До завтра, товарищи - Мануэл Тиагу

Все закивали головами.

— Точно? — переспросил Важ.

— Даем слово, — буркнул худой старик с потным лицом.

— Не стоит переспрашивать, — проворчал крестьянин из Баррозы.

Вопрос казался исчерпанным, когда слово взял Сагарра.

— Так нехорошо, — сказал он в нос. — Для нас не все дни одинаковы. Если, например, товарищи решат прекратить работу в четверг или пятницу, с каким требованием люди бросят работу? Ведь будет конец недели, а заключение контрактов — в понедельник.

Это лучший день для начала забастовки. По понедельникам собираются комиссии площадей, и тогда, если хозяева не согласятся платить, сколько от них потребуют, — а они наверняка не согласятся платить больше прежнего, — тогда прекратим работу. Во вторник или в среду хозяева будут вынуждены повысить оплату, потому что у них не будет рабочих рук, а сейчас такая пора, что поля не могут ждать.

— Да, — согласились некоторые. — Понедельник — лучший день.

Важ сразу вспомнил вчерашний разговор с рабочими «Сикола».

— Самый плохой день — это понедельник, — говорили они. — Здесь встревает воскресенье. А в воскресенье нельзя как следует подготовить людей. А от субботы до понедельника многие остынут.

— Товарищи, — сказал Важ. — Для вас суббота — лучший день недели, однако для заводов — худший. Необходимо все согласовать как можно тщательней. Поэтому еще раз спрашиваю: а если выбрать другой день? Можно ли рассчитывать, что и в этом случае люди бросят работу?

— Если было доказано, что лучший день — понедельник, и если товарищ Белмиру ясно это показал, то зачем вести речь о другом дне? — пожал плечами крестьянин из Баррозы.

— Когда товарищи скажут, тогда мы и начнем, — сказал худой старик.

— Работу можно прекратить в любой момент, — произнес крестьянин в огромной шляпе. — Но дело в другом. В понедельник собираются комиссии площадей. Все поденщики сойдутся вместе. Прямо на площади начинается забастовка, так как хозяева отказываются платить, сколько от них требуют. В другой же день поденщики работают на полях, одни здесь, другие там. Те, кто нанят на неделю, должны искать хозяина или надсмотрщика и снова поднимать вопрос об оплате, требуя повышения. Таким образом, работу прекратят лишь единицы.

— Именно так, — подтвердил Сагарра.

5

В отношении Витора было решено окончательно разобраться. Однако как это сделать? Маркиш объяснил, что Витору пришлось уехать в деревню, где умирала его мать. Витор отпросился на работе, обещал вернуться через месяц.

Таким образом, проблема участия Витора в работе районного комитета упростилась. Тем не менее Важ с беспокойством чувствовал, что тот снова ускользнул как угорь. Каждый раз, когда Важ надеялся раскрыть его подлинное лицо, по той или иной причине Витор ускользал.

Теперь Важ вспомнил и свой разговор с Маркишем. (Маркиш настаивал, чтобы Важ лично расспросил Витора о беседе у порога кафе с незнакомцем, который, вопреки словам Витора, был не Мейрелиш.) Важ поймал себя на мысли, что Маркиша не удивил этот неожиданный отъезд.

— Ты говорил с ним? — спросил Важ.

— Что ты хочешь сказать? — раздраженно поинтересовался Маркиш, отвечая не на вопрос, а на затаенную мысль, которую угадывал. — Если что-то хочешь сказать, говори.

— Я ничего не хочу сказать, но ты мог узнать так много, только поговорив с ним лично; или же он прислал тебе письмо.

— Нет, он не посылал письма. Пришел ко мне домой.

«Точно, как дважды два — четыре, — подумал Важ, — ты рассказал, какие подозрения имеются на его счет, а он тут же выдумал историю с болезнью матери».

Теперь, с отъездом Витора и выходом из районного комитета Афонсу, от комитета осталось одно название, он оказался сведенным к двум лицам — Маркишу и Сезариу. Еще до того как Важ коснулся вопроса о реорганизации, Маркиш сам заговорил об этом. Предложение его было более чем неожиданное.

— Несколько раз ты упоминал о прекрасных качествах товарища Жозе Сагарры. Признаюсь, сначала я как-то мало верил.

К счастью, я заблуждался. Думаю, для того чтобы комитет развернул свою работу по-новому, наилучшее решение — ввести в его состав Жозе Сагарру. Особенно если учесть, как важно образовывать крестьянские ячейки. Думаю, предложение мое соответствует точке зрения, которую ты столько раз отстаивал.

Важ молчал и в упор смотрел на товарища. Рамуш внушал абсолютно ту же мысль и так же ее аргументировал. Важ не мог сказать Маркишу то, что говорил в свое время Рамушу: он изменил свою точку зрения. Он смотрел на Маркиша как на помеху в местном, не то что в районном руководстве.

— Речь сейчас идет о том, — наконец сказал Важ, — чтобы создать бюро, которое, не теряя времени, координировало бы борьбу в городе с забастовочным движением в районе. Крестьянский сектор готов, организован. Нет смысла дать руководить комитету, который образовался в спешке.

Заметив досаду Маркиша, он подумал: «Чем меньше слов, тем лучше. Не стоит зря стараться».

— Что касается бюро, — продолжал он сухим тоном, — у меня есть инструкции сверху о его образовании. В него войдете вы двое и товарищ Энрикиш. Нравится тебе или нет, но так решено.

Глаза Маркиша зло сверкнули, но, еще улыбаясь, он сказал:

— Плохая система работы, друг, плохая система. Как могут товарищи сверху решать кадровые вопросы, не выслушав мнения местных товарищей? Здесь чувствуется рука Сезариу, — смеясь, добавил он, поворачиваясь к тому.

Сезариу покраснел, однако спокойно ответил:

— Ты знаешь, что Энрикиш серьезный человек. На него можно положиться. Никто здесь в городе не проделал столько работы, как он. Важ не говорил со мной об Энрикише, но я хочу сказать: выбор правильный, я согласен. В городе не найти никого лучше. — И после небольшой паузы, скрестив руки, добавил: — По крайней мере, среди мужчин…

Маркиш пошевелил губами, собрался возразить на последнее утверждение Сезариу. Продолжая смеяться нервным смехом, выдававшим раздражение, он заложил карандаш за ухо и произнес:

— Пусть прибудет Энрикиш. Комитет снимет перед ним шляпу.

— Речь идет не о районном комитете, товарищ, — сказал Важ. — Хотя, на мой взгляд, он полезен для комитета. Однако не о том речь. Речь идет об органе, который будет управлять и непосредственно руководить забастовочным движением здесь, в городе.

— Каким движением, осмелюсь спросить?

— Чтобы работать с тобой, нужны крепкие нервы, — ответил Важ. — Но не волнуйся, они у меня крепкие.

Он снова рассказал о готовящейся забастовке и о необходимости поддержать ее в городе. Маркиш об этом и сам прекрасно знал. По мнению Сезариу, как в мастерской, где работал Энрикиш, так и на джутовой фабрике были все условия для остановки работы.

— Мы погубим то немногое, что имеем, — мрачно изрек Маркиш.

Однако на требование Важа разъяснить свою точку зрения ограничился словами:

— Руководство решило, не правда ли? Так и будет. Я знаю, что такое дисциплина.

6

Паулу обошел свой сектор.

Теперь он знал критерий, по которому произошло распределение организаций между ним и Антониу. В то время как Антониу получил в свое ведение организации с большим числом партийцев и хорошо налаженной работой, ему, Паулу, достались слабые ячейки без особенных перспектив. При подготовке забастовки эго становилось очевидным. Паулу, сколько он ни ходил, удалось добиться лишь туманных обещаний на лесопилке и в одном селении.

Но что делать с адвокатом? А с бюро, которое собирается теперь тайком от своего бывшего руководителя — сапожника? Или с Зе Кавалинью? Что делать с ремесленниками, чиновниками, лавочниками? Что делать, если в секторе нет ни заводов, ни батраков?

Его надежда — лесопилка. Там единственная в секторе заводская ячейка. По крайней мере, эти товарищи поддержат борьбу в районе.

Молодой товарищ с густой бородой молча привел его в сосновый бор, где собрались шестеро из комиссии единства, двое из них члены партии. Паулу был представлен как рабочий с другого завода. Он рассказал, что в районе готовится забастовка.

— Единство придаст больше силы нашим требованиям и облегчит борьбу в любом месте, на любом заводе, — закончил он.

Рабочие задали много вопросов, на которые Паулу подробно ответил. Он решил не представляться коммунистом. Молодой человек, приведший его, сказал: если рабочим почудится, что пахнет компартией, они испугаются. Но тут один из присутствующих, хромой, задал вопрос:

— А какую роль во всем этом деле играет компартия?

Вопрос был тем более затруднительным, что из всех Паулу знал здесь только молодого человека с бородой, даже не знал второго члена партии. Не знал, как относятся к партии те, кто в ней не состоит.