Жизнь волшебника - Александр Гордеев

class="p">Но почему же мне больше ничего не дарили? Да потому что у нас это не было принято. А уж что

касается той первой книжки ( моей первой книжки, как оказалось), так это было нечто вроде

случайности, которая сбила меня с толку на всё время всего моего детства.

И потом, когда меня во взрослой жизни спрашивали: «Что ты хотел бы получить в подарок?» я

обычно отвечал: «Не беспокойтесь, мне ничего не надо. Я к подаркам не привык. Не избалован». И

это правда. Более того, я и радоваться-то подаркам по-настоящему не научился, до сих пор

принимая их с некоторой неловкостью. Культура принятия подарков, если можно так сказать, у

меня оказалась не выработанной. И никого винить в этом не стоит. Подарки не были приняты и у

родителей. Бывало, скажут мне, что у бабушки сегодня день рождения, я бегу к ней.

– Бабушка, с днём рождения тебя!

– Ой, так сегодня что ли?! Ну, и ладно…

И всё. Бабушка принимала моё поздравление спокойно. Ну родилась, да и родилась… Не

велика важность… Я уж не говорю о том, что точную дату своего дня рождения она не знала, дата

была определена приблизительно. И с её семерыми детьми вышло так же. По документам

выходит, например, что моя тётя Валентина родилась через четыре месяца после мамы. Эта

несуразица тоже возникла оттого, что никто вовремя не догадался запомнить точную дату

рождения сестёр, а когда потребовались документы, записали наугад. Жена дяди Аполлона,

старшего брата моей мамы, поступила ещё любопытней. Дядя Аполлон старше тёти Шуры на

несколько лет, и она решила документально его омолодить. Работая в сельском совете, сделала

мужу небывалый подарок – поправила где надо дату его рождения на два года, так что пенсию

дядя Аполлон зарабатывал потом ещё два лишних года…

Самый большой подарок я получил не ко дню рождения. Это произошло, когда я был уже

девятиклассником. В школе классом старше учился Пашка Баранов. Пашка один во всём селе

щеголял в коричневом пальто, в то время как все остальные пацаны носили ватные телогрейки. У

меня сохранилась фотография сельской детворы на которой все в кирзовых сапогах, в чёрных

штанах, чёрных шапках и телогрейках – зона, да и только. Только детская какая-то… А вот Пашка

был при коричневом пальто. И откуда только оно у него взялось? Я в своих фантазиях далеко не

ушёл – мне тоже мечталось заиметь коричневое пальто. Почему не синее или какое-то ещё?

Потому что другой-то цвет и в голову не приходил. Другой цвет был бы уже перебором. Коричневое

по сравнению с чёрнотой телогреек – уже и без того немалая дерзость. Родителям я намекал на

565

это пальто постоянно, но они будто не слышали, не смотря на то, что во время летних каникул я

едва не с четвёртого класса работал в колхозе, и уж на пальто-то, конечно, заработал.

И вот как-то весной мой отец поехал в райцентр, в город Балей и (ну прямо, как в сказке про

аленький цветочек) спросил меня: чего тебе там купить? А чего тут спрашивать? Конечно же,

коричневое пальто… Сказал я ему об этом уже просто так, без особой надежды: когда они меня

слушали?

Отец приехал вечером. Когда я пришёл из школы (с секции по баскетболу), помню, как обычно

мокрый и взмыленный (какой душ в деревенской школе?), отец сидел на кухне, рассказывая маме

о своей поездке. И по такому случаю, кажется, был чуть-чуть навеселе.

– Сашка, а ты ведь вроде просил меня что-то купить? – будто только теперь вспомнив, спросил

он. – Ты чего просил-то, а?

– Пальто, – ответил я, махнув рукой, ну, чего издеваться надо мной лишний раз?

– А какое пальто-то? – спросил отец.

– Да коричневое, конечно, какое же ещё…

– Правда что ли? Так оно мне вроде коричневое и попалось. Вон пойди-ка, погляди.

Отец кивнул на занавеску, за которой была наша так называемая спальная. Я смотрел на эту

занавеску и не мог поверить: неужели там на кровати лежит сейчас моё коричневое пальто? Я

этому и верил и не верил. Отдёргиваю занавеску. Ёлы-палы! Пальто! Новое, пахнущее городским

магазином. И именно коричневое! Я уж не помню по размеру оно мне было или нет, главное,

малыом пальто не оказалось. Остальное же никакого значения не имело. И я его надел… Ну, что тут

скажешь? Когда ты после унылой рабочей телогрейки надеваешь, нечто отличное от неё, то это

уже что-то! Ты в такой момент не пальто на себя надеваешь, а целый новый мир.

Ох уж, и пощеголял я потом в этой обнове! А ведь некоторые люди ещё и сейчас говорят, будто

счастья на белом свете нет. Да как же нет-то?! Вот если бы они попробовали надеть то моё

волшебное коричневое пальто, то никогда бы уже не сомневались в существовании счастья…

*3

Уж в чём явное преимущество автора перед читателями, так это в том, что он имеет

возможность общаться с героями книги и вне рамок повествования. Иногда автор приглашает героя

к общению, но случается и так, что герой сам врывается к нему. Понятно, что в этом месте

повествования мне со своим героем лучше было не сталкиваться. Что хорошего мог услышать я от

него тут? Да только куда ж денешься от того, кто постоянно рядом?

– Ну, ты и удружил, – недовольно бурчал Роман в этот раз, – надо ж было так опозорить меня!

Мало тебе эпизода с Элиной, так ты ещё и такую гадость придумал…

– А что, мой друг, ты считаешь, что в жизни, которую ты ведёшь, должны быть одни сплошные

удовольствия?

– Ну всё, всё! – замахал он руками. – Хватит уже, хватит! Больше ни слова! Мне всё понятно и

так. Всё, я пошёл…

Хорошо, что этот разговор оказался коротким.

Для чего, спрашивается, пишу я эти примечания? Вообще, исходя из первоначального замысла,

роман предполагал более сложное строение с открытыми авторскими вставками, которые я хотел

назвать предглавами, межглавами и подглавами. Мне казалось их необходимость состояла вот в

чём.

В моём родном селе Ундино-Поселье, что находится в Балейском районе Забайкальского края,

течёт река Унда. Отсюда и название села, которое поначалу называлось Поселение на реке Унда.

А на Унде, почти уже перед самым вливанием её в Онон, есть большой остров, заросший

черёмухой, который называется «Меж Унды», то есть, посредине Унды. В детстве я слышал это

название, как «Мешунды», не вдумываясь в смысл названия. Мы говорили: «Поедем в Мешунды»

или «Косили мы нынче