Желтая линия - Михаил Тырин

Через какое-то время я понял, что больше не слышу пения. Вообще, стало как-то слишком тихо. Кроме редких криков да отдаленного завывания реактивных турбин, не осталось никаких звуков. Разве что потрескивал догорающий пластик строений.

Где-то в дыму простучали копыта, кто-то закричал, ленивая пулеметная очередь донеслась издалека. Несмотря на наступившее затишье, я не торопился вылезать. Я терпеливо ждал, пока из дыма не донесся знакомый клич: «Крысолов» – построение!»

Дым наполовину рассеялся. Я, озираясь и прислушиваясь, выбрался из убежища, готовый в любой момент юркнуть обратно. Как знать – возможно, где-то рядом еще прыгает уцелевшая обезумевшая корова.

Однако встретилась мне не корова, а Нуй, который бездумно брел сквозь дым, шатаясь и спотыкаясь. Он был без шлема и без оружия, руки висели беспомощно, как две веревки.

– Нуй! – крикнул я, бросаясь к нему.

Он с трудом, в несколько приемов, обернулся, но не увидел меня. Я догнал его, схватил за руку.

– Нуй, что с тобой?

Он смотрел на меня и, кажется, не узнавал. Наконец ожил, вцепился в мой рукав.

– Посмотри, что у меня там? – попросил он, поворачиваясь спиной.

Волосы на его затылке слиплись от крови, ниже на куртке расплылось темное пятно. Я не мог понять, что это – дыра в голове или просто ссадина, а трогать боялся.

– Кажется, ничего страшного, – сказал я, чтоб не пугать его. – Держись за меня, пойдем искать медиков.

– Медиков, – заторможенно кивнул Нуй. – А где все наши?

– Идем, Отон-Лид только что объявил общий сбор.

– «Крысолов»!.. – снова донеслось из дыма.

Отон-Лид хмуро оглядел нас, пересчитал. И с досадой плюнул под ноги. От «Крысолова» осталось двенадцать человек. Где остальные – разбежались, покалечились или погибли под копытами, – этого не знал никто. Четверо из уцелевших были ранены, один из новичков сначала стоял ровно, затем вдруг покачнулся и рухнул лицом вниз. Его подняли, поддерживая под руки.

– За мной! – прорычал Отон-Лид.

Мы побрели сквозь разоренную базу. Новенькие свежеотстроенные улицы развалили не танки и самолеты, а стадо травоядных животных. Безмозглые чудища устроили взбучку великой и могучей Цивилизации – это было для меня непостижимо.

Потом я увидел покореженные ворота лагеря для пленных. На ровненьких дорожках среди бараков и скамеек не было ни единого человека. Коровы поломали заборы, и пленные ивенки воссоединились со своим народом. Собственно, в этом и заключался смысл сегодняшнего налета.

Возле главных ворот базы разрушений вообще не было. Оно и неудивительно. Здесь тройным кольцом стояли танки и штурмовики. Все они оберегали штабную колонну, так некстати прикатившую в наши места. Из вездеходов выглядывали испуганные обладатели высоких холо. Я искал глазами Щербатина, но безуспешно.

Постепенно подтягивались другие команды – потрепанные, ошалелые, поредевшие. На свободном участке раскладывали свое скудное имущество полевые медики. Я отвел к ним Нуя и бережно усадил его на перевернутый ящик.

Всех, кто мог ходить, не шатаясь, отправили прочесывать территорию – собирать раненых и убитых, а также оружие и прочее барахло, которое разбросали охваченные паникой цивилизаторы. Несколько команд усадили на вездеходы и послали в лес, чтобы вернуть разбежавшихся союзников. Без ульдров сейчас было не обойтись, после налета база оказалась катастрофически завалена мусором.

Я со злорадством подумал, что начальству придется поискать другое пристанище. Наш поселок, провонявший гарью и залитый кровью, теперь мало подходил для спокойной и уютной жизни.

Я тащил на плече складные носилки. Первое время попадались только убитые, мы их не трогали. Потом мы услышали ритмичные металлические удары из-за покореженного барака. Там валялся обугленный антротанк, стуча сам себя клешней по боку. Видимо, у него все перегорело, кроме этой клешни, и других способов позвать помощь он не имел.

Бойцы окружили танк и ухватились за край помятой конусообразной башни, чтобы перевернуть ее, добраться до люка и вытащить оператора.

– Стойте! – крикнул кто-то. – Тут еще один!

В самом деле, между башней и стеной домика кого-то зажало – наружи торчали лишь две ноги в грязных изорванных штанах.

В этот момент меня словно кольнули в самое сердце. Я еще не видел лица, но уже знал...

– Взялись! Еще! – Тяжелый корпус танка покачнулся и откатился в сторону. Кто-то тут же начал ножом выковыривать крышку люка.

– Щербатин, – тихо позвал я, склонившись над придавленным человеком. – Ты меня слышишь?

Он не отвечал. Я потрогал лоб – теплый. Попробовал найти пульс, но не нашел. В голове теснились какие-то глупые размышления: может ли погибнуть Щербатин, будучи тыловым комендантским служащим, логично ли такое?

– Ну что там, живой? – спросили меня. – Если нет, оттаскивай – мешает.

Щербатина схватили за руку и поволокли в сторону, и в этот момент он вдруг дернулся и коротко вскрикнул.

– Живой! – Я бухнулся на колени, судорожно разбирая носилки. – Помогите кто-нибудь!

Когда Щербатина перекатывали на носилки, он снова вскрикнул. Его глаза в этот момент открылись – они были совершенно ясными.

– Колониальные войны, – пробормотал он. – Любопытно...

В больнице витала атмосфера беды и боли. Собственно, это была и не больница, а просто место для хранения полуживых человеческих обрубков. Для временного хранения. Такая же казарма, только тоскливая и тихая.

Я долго ходил вдоль рядов кроватей, пока искал Щербатина. Обитатели лазарета смотрели на меня с полным равнодушием. Персонала здесь почти не было, я увидел лишь двух хромых санитаров – бывших бойцов.

Щербатин неподвижно лежал под серым одеялом, водя глазами по сторонам. Увидев меня, он напрягся, словно хотел встать, протянуть руку, улыбнуться. Но так и не встал, и не улыбнулся.

– Ни один не пришел, – едва слышно проговорил он. – Сколько их ко мне переходило, пока здоровенький был, – и командиров, и начальников... Никто не пришел. Я просил, я передавал, чтоб зашли. Бесполезно.

– Как ты? – спросил я, присаживаясь на край кровати.

– Уже никак. Ничего не чувствую, что-то с позвоночником. И кости – в крошево. Только язык и шевелится.

– И ничего нельзя сделать?

– Наверно, можно. Только не по моим доходам. Медики честно сделали все, чтобы я не умер. Остальное – мои проблемы.

– Остальное – это что? Куда теперь тебя?

– Теперь только ждать транспорта на большую землю. Долго ждать. Отправят меня в какой-нибудь тихий уголок, присвоят первое холо по инвалидности. Положат в такую же конюшню с телевизором. Буду ждать быстрой старости и смерти. Буду получать вкусовые добавки по праздникам. Вот и все мои радости.

– Этого не может быть. Ты же не виноват! Ты пострадал на службе, они должны...

– Нет такого слова «они», Беня. Есть только «она» – Цивилизация. И она обо мне позаботится – ровно настолько, сколько уцим в моей копилке. Пища, крыша над головой и ненавязчивый уход мне гарантированы. Это справедливо.

– О чем ты говоришь?!

– А знаешь, как тут за мной ухаживают? – продолжал Щербатин, не слушая меня. – По утрам сдергивают одеяло и смывают из шланга все, что я за ночь под себя налил и наложил. Спасибо, хоть вода теплая.

– Постой, Щербатин, объясни мне еще раз. Тебя можно поднять на ноги, но не хватает уцим, это верно?

– Да, наверно, поднять можно, – проговорил Щербатин без особого энтузиазма. – Штурмовиков, например, как-то лечат.

– Ну, отлично! Я поделюсь с тобой уцим.

– С твоими доходами, Беня, ты всю жизнь будешь работать на мои лекарства.

– Я пойду в штурмовики!

Щербатин издал короткий, довольно натужный смешок.

– Кто тебя туда пустит? А если и пустят – в первый же день останешься без головы. Придется еще и на твое лечение уцим искать. Если бы все было так просто...

Он помолчал немного, глядя в пустоту. Мне не нравилась обреченность, с которой он говорил о себе. Я считал, что, когда на кону жизнь, нужно испробовать все средства.

– Цивилизация тем и прочна, Беня, – проговорил он, – что все ходы известны наперед и никаких неожиданностей не может быть в принципе. Все дороги утрамбованы, а дыры в заборах заколочены. И ни единой лазейки. Мой путь определен.

– Ты же до сих пор находил лазейки? – возразил я.

– Тебе уже присвоили холо? – неожиданно спросил он.

– Не знаю, ничего не слышал.

– Присвоят. Помяни мое слово, скоро пойдешь в гору. Все изменится, корпус получит новую технику, новых людей, новые задачи... Со дня на день на космодроме сядет целый караван с оборудованием, жратвой и специалистами. Здесь затеваются большие перемены.

– Значит, распробовали наконец белый уголь?

– Да, распробовали. А ты откуда знаешь про уголь?

– Рассказал один хороший человек. Жаль, не успел тебя познакомить.

Щербатин прикрыл глаза и сморщился. У него дрожали губы. Он понимал, что знакомства, разговоры, встречи, дела – все это ушло в прошлое. Он хоронил себя.