Падение Стоуна - Йен Пирс

В прошлом октябре он поехал на верфь в Нортумберленде и пробыл там почти неделю. Подобное случалось часто; думается, каждый год он проводил в отъездах недель десять, посещая то один завод, то другой. Иногда имелась веская причина — важное решение, связанное с инвестициями, проблемами, с контактом или еще с чем-либо в таком роде. А иногда никаких причин не было вообще. Ему просто хотелось побывать там, нюхнуть запахи, как он выражался. Он столько же времени проводил в заводских цехах, сколько в кабинетах и конторах; разговаривал с рабочими, стоял, наблюдая. Он верил, что можно определить здоровье компании по тому, как она выглядит и ощущается. Не обязательно заглядывать в бухгалтерские книги.

— Вы когда-нибудь ездили с ним?

— Не часто. Так и он не часто ездил со мной в мои поездки. У него и у меня были собственные, личные вселенные. Он был счастлив в своей, я — в моей. Были вещи, которые мы не могли разделять друг с другом. Он не хотел отвлекаться. Он повторял, что заводы будут говорить с ним и ему необходимо слушать. Бывает, они говорят одно, бухгалтерские книги — другое. Тогда он оставался, пока не выяснял, что к чему. На этот раз он вернулся озадаченный. Все было хорошо, сказал он. Верфь счастлива, работы выполняются без сучка без задоринки. Они недавно завершили гигантский проект по постройке нового дока, потребовавший углубить дно самой реки, чтобы корабли было легче спускать на воду. Цена дредноутов так непомерна, что я всегда дивилась его способности воспринимать ее по-деловому. Джона она абсолютно не смущала. Для него крупные денежные суммы были всего лишь маленькими суммами, только с числом нулей побольше. Что-то было либо вложено удачно, либо нет. А шла ли речь о тысяче фунтов или о миллионе, принципа не меняло.

Все было хорошо. Он был удовлетворен. Кроме одной мелочи. В бухгалтерии уволили клерка за растрату. Мизерная сумма, не более двадцати фунтов, абсолютно незначительная. Но тот клерк был молодым человеком, многообещающим, и один из управляющих выделил его, считая, что после приобретения необходимых знаний на него с годами можно будет возложить ответственные обязанности. Управляющий чувствовал себя виноватым, что ошибся в молодом человеке. Он решил не доводить дела до суда, однако упомянул о нем моему мужу.

Большинство людей такого положения, как Джон, я уверена, не обратили бы на это внимания. Все компании теряют подобным образом какие-то суммы. Это считается неизбежным. Джон думал иначе. Он потратил годы на создание своей организации и добивался совершенства. Для него не имело значения, двадцать фунтов, двадцать тысяч фунтов или даже два шиллинга. Подобное не должно было быть возможным, а если пропали двадцать фунтов, могли пропасть и двадцать тысяч.

Поэтому он копнул поглубже и пришел к выводу, что это был не единичный случай, хотя установить подробности ему не удалось. Однако он узнал, куда девались эти деньги, адрес в восточном Лондоне. И самое небольшое расследование установило, что по этому адресу проживает человек, известный как Ян Строитель.

Разъярило Джона то, что он не мог установить, каким образом эти платежи авторизировались. Ответственный служащий прикусил язык и отказывался сказать хоть что-то. Тогда он решил взяться за проблему с другого конца. И вот тут в игру вступила я.

— Да, — сказал я.

Наконец мы добрались до сути, до единственного, что меня интересовало. Растраты и накладки в бухгалтерских расчетах, конечно, важны, но я все же оставался зациклен на Красной Дженни, сверлящей ледяным взглядом в зале собрания.

— Почему вы в нее вступили?

— Крайне просто. Я предложила, а он принял мое предложение. Без охоты или одобрения, но я умею настоять. Несомненно, это еще больше все запутает. Потому что вы ничего про меня не знаете сверх того, что видите. Вы думаете обо мне как об избалованной, привыкшей проводить время на балах и банкетах, шокируемой буржуазностью буржуазного отеля. Ведь так?

Я попытался запротестовать, сказать, что ничего подобного, но по сути это было верное резюме.

— Как я сказала, вы ничего про меня не знаете. У меня длинное имя безупречного происхождения, но это подразумевает множество вещей. Венгерские аристократки не обязательно богаты или избалованны. И я не была богатой и избалованной. Джон не мог поручить никому из своих людей подобраться к этой группе; их бы с легкостью распознали. Эти выплаты производились изнутри его компаний, а потому он не хотел довериться кому-либо, связанному с ними. Ему требовался кто-то способный быть убедительным и кому он мог доверять. Он ни секунды не думал использовать меня.

Я решила сделать это. Я каждую осень езжу в Баден на воды (да, конечно, балую себя, но мне приятно вновь говорить по-немецки), и там я начала читать об анархизме, и марксизме, и революционной политике — кстати, очень интересное чтение. Там я заимствовала личность немецкой революционерки, тайно казненной полицией. Случайное падение с лестницы. Им было удобнее — и финансово выгоднее — дать понять, будто она была освобождена и отправилась в изгнание. Организовал это для меня Ксантос; полагаю, деньги переходили из рук в руки в его обычной манере. Я изучила одежду и жесты, привычки и речь. Отправилась в Гамбург, а оттуда на грузовом судне назад в Лондон. Я прибыла как Красная Дженни, грубая, бескомпромиссная, более фанатичная, чем большинство мужчин. Я познакомилась с этими людьми, и мало-помалу они начали доверять мне так, как не доверились бы никакому мужчине, а уж тем более англичанину. Джон не нашел бы никого, кто сыграл бы роль так убедительно.

Я был ошеломлен ее историей и гордостью, с какой она ее рассказывала. Поразительно до нелепости. Очень мило претендовать на тяжкое нищее детство, когда зимой, чтобы обогреться, топить можно только генеалогией, но мне все еще трудно было поверить этому.

— Ваш муж позволил вам сделать это?

— Нет. Категорически запретил.

— Так что…

— Мне никто не приказывает, мистер Брэддок, — сказала она почти тоном Красной Дженни. — И уж конечно, не Джон. Когда я предложила идею, это была почти шутка. Его противодействие внушило мне решимость проверить, возможно ли это. Мы часто расставались, и отсутствие на пару месяцев воспринималось естественно. Я укрепилась в моей новой личности задолго до того, как он хотя бы обнаружил, что я пошла наперекор ему, и поскольку я преуспела и твердо намеревалась продолжать, что бы он ни говорил, ему оставалось только принять мою помощь.

— Но почему вы упорствовали?

— Потому.

— Потому?

— Потому, что я так хотела. Может быть, мне все немножко прискучило. Я вряд ли вызову у вас сочувствие, если скажу, что жизнь, которую я веду, имеет свою скучную сторону.

— Ни малейшего.

— Тем не менее так и есть. Большинство моих знакомых вполне довольны коротать жизнь, играя в бридж и разъезжая по гостям. У меня нет вкуса ни к чему подобному, вот почему для стимулирования мне нужно ездить в Париж или в Италию. Джон в целом понимал это и позволял мне приезжать и уезжать, как я хотела. Он позволил мне сделать это для него, пусть и против воли, потому что доверял мне и знал, что ему меня не остановить. У меня ведь никогда прежде не было возможности делать для него что-то, помимо того, что и так входит в обязанности жены.

Я помотал головой, пытаясь вытрясти из нее все противоречивые мысли, чтобы разбираться дальше. Итак, Элизабет, леди Рейвенсклифф, урожденная графиня Элизабет Хадик-Баркоци фон Футак унс Сала преобразила себя в Красную Дженни, революционную анархистку из Франкфурта. Повторите эту фразу и посмотрите, насколько легко вам будет ей поверить. Тогда вы поймете мои затруднения.

— Скажем для удобства, что я нахожу все это убедительным, — сказал я, — хотя и не нахожу. Так что вы обнаружили?

— Вкратце, я обнаружила, — сказала она, явно забавляясь, — что Ян Строитель входит в группу, именующую себя Интернациональным братством социалистов, и они мало чем отличаются от преступников. Фанатики, само собой разумеется. Они предельно озлоблены судьбой своей страны, в данное время не существующей. Но свой гнев они используют для оправдания всего, что они делают, а это включает убийства, грабежи и вымогательства. Они склонны к насилию, подозрительны и в большинстве не слишком умны. Умен только Ян, но он же самый свирепый из них всех. Фанатизм он сочетает с хитростью и беспощадностью. Магнетическая личность. Женщины на него просто вешаются.

— Включая Дженни?

— Это вас не касается, — сказала она негромко. — Вы свободны верить тому, что вам представляется наиболее вероятным.

От смущения я покраснел до ушей. Она опять ввергла меня в смятение. Ей это было так легко, а мне нечем было обороняться. Я даже подумал, что, наверное, извлекаю какое-то удовольствие, что меня так мучают; бесспорно, я очень часто ставил себя в такое положение.