Королевский маскарад - Оксана Демченко

Да и теперь… Лэйли выпила пару глотков из фляги, проверила пояс и села на самом солнцепеке, внимательно рассматривая короткие штрихи теней. То, чего ждала и немножко опасалась эльфа, качнулось в ветках дальнего кустарника. И, совсем как ночной гость, сперва показалось нечетким и неосязаемым. Потом дрогнуло и проявилось.

Женщина с огненно-рыжими, почти красными волосами шагнула на свет, недовольно щурясь. Эфрити была красива, как настоящая мечта востока об идеальной женщине. Невысокая, грациозная, с тяжелыми длинными волосами, тонкими изящными руками танцовщицы, пышной грудью, стройным станом и крепкими длинными ногами. Она куталась в многослойные ткани, полупрозрачные, позволяющие прекрасно разобрать все изгибы тела – и все же оставляющие загадкой его полную красоту. Лэйли удивленно и обиженно качнула головой. Глаза эфрити были кошачьими, не зря так визжал тот разбойник! Не зелеными – уже спасибо! – а пепельно-рыжими, как состарившийся, утомленный, едва теплящийся над углями огонь.

Незнакомка подошла и приняла сидячую позу, найдя себе малый клок тени в паре саженей от Лэйли. Некоторое время рассматривала ее, тоже не особенно радуясь встрече. Потом тряхнула головой – и стала одета буднично и удобно, в широкие хлопчатые брюки и просторную рубаху. На голове появилась плотная ткань, укрывающая плечи, прихваченная на уровне лба плетеным обручем.

– Странная ты, – сердито сообщила эфрити. – Невнятная.

– А ты недобрая, – надулась в ответ Лэйли. – Хороших людей в ловушку заманиваешь.

– Люди хороши, только когда мертвы, – усмехнулась рыжеволосая. – Я их давно знаю. Мне виднее, ничтожная. Все хотят одного – власти, славы, денег. А еще они хотят получить меня. Им кажется, все возможно, раз я теперь одна и слаба. Но знаешь, я так привыкла к ним, что тоже думаю попробовать этого яда: власти и прочего.

– Твой брат, как мне теперь думается, добрее и умнее. Или отец?

– Брат… Он умнее, да. И мертвее, – зло зашипела эфрити, ее глаза полыхнули яркой рыжиной огня. – Его нет уже пять ваших лет. И я полагаю, это должно быть оплачено. Пока я не убила тебя, ничтожная, скажи: откуда его знаешь?

– Видела пять дней назад, – вздохнула Лэйли. – Ночью он приходил к огню. Точнее, его тень. Он встретил рассвет и был, кажется, доволен.

– Лжешь! – испугалась верить рыжая. – Его порвали на части, разделили, истощили и погасили, от огня не осталось ни единого лепестка, я звала…

Лэйли изложила события памятной ночи почти поминутно, вспомнила все обещания темного гостя. Рыжая нервничала, то и дело пытаясь выбраться поближе, на свет, и отпрыгивала снова в тень. Скручивалась, как змея, поднималась гибким движением, снова падала, нервно двигала руками, перебирая пряди своих красных волос, вьющихся огнем при малейшем дуновении ветра. Глаза горели все ярче, словно были углем, раздуваемым в горне гнома.

– Но я не слышу его! – отчаялась эфрити.

– Потому что согласилась помогать подлым магам, – предположила Лэйли. – Ведь согласилась? Ну ты – совсем мяу… слов нет!

– Они хотят простого и обычного – только власти, – пожала плечами рыжая. – Засух на головы неугодных, огненных дождей на границы соседей. Люди – всего лишь люди, а мне нужны силы, чтобы вырваться.

– Ты же женщина! – возмутилась Лэйли. – И ты так легко говоришь мне, что убиваешь детей! Они высыхают в зной. Ты не можешь выйти на солнце, а их жжешь. Тех, кто не желал ни власти, ни денег, ни славы.

– Таких нет, – твердо сообщила эфрити. – Я живу давно, я знаю. Не смей меня воспитывать, ничтожная!

– Больно надо! И никакая я не «ничтожная», это ты совсем… мяу от одиночества. Пойди и глянь сама. Там, в твоих засухах, пытаются вырастить хлеб и накормить слабых. А под дождями огня выносят не золото, а детей и стариков. Ты слишком долго живешь во дворце, вот и забыла, что мир есть и за его стенами.

– Ложь. Все – ложь… но я проверю, – сжалась в комок рыжая, наклонилась вперед и зашипела: – А потом вернусь. Ночью, завтра. Тогда сила будет на моей стороне, наглая девчонка! Я тебя накажу. За вранье, за мое беспокойство, за разбуженные пустые надежды.

– Во-во, как любил говорить Рртых, «из мужика дурь можно кулаком вышибить. А если баба умна – от этого нет спасения»… Эх ты! – Лэйли шмыгнула носом. – Он, лучший из всех гномов, в вас верил! Говорил, что огонь горна, тем более глубинного, рабочего, не может целиком принадлежать разрушению. И твоему, подгорному, гномы так много дают!

– Гномы вымерли, хотя они и были всегда лучшими, – невесело отозвалась эфрити, теряя азарт злости и горбясь. – Остались только никчемные люди. Сами гореть не умеете и меня желаете угасить.

– Мяу! Это я-то не умею гореть? – взвилась Лэйли.

– Ты, ничтожная, не смей спорить с самой эфрити, – капризно и как-то неуверенно укорила рыжая. – Ты лжешь. Лжешь про гномов!

Лэйли презрительно фыркнула и достала из ножен длинный узкий клинок – подарок старого гномьего короля. Одну из последних его работ в кузне, которую даже папа Орильр считал безупречной. Рыжая охнула, метнулась, вырвала нож из рук и снова скользнула в редкую тень. Больше люди вокруг не занимали эфрити даже в малой степени. Ее пальцы ласкали лезвие, глаза щурились от удовольствия. Потом рыжая ощупала столь же пристально и бережно рукоять, надолго замерла, прикрыв глаза, чуть покачиваясь и шепча незнакомые напевные слова.

– Клинок, достойный моего внимания, он – музыка. Это сделал гном, недавно, – смущенно признала эфрити. – Раньше даже они не умели так петь.

– Король Рртых Третий из рода Гррхон выковал для меня, – задрала нос Лэйли, резко метнулась к тени и отобрала свой нож, теплый, даже горячий. – Я не лгу, честное мяу! А ты помогаешь жадным уродам перекраивать мир, – попеняла она снова. – Наберут силу да ка-ак пойдут на гномов, на замечательных потомков Рртыха… Что тогда? Ты в крови до самой макушки измараешься, уже не остановишься. Взбесившееся пламя ужасно. Я видела пожар в угольных пластах. Ох и страшно! Еле потушили. Половина наших магов потравилась гарью. Гномьи знахари вообще кое-как выползли. А скольких потеряли спасатели! Страшные дни, Гхросс лишился лучшей шахты северных отрогов, три уровня ушли в гранит.

– Ты опять врешь? – совсем жалобно предположила эфрити.

– Вот еще! Маме руку обожгло, а мне по спине камнями жахнуло! – гордо сообщила Лэйли. – Шрам остался. Я магией потолок тоннеля держала, пока выносили раненых из самых нижних ярусов.

– Ты не маг, не лги!

– Я ведьма, как и ты. Ладно уж, докажу, не шипи…

Чтобы показать шрам, пришлось снимать пояс, стаскивать халат и рубашку. Эфрити долго и недоверчиво рассматривала длинный косой рубец. Даже потрогала призрачными, однако же ощутимо горячими пальцами. Съежилась в тени и вздохнула. Пока она ругалась со странной девушкой, полдень миновал и тени удлинились, сидеть стало удобнее. А верить в свою правоту – труднее. Брат был добр к людям оттого, что его стихия – солнце и день. Ей стало горько и трудно жить очень давно, когда в глупом мире, куда она пришла, обретя телесность, не нашлось гномов. Дни донимали солнечной яростью, затмевающей разум, пугающей. Но брат не желал помогать. Говорил, она способна жить наверху, если не станет так злиться на весь свет. А к чему ей свет – без гномов?