Кровная добыча - Ирина Глебова

– Они взрослые, Люсенька, и не беспомощные. Они уже с ним справились, если придется – справятся снова.

Посмотрел в тревожные глаза жены, засмеялся:

– Представляешь, собрались возвращаться вместе с артистами Виктора Васильевича Жаткина! В походном театральном балагане, чем не приключение?

– Да, Сашенька у нас артист. – Она тоже улыбнулась ему. – Он может даже по пути и сыграть в каком-нибудь спектакле, есть у него к этому талант…

Викентий прижал жену сильнее к себе, коснулся губами ее волос… Он, так же, как и она, за этим легким диалогом изо всех сил пытался скрыть свою тревогу.

22

Две крытые брезентом повозки – кочующий театр-варьете «Сад Тиволи» – ехали в сторону станицы Крымской. Места были пустынные – белая армия отсюда ушла, но и части Красной армии тоже не встречались. Может, прошли к Новороссийску стороной? Повсюду остались приметы поспешного отступления, но здесь их было уже значительно меньше, все не так удручало. Когда Дмитрий и Елена вместе с артистами покидали Новороссийск, на много километров от вокзала дорога была забита брошенными обозами, артиллерией, бесчисленными телегами, на железнодорожных путях стояли оставленные целые составы с грузами…

Жаткин, обозревая все это, изрек:

– Шекспировская трагедия. Грандиозно… Нет, даже посильнее будет. А вот лошадок мы хороших взяли.

В городе осталось множество кавалерийских коней, вот Жаткин и выбрал по паре на каждую свою повозку.

Предполагали в станице Нижнебаканской пересесть на поезд – там была железнодорожная станция. Но, оказалось, поезда туда уже давно не доходят. Было решено добираться до станицы Крымской, возможно, оттуда получится уехать.

– Ничего, – констатировал с неизменным оптимизмом Виктор Васильевич. – Не будет и там поездов, отправимся дальше. Уж в Батайске железнодорожное сообщение наверняка есть, не сомневаюсь.

Жаткин время от времени переходил из первой повозки, где ехал с основной труппой, во вторую – здесь он устроил Дмитрия и Елену. Рассказывал им обстановку, старался подбодрить. Потом, вздыхая, возвращался к себе. Он сам и еще два артиста помогали похоронить Сашу. На Новороссийском кладбище никто даже спрашивать не стал, что за покойник, откуда, отчего умер. Каждый день там хоронили десятки людей, умерших в госпиталях от ран, в больницах или даже просто на улицах от сыпняка. Многие могилы были безымянными, на них ставили таблички с номерами. Усталый, в пыльной рясе священник из прикладбищенской церкви отпел Сашу прямо у вырытой могилы, артисты принесли крест, на котором краской из реквизита написали фамилию, имя, годы жизни…

Это было всего лишь вчера вечером, а казалось, пролетела вечность. Выехали из Новороссийска так рано, что еще и не светало, а теперь уже вновь вечер. Дорога оказалась пустынной – ни белых, ни красных. Только один раз им путь перегородили пятеро вооруженных мужчин, одетых кто во что.

– Это зеленые, – предупредил Дмитрий.

На что Жаткин воскликнул:

– Ну просто все цвета радуги!

О зеленых тут все знали. Кто называл их партизанами, кто – дезертирами, кто – бандитами. Их отряды спускались с гор, нападая и на красных, и на белых, а больше всего – на беженцев. Себя называли борцами за свободу. Какую? А просто за свободу! Узнав, что перед ними артисты, зеленые повеселели, попросили сыграть чего-нибудь. Один, правда, заглянул во вторую повозку, спросил:

– А это что за молодец? Тоже артист? Больно на господина офицера смахивает!

Виктор Васильевич развел руками:

– Это наш ведущий герой-любовник! Видите, он уже в костюме.

Еще в Новороссийске он заставил Дмитрия снять офицерскую форму и надеть то, что оказалось среди реквизита, – фрак. Пока партизан недоверчиво оглядывал Дмитрия, три танцовщицы под скрипку стали отплясывать канкан… В общем, разошлись благополучно.

Темнело, но Крымская казалась уже близко, решили доехать. Повозка монотонно покачивалась, кучер управлял лошадьми, а больше никого не было – Митя и Алена остались здесь одни. Из идущей впереди головной повозки раздавались громкие голоса, смех: артисты собрались там на общий ужин. Их тоже звали, но они отказались, и соседи, двое артистов, сказали: «Ладно, мы потом вам принесем».

Митя и Алена полусидели на разложенных на полу диванных подушках, он обнимал девушку за плечи, она положила голову ему на грудь.

– Мы с Лодей два года жили во Франции, – тихонько рассказывала она ему. – А потом решили вернуться в Россию. Мне очень хотелось… Во Франции, в Италии было хорошо, но я ведь родилась и всю свою жизнь жила здесь. Все родное… А брат, наоборот, – родился и первые свои годы рос во Франции. Значит, его родина там. И хотя после он полюбил Россию, но такого родства с ней, как я, не ощущал. Он особенно не стремился сюда, но, конечно, поехал со мной. Он, Митя, в детстве пережил большое потрясение, ты ведь знаешь?

– Да, – Дмитрий легонько погладил ее плечо, – я знаю, как погибли ваши родители.

– Время, конечно, лечит, но его психика была сильно травмирована. Вот я и решила, что мы поселимся в Пятигорске. Слышала об этом чудесном городе, где бьют источники теплых нарзанов, где есть серная вода, целебные грязи и горный воздух. И все это лечит от многих болезней, в том числе и нервных. Решила: поживем несколько лет, Лодя окрепнет, возмужает, а там видно будет…

– А там началась война, – тихо сказал Митя.

– Да. Но сначала все было прекрасно. Я продала один из наших особняков в Москве и купила виллу в Пятигорске. Рядом было много других дач, особняков. Мы с Лодей полюбили Пятигорск, там столько красивых мест! Галереи с целебными водами на склонах гор Горячей, Михайловской, озера Больта и Тамбукан, вершины Бештау и Машука, парки, скверы, Провал с его серным озером… Мы все время гуляли, Лодя и правда окреп. Когда началась война, стали привозить на поправку раненых, но особенно жизнь не изменилась. Я тогда помогала в госпитале, была медицинской сестрой. Плохо стало, когда сменилась власть. Мы бы уехали, но теперь выехать за границу оказалось невозможно. Потом пришла Донская армия, появилась надежда, что вернется прежняя жизнь. А осенью прошлого года мы решили уехать в Крым – было уже ясно, город отдадут большевикам. Все наши соседи, кто, конечно, не уехал раньше, двинулись к Новороссийску. И мы тоже…

– А что там? Почему вы остались?

– Сначала подул норд-ост… Митя, ты видел норд-ост?

Митя сам не видел, но в Новороссийске слышал. Это случается чуть ли не ежегодно, начиная с ноября. Внезапно налетает шквалистый ветер, который еще с давних времен прозвали «бореем» – холодным северным ветром. Сейчас новороссийцы все чаще называют его норд-остом. Резко падает температура воздуха, буквально за час-два, ураган срывает крыши, опрокидывает экипажи, выворачивает фонарные столбы, разбивает суда в порту. Но самое страшное – оледенение. Все вокруг покрывается толстой коркой льда. Корабли зарастают льдом так сильно, что могут просто затонуть от тяжести. Продолжается все это долго, иногда больше месяца…

– Это сказочно красиво, Митя, – рассказывала Елена. – Сначала над горами повисают белые громадные облака, они медленно опускаются на город. Потом все леденеет: дома – ледяные дворцы, деревья – в ледяных кружевах, корабли – ледяные призраки. Глазам от сверкания льда больно. Но очень холодно и очень сильный ветер! Мы тогда еще жили в гостинице, поначалу у нас были деньги. Там неплохо топили, это нас спасало. Потом деньги кончились, я продала драгоценности, какие были, но их было немного. Я ведь равнодушна к украшениям… А потом я нашла работу – в трех семьях стала учить детей музыке и французскому. Никто не знал, что я княжна Берестова, я назвалась Еленой Лукашовой. Я ведь эту фамилию много лет носила. А из гостиницы мы переехали в тот дом, где мы с тобой встретились.

– Норд-ост закончился?

– Да, через три недели. А вот Лодя заболел. У него был такой сильный кашель, что я боялась за его легкие. Лечила, вылечила, а тут как раз в город хлынули потоки беженцев, вслед за военными. И – тиф! Все рвались на корабли, они тогда еще ходили. А мне стало страшно: как же такого ослабленного, исхудавшего, полуголодного брата я затолкаю в толпу, где непременно найдется сыпнотифозный? Да к нему болезнь тут же прицепится! В общем, остались. А вскоре корабли перестали вывозить гражданских, только военных. Куда-то уходить? Мы не знали куда… Как хорошо, что ты появился, Митя. И что мы возвращаемся… Как ты думаешь, что будет?

– Будем жить… – он помолчал, потом добавил медленно: – Это будет другая жизнь. И – без Саши…

В его глухом голосе прозвучала такая отчаянная печаль, что Елена сильнее прижалась к нему. По ее щекам беззвучно текли слезы. Она словно видела веселого, крутолобого, как бычок, одиннадцатилетнего мальчика, который играл с ней и Лодей в баскетбол, залезал на рыцарскую башню, ел фрукты на веранде. И, между прочим, очень ловко помогал своему отцу в некоем тайном расследовании…