Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

их венчания, да притом в самом неподходящем месте — в гостях у родственников молодой жены — Сватковских: «Фёдор Михайлович был чрезвычайно оживлён и что-то интересное рассказывал моей сестре. Вдруг он прервал на полуслове свою речь, побледнел, привстал с дивана и начал наклоняться в мою сторону. Я с изумлением смотрела на его изменившееся лицо. Но вдруг раздался ужасный, нечеловеческий крик, вернее, вопль, и Фёдор Михайлович начал склоняться вперёд. <…> Я обхватила Фёдора Михайловича за плечи и силою посадила на диван. Но каков же был мой ужас, когда я увидела, что бесчувственное тело моего мужа сползает с дивана, а у меня нет сил его удержать. Отодвинув стул с горевшей лампой, я дала возможность Фёдору Михайловичу опуститься на пол; сама я тоже опустилась и всё время судорог держала его голову на своих коленях. Помочь мне было некому: сестра моя была в истерике, и зять мой и горничная хлопотали около нее. Мало-помалу судороги прекратились, и Фёдор Михайлович стал приходить в себя; но сначала он не сознавал, где находится, и даже потерял свободу речи: он все хотел что-то сказать, но вместо одного слова произносил другое, и понять его было невозможно. Только, может быть, через полчаса нам удалось поднять Фёдора Михайловича и уложить его на диван. Решено было дать ему успокоиться, прежде чем нам ехать домой. Но, к моему чрезвычайному горю, припадок повторился через час после первого, и на этот раз с такой силою, что Фёдор Михайлович более двух часов, уже придя в сознание, в голос кричал от боли. Это было что-то ужасное! <…>

Пришлось нам остаться ночевать у моей сестры, так как Фёдор Михайлович чрезвычайно обессилел, да и мы боялись нового припадка. Какую ужасную ночь я провела тогда! Тут я впервые увидела, какою страшною болезнью страдает Фёдор Михайлович. Слыша его не прекращающиеся часами крики и стоны, видя искаженное от страдания, совершенно непохожее на него лицо, безумно остановившиеся глаза, совсем не понимая его несвязной речи, я почти была убеждена, что мой дорогой, любимый муж сходит с ума, и какой ужас наводила на меня эта мысль!..» [Достоевская, с. 132–133]

Анна Григорьевна несколько раз упоминает-подчёркивает в «Воспоминаниях» — какой ужас она испытывала в моменты припадков мужа. А что уж говорить о самом Фёдоре Михайловиче! Даже Тургеневу, человеку совсем ему душевно не близкому, не родному, Достоевский совершенно откровенно признавался: «Если б Вы знали, в какой тоске бываю я иногда после припадков по целым неделям!..» (Из письма от 17 июня 1863 г.) А уж в письмах к родным и близким людям он и вовсе откровенничал, делился с ними муками и страхами-опасениями за свою жизнь: «Главных причин (Выезда за границу. — Н. Н.) две: 1) спасать не только здоровье, но даже жизнь. Припадки стали уж повторяться каждую неделю, а чувствовать и сознавать ясно это нервное и мозговое расстройство было невыносимо. Рассудок действительно расстроивался, — это истина. Я это чувствовал; а расстройство нервов доводило иногда меня до бешеных минут…» (А. Н. Майкову. 16 /28/ авг. 1867 г.); «…падучая в конце концов унесет меня! Моя звезда гаснет, — я это чувствую. Память моя совершенно помрачена (совершенно!). Я не узнаю более лиц людей, забываю то, что прочёл вчера, я боюсь сойти с ума или впасть в идиотизм. Воображение захлёстывает, работает беспорядочно; по ночам меня одолевают кошмары…» (С. Д. Яновскому. 1 /13/—2 /14/ нояб. 1867 г.); «Боюсь, не отбила ли у меня падучая не только память, но и воображенье. Грустная мысль приходит в голову: что, если я уже не способен больше писать…» (А. Г. Достоевской. 16 /28/ июня 1874 г.)…

Причём эти страхи-опасения подтверждали и усиливали доктора: они вполне резонно считали, что эпилепсия прогрессирует-усиливается из-за чрезвычайной и даже надрывной умственной деятельности больного. Врачи советовали ему вообще прекратить писать-сочинительствовать, что для него равносильно было самоубийству. В письме от 24 июля /4 авг./ 1876 г. к Л. В. Головиной из Эмса, где он лечился на водах, Достоевский, сообщая, что тамошние доктора настоятельно советуют ему «заботиться о спокойствии нервов <…> отнюдь не напрягаться умственно, как можно меньше писать (то есть сочинять)» и тогда-де он сможет «ещё довольно долго прожить», — горько иронизирует: «Это меня, разумеется, совершенно обнадёжило…»

Дополнительным тяжёлым ударом для Достоевского стало то, что в мае 1878 г. его сын Алёша умер от унаследованной им эпилепсии.

Пятерых из своих героев писатель «наградил» своей «священной» болезнью, сделал их эпилептиками — это: Мурин («Хозяйка»), Нелли («Униженные и оскорблённые»), князь Мышкин («Идиот»), Кириллов («Бесы») и Смердяков («Братья Карамазовы»).

«Эпоха»

(1864–1865)

Журнал братьев Достоевских, основанный ими после закрытия «Времени». Первый его сдвоенный номер за январь-февраль вышел только в конце марта 1864 г., последний, февральский 1865 г., вышел ровно через год, (подписчиков осталось всего — 1300), и на этом журнал закрылся. После смерти М. М. Достоевского в июле 1864 г. официальным редактором Э стал А. У. Порецкий. В объявлении «Об издании нового ежемесячного журнала “Эпоха”, литературного и политического под редакцией Михаила Достоевского» и «Объявлении об издании журнала “Эпоха” после кончины М. М. Достоевского» подчёркивалась связь нового журнала с предыдущим и верность его редакции почвенническому направлению. В Э были напечатаны повести Достоевского «Записки из подполья», «Крокодил», статьи «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах», «Каламбуры в жизни и литературе», «Необходимое заявление», «Чтобы кончить», некролог «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском». Кроме того, на страницах журнала появились «Призраки» И. С. Тургенева, «Леди Макбет Мценского уезда» Н. С. Лескова, ещё ряд произведений ведущих авторов того времени, но это уже не могло спасти журнал от краха.

После закрытия Э Достоевский взял на себя все долги покойного брата по журналу на себя (около 15 000 руб.), которые выплачивал почти до конца жизни.

Эриксан

Петербургская ростовщица, у которой Достоевский закладывал вещи (серебряные ложки и пр.) в 1865–1866 г. Судя по всему, общение с Эриксан помогло писателю в работе над образом процентщицы Алёны Ивановны в романе «Преступление и наказание», над которым он как раз в то время работал.

Юнге Екатерина Фёдоровна

(урожд. Толстая, 1843–1913)

Дочь вице-президента Академии художеств Ф. П. Толстого, жена профессора-окулиста Юнге Эдуарда Андреевича (1833–1898), лечившего Достоевского в 1866 г., когда писатель поранил глаз во время припадка эпилепсии; художница, автор мемуаров «Воспоминания» (1914). В начале февраля 1880 г. написала в письме к матери, графине Толстой Анастасии Ивановне (1817–1889), с которой Достоевский был знаком, развёрнутый отзыв о «Братьях Карамазовых», графиня показала письмо-отзыв автору и в тот же день (22 фев. 1880 г.) сообщила дочери о том, какое большое впечатление произвела на писателя её «рецензия». Юнге писала: «Эта вещь совсем