Маленький большой человек - Томас Бриджер

— Мы могли бы уйти вместе, — сказал я, хотя до этой минуты и не думал сбегать от Пендрейков. Но тут на меня накатило все разом: моя позорная болезнь, мерзавец Люк Инглиш, все прочие горести и обиды. В самом деле: я простудился из-за того, что попал под дождь! Это означало только одно — я жил неправильно, и кровь моя разжижилась от полного отсутствия в рационе сырой бизоньей печенки. До сих пор я полагал, что находить целебные корни — великий талант, но Пендрейк лишил меня и этой иллюзии. Спрашивается, как же жить дальше?

— Если бы ты мог подождать, пока я поправлюсь… — начал было я, но Лавендер нахмурился и перебил меня:

— Даже слушать не хочу. Разница между нами в том, что я черный мужчина, а ты белый мальчик. Одного меня никто не сможет остановить, ведь я не беглый раб, но если со мной будет белый ребенок, ваш закон снова ополчится против меня.

— Да подожди, — горячо возразил я, — стоит нам оказаться за фортом Ливенуорт, и уже не я буду с тобой, а ты со мной.

Эти слова сильно уязвили его гордость, и он, опустив глаза, пробормотал:

— Я уйду сегодня ночью. Я подождал бы тебя, если бы мог. Но я не могу.

— Что изменят несколько дней?

— Даже лишний час здесь для меня мучение. Это противоестественно, когда женщина управляет мужчиной.

Услышав от него любимую фразу преподобного, я лукаво осведомился:

— Если уж Люси доставляет тебе столько неприятностей, почему бы не посоветоваться с мистером Пендрейком?

Лавендер замялся, но все-таки ответил:

— Мне бы не хотелось говорить ничего против твоего батюшки.

— Батюшка! — фыркнул я. — Да моим отцом его сделал тот же закон, о котором ты говорил. Как я могу считать его своим родителем, если наше родство только на бумаге?

То, что и я отношусь к закону без особого почтения и, как и он, сам являюсь его жертвой, потрясло доброго негра до глубины души, и он сказал:

— Преподобный Пендрейк поступает не так, как должно.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне неприятности ни к чему.

— Ты же собрался бежать этой ночью!

— Да, верно, — ответил он, вздохнул с облегчением и даже улыбнулся. — Это точно, собрался.

— Дай-ка мне со стола лист бумаги и карандаш. Я нарисую тебе карту, по которой ты сможешь найти шайенов… Будь с ними дружелюбен, но заруби себе на носу: никогда, ни по какому поводу не вздумай ползать перед ними на брюхе, как бы они ни повели себя с тобой. От этого тебе будет только хуже, можешь мне поверить. Я говорю так потому, что в последнее время у них много неприятностей с белыми, и они могут отнестись к тебе с предубеждением.

— Но я же не белый!

— Для них — белый, только с черной кожей. Не спорь со мной, а поверь на слово. Тебе же лучше будет.

Я положил бумагу на книгу и быстро набросал карту. Читать Лавендер не умел, но был достаточно сообразителен, чтобы следовать нарисованным стрелкам.

— Если ты немного подождешь, — продолжил я, — я научу тебя языку знаков, а может, и шайенскому наречию.

— Нет, — ответил Лавендер, вставая, — ждать я не могу. Но все равно спасибо.

— Подожди, — остановил его я. — Ты так и не сказал мне, что не в порядке с преподобным.

Лавендер вышел в холл, посмотрел по сторонам, затем вернулся и быстро прошептал:

— Он не спит с госпожой. Я думал раньше, это из-за того, что он священник. Но у других священников в городе есть дети. Значит, он живет не по закону.

— Ты хочешь сказать, он никогда с ней не спит? — удивился я. — Я знал индейцев, которые не делали этого какое-то время перед войной или после дурного сна.

— Никогда, — покачал головой Лавендер, — Люси прочитала это по желтку яйца. Она ведьма. Поэтому я и бегу. Стоит мне лечь с другой женщиной, как она сразу видит это в яйце.

Той ночью Лавендер так и не убежал. На следующий день он снова явился ко мне и даже не извинился за свою нерешительность. Вместо этого неф строил планы на следующую ночь, а через день — на следующую и так далее. У меня до сих пор ломит задницу от людей, которые говорят, вместо того чтобы делать. Лавендер просто искал сочувствия, но не хотел этого признать. С другой стороны, трудно осуждать за недостаток решимости человека, до двадцати двух лет прожившего рабом.

Я был даже рад, что он так и не сбежал, ведь только с ним я мог говорить совершенно свободно.

Как-то меня навестил Люк Инглиш, тот самый, с которого я чуть не снял скальп. Нет, он вовсе не воспылал ко мне братской любовью, просто его отец не хотел ссориться с Пендрейками и послал его к ним с пирогом домашнего изготовления в руках. По дороге этот балбес выковырял почти всю начинку, что, впрочем, меня мало трогало, поскольку я был еще очень слаб и ел мало.

Миссис Пендрейк провела его ко мне, и, едва она вышла, Люк принялся изучающе рассматривать мою комнату.

— Ничего себе жилище! — констатировал он. — А девиц ты сюда уже затаскивал?

— А ты? — ответил я вопросом на вопрос.

— У меня не те условия, — вздохнул Люк. — Я делю комнату с тремя братьями. А еще у меня четыре сестры. Старшей — восемнадцать, и каждую ночь в ее постель забирается один парень и так старается, что стекла дребезжат. Отец ничего не может поделать.

— А почему он его просто не пристрелит?

— Потому что тот парень — ее муж.

Люк уселся в ногах моей кровати и спросил:

— А как это бывает с индейскими скво? Я слышал, от них здорово воняет. Говорят, что индеец, когда ему захочется, бросает камешек через костер, и та баба, рядом с которой он упадет, без разговоров идет с ним, даже если она жена вождя. Не, индианок у меня не было, да и видел я их немного. Ну и уродины! Уж лучше я поймаю для этого толстую овцу…

Никогда я не любил подобных рассуждений и сальных шуточек. Под подушкой лежал мой верный нож, и я поклялся себе, что, если Люк скажет хоть слово в адрес миссис Пендрейк, я вырежу его черное сердце. Но он еще поболтал немного ни о чем и ушел.

Странная штука жизнь. Раньше я был мужчиной, а теперь стал мальчишкой. Я даже начал чаще вспоминать Эвансвиль.

Вскоре я окреп настолько, что смог выходить на улицу, а еще через пару дней миссис Пендрейк сказала мне:

— Дорогой, если ты сегодня чувствуешь себя хорошо, может быть, составишь мне компанию? Я отправляюсь в город за покупками. И обязательно выпьем там газировки.

Пока я болел, успело открыться несколько новых магазинов, кроме того, я знал, что миссис Пендрейк тратит на покупки крайне мало времени, и решил рискнуть.

Да, в таких местах мне бывать еще не доводилось. В одном из магазинчиков располагался отгороженный зелеными шпалерами зальчик, в котором все сияло мрамором, бронзой и серебром. Над высокой белоснежной стойкой красовались две слоновьих головы, а под ними стояли подносы с толстостенными стеклянными стаканами. Устроено же все было так: берешь стакан, наливаешь туда немного сиропа, затем ставишь его слону под хобот и дергаешь за большое блестящее ухо. Эффект поразительный: из хобота бьет пенная струя газировки.