, летчикам, сверху все кажется рядом. Но лететь-то придется на своих двоих.

— Ну и что? — Пономарева уже было не остановить. Он снова развернул двухкилометровку: — Тут и ходьбы-то всего ничего…

— Э, нет, братец, это если напрямик. Но тут, где ты показываешь, грунтовую дорогу перемело, снега по пояс. А топать придется вот так, — Олег провел ногтем черту. — Смотрите сюда. Вот — шоссе. До него около трех километров. Да и там… Хорошо, если остановим какую-нибудь попутку. А если нет?

— Остановим! — Валька рубанул воображаемую ленту финиша. — Слабаки — не мы. Игра стоит свеч! Марафон так марафон!

Словом, уговорил. И мы двинули.

К конечному пункту маршрута добрались лишь к половине восьмого, то есть в девятнадцать тридцать. По шоссе трястись пришлось в открытом кузове грузовика, но это уже детали. Главное, шофер оказался по-русски покладистым и подвез нас едва ли не к самым дверям поселкового клуба.

Залитый ярким электрическим светом клубный зал был уже битком набит молодежью. Важно восседая на стуле, поставленном посреди пустой открытой сцены, местный баянист с увлечением наяривал фокстрот. А по паркету, колыхаясь разноцветной волной нарядных платьев, с несусветным шарканьем скользила целая дивизия румянощеких северянок.

Нас так и обдало жаром. Намерзлись мы все-таки, пока добирались, а тут — такая теплынь. Красота!

Я странно заволновался и на какой-то момент точно оглох. Право, наши лопаты при расчистке аэродрома шуршали намного тише, чем туфельки здешних модниц.

— А где же эти, как их… самоеды? — с какой-то чисто мальчишеской непосредственностью спросил Лева Шатохин. В его простодушном взгляде сквозило явное разочарование.

— Сам ты самоед, — снисходительно фыркнул Пономарев, устремляясь к распахнутой двери. Он уже взял кого-то на мушку, и в его глазах заиграл огонек азарта. Олег Архаров, наблюдая за ним, тихо посмеивался.

Зубарев растерянно хлопал своими длиннющими ресницами. Да я и сам был малость смущен. Когда мы ехали из училища в Крымду, представление о Севере у нас наивно связывалось с чукчами, ненцами, эскимосами и другими жителями тундры. А городок-то наш, чисто русский. И простые, открытые лица девушек казались нам такими красивыми, такими родными, как будто мы их знали уже с незапамятных времен.