Волкодав - Мария Васильевна Семенова

и ещё не успевших таковыми стать… и сразу отметил, что между ними не было Волка. Очень странно. До сих пор Волк не отлынивал от занятий, скорее наоборот: являлся даже жестоко простуженным, даже с только что вывихнутой, ещё не зажившей рукой. Что же с ним произошло на сей раз?.. Наверное, всё тот же Винойр, его побратим, мог бы ответить… Волкодав не стал спрашивать.

Он кивнул чёрному мономатанцу Урсаги, и тот, живо подбежав, с поклоном остановился на удалении шага и вытянутой руки – это именовалось «расстоянием готовности духа». Венн протянул ему обе руки, предлагая схватить, и Урсаги, мягко прыгнув вперёд, сейчас же точно клещами стиснул его запястья. Но пока длился прыжок, Волкодав столь же мягко прянул навстречу налетевшему мономатанцу и чуть мимо него, а руки тем временем расходились – одна вниз, другая наверх, – и остановить их движение было уже невозможно. Но сила разгона ещё не была исчерпана, чернокожий проскочил вперёд, окончательно утрачивая равновесие, и, когда Волкодав шагнул ему за спину и несильно толкнул в бок – только и успел, что разжать руки и резко бросить их под себя, разворачивая рёбрами ладоней, чтобы приняли тяжесть падающего тела, дали ему встретиться с землёй не плашмя, а плавно, начиная с лопаток.

– Ух ты, – послышался тихий вздох кого-то из новеньких. Наверное, парень считал, что уж ему-то такого никогда не постичь, и речь шла даже не о показанном Наставником приёме – об искусстве падения, которое явил сливово-чёрный Урсаги. Со всего маха на землю! Навзничь притом!.. Как же так – на спину, да чтобы не покалечиться?.. Ему-то всю жизнь внушали совершенно иное…

– «Вечно Небо и нерушима Земля», – назвал Волкодав ухватку, только что сокрушившую нападение мономатанца. И кивнул унотам – пробуйте, мол.

– Я тебе доверяю…

– И я тебе доверяю… – вразнобой и негромко огласило двор ритуальное приветствие кан-киро.

Волкодав отошёл в сторону и опустился на кем-то заботливо расстеленный коврик. Ему показалось, будто серый цвет, в который с некоторых пор окрасился для него мир, начал утрачивать оттенки и переливы, всё более распадаясь на чёрный и белый.

Он не успел поразмыслить об этом. С той стороны, где поместились новые уноты, раздались резкие голоса. Потом вовсе крики. И почти сразу – резкие шлепки ударов.

– Так! – сказал Волкодав, поднимаясь на ноги. По этому слову те из учеников, кто ещё продолжал постигать тщету нападения на Небо и Землю, замерли на местах, а Наставник отправился туда, где честное обучение боевому искусству сменилось мордобоем, чуждым благодати и красоты. Подобное хотя и редко, но всё же иногда происходило на уроках, – конечно, не среди старших, а между новичками, ещё не усвоившими: кан-киро есть наука Любви. Что там у них на сей раз?.. Кто-то кого-то слишком жёстко отправил в объятия Земли и тот, обидевшись, накинулся в ответ с кулаками?..

Подойдя, он сразу понял, что всё было гораздо хуже. Причина ссоры крылась не в вывернутой руке и не в ушибленном локте. Старшие, оказавшиеся, к счастью, поблизости, уже растащили драчунов и крепко держали, пресекая неумелые попытки высвободиться. У одного из парней, темноволосого, желтокожего халисунца Бергая, вовсю растекалась из носу красная юшка. У другого, обветренного зеленоглазого Сурмала, родившегося на юге Саккарема, успело распухнуть ухо и уже заплывал, наливался цветом грозовой тучи полновесный синяк на скуле. Но боевой запал ещё не иссяк: задиры продолжали орать во всё горло, изобличая один другого сыном блудницы, порождением вшивого осла и даже выкидышем прокажённой. И, словно этих словесных чудес было ещё недостаточно, оба взаимно поносили народы, сумевшие породить столь мерзкие существа. Халисун объявлялся страной распутных женщин и трусливых мужчин: «Мы вас, степных шакалов, в старину били и всегда бить будем!» Халисунец огрызался, провозглашая Саккарем родиной болотных пиявок, у которых по жилам вместо крови течёт жидкое дерьмо: «Мы вас, жабье отродье, сапогами привыкли давить – и ещё подавим…»

Присутствие Наставника на них очень мало подействовало.

– Так, – повторил Волкодав. – Вы продолжайте, почтенные, я подожду.

Это вызвало смешки старших унотов, а участники перебранки замолкли, как по команде. Можно продолжать выкрикивать непримиримому недругу оскорбления, когда тебя крепко держат, пытаются зажать рот или больно тычут кулаком в рёбра. Но не тогда, когда над тобой начинают смеяться!

Халисунец и саккаремец, размышлял между тем Волкодав. Да, тут не за оторванную пуговицу биться пошли. Это вроде того, как если бы меня когда-то, мальчишкой, заставили вежливо и уважительно бороться с сегваном…

Вслух он сказал:

– Хорошо. Так чего же вы, мои почтенные, меж собою не поделили?

– Этот последователь бесплодной Богини… – немедленно начал уроженец халисунских равнин. В ответ тотчас раздался рык непокорённого Сурмала:

– Сам ты почитатель Небес, с которых давно сбежала, устыдившись, Луна!

Волкодав поинтересовался:

– Мне, может, уйти, а завтра вернуться? Когда вы оба иссякнете?

Ученики опять стали смеяться, а Волкодав краем глаза выделил среди них Хономера. Жрец пристально следил за происходившим и, похоже, готов был с удовольствием высказать своё мнение. Но молчал. Когда-то, ещё при госпоже Кендарат, он время от времени позволял себе на уроках пояснять речи Наставницы, преломляя её слова и превращая их едва ли не в проповеди, славящие его веру. Мать Кендарат не противилась: ей было всё равно. Волкодав же немедленно заявил Избранному Ученику: «У меня дома говорят так – на чужое мольбище со своими Богами не лезь!» Что означало: здесь, на площадке, постигается путь благородного кан-киро. А истины Близнецов можешь сколько угодно провозглашать в другом месте, у тебя для этого храм есть. Хономер попытался перечить… Исход той стычки до сих пор вызывал у него покаянную улыбку, ибо учат Старший и Младший: сделав ошибку, не изводи себя упрёками, но осознай своё заблуждение – и тем стань сильнее.

А ещё – и это показалось Волкодаву даже более важным – он наконец-то заметил возле входа во двор своего лучшего ученика, опоздавшего к началу урока. Вид у Волка был такой, как если бы он бежал всю дорогу от города до крепости. Волкодаву неоткуда было знать, что этой ночью молодой венн так и уснул на сухой и тёплой земле возле клети, рядом с опрокинутой чашей. И спал до того крепко и сладко, что поутру никому не захотелось прерывать его сон. Ни Мулинге, ни её почтенному батюшке, ни даже псам.

Входить во двор, где уже совершался урок, можно было только с дозволения Наставника. Волкодав поймал устремлённый на него взгляд соплеменника – и кивнул. Волк ответил ему поклоном… вроде бы обычным поклоном,