Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Александр Владимирович Шувалов

«Под влиянием видения заявил своему отцу, что отныне все люди должны ему поклоняться и положить к его ногам свои богатства… Бред Цюаня продолжался 40 дней. В это время он, между прочим, видел человека среднихлет, который побуждал его бороться со злыми духами. При этом Цюань приходил в крайнее возбуждение, размахивал саблей и кричал “убивайте, убивайте”, а затем в полном изнеможении падал на кровать и засыпал. В другой раз он счел себя китайским императором и очень был рад, когда его в шутку признавали за такового. По окончании бреда Цюань вернулся к скромному ремеслу учителя и к новым бесплодным попыткам получить степень доктора… В 1850 г. провозгласил себя императором. Ближайших своих сторонников он сделал королями». (Ломброзо, Ллски, 1906, с. 149.)

«В последние годы жизни Хун Сю-цюань временами страдал психическим расстройством. После того как обнаружилась неизбежность близкого и полного разгрома тайпинов, покончил жизнь самоубийством, приняв яд». (Плюшечкам, 1974, с. 688.)

Биографические сведения, которыми мы располагаем, позволяют предположить нали-чиеу китайского лидера параноидной формы шизофрении с ремитирующим течением, протекавшей с галлюцинациями и бредом мани-хействат; периоды обострения чередовались со сравнительно ясными периодами сознания. В данном случае совмещение бредовых идей и борьбы с реальным противником (властями) могло придать его революционной деятельности дополнительную силу. Возможно, что психическое расстройство в некоторой степени помогало ему преодолевать реальные трудности борьбы с государством, которое он хотел преобразовать.

Ц

ЦВЕЙГ СТЕФАН (1881–1942), австрийский писатель, маСтер психологической новеллы. С 1934 г. в эмиграции.

[Июнь-июль 1941 г.] «Чрезмерное напряжение вызвало у писателя явное переутомление. Наступило состояние душевной депрессии, усугубившееся печальными известиями о ходе военных действий в Европе… В последние дни — усилившиеся приступы депрессии… Знакомые, с которыми писатель встречал новый, 1942 год, вспоминают: он будто отгораживался от всего, что могло бы настроить его на оптимистический лад. Обращал внимание главным образом на отрицательные моменты и реагировал на них необычайно остро. Даже мелкие события его очень волновали». (Кислинг, 1984, с. 171–172.)

«Мучимый отчаянием, страшившийся победы фашизма, он вместе с женой покончил жизнь самоубийством». (Ступель, 1972, с. 63.)

Причиной довольно редкого вида самоубийства— двойного (см. также патографии японского писателя Дадзая, немецкого драматурга Клейста) — у Стефана Цвейга, безусловно, послужила депрессия. Последняя, учитывая ее психологически понятный характер, носила во многом психогенный характер (т. н. «реактивная депрессия»). Но так как реактивные депрессии чаще всего заканчиваются благополучно, то в данном случае, вероятно, имело место сочетание (вспомним возраст писателя) двух видов депрессии: реактивной и инволюционной. Поэтому и исход такого психического расстройства оказался столь трагическим.

ЦВЕТАЕВА МАРИНА ИВАНОВНА (1892–1941), русская поэтесса и прозаик. С 1922 г. в эмиграции, в 1939 г. вернулась на родину. Покончила самоубийством.

«Не умереть хочу, а умирать».

М.И. Цветаева

Общая характеристика личности

«Четырехлетняя моя Маруся, — записывала в своем материнском дневнике Мария Александровна, — ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, — может быть будет поэт?» (Павловский, 1989, с. 25.)

«Была в Марине с детства какая-то брешь в ее соотношениях с дурным и хорошим: со страстью к чему-то и в непомерной гордости она легко и пылко делала зло». (ЦветаеваА.И., 1971, с. 93.)

«Известно ли вам, что юная Марина Цветаева одно время ходила стриженная наголо, в черном чепце и черных очках? Она спасала свой молодой дух от преждевременного физического расцвета. У нее был слишком большой успех». (Леви, 1993, с. 232.)

«Одной из главных мук Марининой жизни было горькое недовольство своей наружностью: форма лица казалась ей слишком круглой, румянец — слишком ярким… и тело свое ненавидела, как и румянец». (Лосская, 1992, с. 358.)

«Она мало ела, изнуряла себя ходьбой. Стремилась придать некую аске-тичность своему облику. Стриглась особо, закрывая щеки волосами. Курила запоем, папироса стала неотъемлемым штрихом ее портрета». (Балкина, 1992. с. 13.)

«..Юные годы Марины (до ее встречи с Сергеем Эфроном), девичество ее были — печальны. Ведь именно в 17 лет она пыталась покончить с собой». (Цветаева А.И., 1979, с. 193.)

«О, дай мне умереть, покуда / Вся жизнь как книга для меня… /…дай мне смерть — в семнадцать лет!» (М.И. Цветаева. «Молитва», 1909.)

«Вот первая версия рассказа Анастасии Ивановны'''05 о событии 1909 г.: “Это было в театре, на представлении “Орленка” Ростана. Револьвер дал осечку. После этого неудачного выстрела она приехала в Тарусу к Тьо (гувернантке Марии Александровны) и сказала: “Це удалось”». (Лосская, 1992, с. 35.)

«…Такою была эпоха: в десятые годы… постране прокатилась эпидемия самоубийств — среди молодежи… Одна из частей “Поэмы без героя” называется “1913 год” — с самоубийцею в центре сюжета… То было одиночество гения… В гимназии дерзила с такой высокомерной и оскорбительной учтивостью, что преподавателей брала оторопь. Училась плохо и равнодушно. Прошедшая в детстве иностранные пансионы, в совершенстве владевшая языками, прекрасно знавшая литературу и историю искусства, она считала себя выше гимназических премудростей… Но почти неизменным состоянием Цветаевой была тоска. Тоска и — чувство протеста: против всех… Выходя замуж, она не удосужилась поставить отца в известность, так как “не признавала формальностей брака”. Так же поступила и Анастасия. Все это было крайне не похоже на общепринятые нормы семейной жизни». (Павловский, 1989. с. 13, 16. 56–57.)

«В Марине Цветаевой было что-то трагическое от рождения… С людьми ей было страшно трудно, и с близкими, и с чужими она была как будто с другой планеты. Для нее все было не так. Она сама творила вокруг себя драмы. Из-за тяжелого характера многие от нее отворачивались». (Берберова, 1996. с. 623.) «Цветаева была плохой матерью — не только Ирине, но всем троим своим детям. Или поэтический дар, внутренняя одержимость не оставляют места для терпеливого спокойствия и уравновешенности, так необходимых в повседневном общении с детьми? Она губила своих детей и исступленной, все подавляющей любовью, стремлением создать, даже пересоздать ребенка по-сво-ему, как Алю и Мура, и равнодушием, как Ирину… Понимала ли Цветаева, что она не такая, как все?